Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6 | Следующая страница реферата



П. ВОЙНА

Следующим из жизненных университетов стала для Хемингуэя первая мировая война. В те годы, когда Европа была уже охвачена войной, в США сознание своей мощности и неуязвимости порождало настроение самодовольного изоляционизма и лицемерного пацифизма. С другой стороны, в рабочей, в интеллигентской среде нарастал и сознательный антимилитаризм. Однако США уже с начала века стали империалистической и даже колониальной державой. Как правительство, так и крупнейшие монополии были заинтересованы в рынках, ревниво следили за переделом колоний, сфер влияния и т. п. Крупнейшие капиталисты осуществляли усиленный экспорт капитала. Дом Моргана совершенно неприкрыто был банкиром Антанты. Но официальная пропаганда, этот рупор монополий, обрабатывая общественное мнение, все громче кричала о немецких зверствах: нападение на маленькую Сербию, разрушение Лувена, наконец, подводная война и потопление “Лузитании”. Газеты все настойчивее требовали, чтобы США приняли участие в “войне за спасение демократии”, в “войне, чтобы прикончить войны” и т. д.

Конечно, были и в Соединенных Штатах трезвые 1 люди, которые не давали себя одурманить. Такие, как Джон Рид, который самолично видел колониальную войну в Мексике и империалистическую в Европе. Это Джон Рид, художники Арт Йонг, Джо Майнос и другие создали во время войны прогрессивный журнал “Мэссиз”, который проводил последовательную антимилитаристскую линию и привлек в качестве сотрудников лучших представителей как старшего поколения -) радикального протеста (Линкольн Стеффенс, Эптон Синклер, Карл Сэндберг, Билл Хейвуд), так и еще не дифференцированную группу молодых сотрудников (Майкл Голд, Ленгстон Хьюз, художник Вильям Гроп-пер, Джозеф Норт, в то время еще радикально настроенный Дос Пассос и др.). “Мэссиз” оказывал оздоровляющее и революционизирующее влияние па некоторую часть интеллигенции, он находил своего читателя и среди рабочих. Но неискушенные круги американской молодежи были 'одурманены газетной шумихой; война представала в романтическом ореоле, она представлялась отдушиной из гнетущего мира повседневности. Возможность поступить санитарами и шоферами-добровольцами в Красный Крест и принять участие в войне, не отсиживаясь в окопах, не проходя военной муштры, увлекала многих.

Все это были лично храбрые, честные юноши; призрак военщины и открывшаяся им изнанка войны заставляют их сторониться своей армии. Дос Пассос, Г. Кросби, Хемингуэй работают в санитарных отрядах на итальянском фронте. Из писателей с именем только Хемингуэй перешел в строй в итальянские ударные части и был дважды награжден за храбрость, да поэт Арчибальд Мак-Лиш, начавший со службы в фронтовом госпитале, “от стыда” также перешел в строй и закончил войну капитаном американской полевой артиллерии.

Страшный опыт войны — чужой империалистической войны в. Европе — ломал и коверкал сознание едл'1 сформировавшихся юношей. Иные из них, как Хемингуэй, Мак-Лиш, “становились еще крепче на изломе”, но кое-кто оставался с неизгладимой военной травмой, а то и шоком.

Вот один из таких. Гарри Кросби, племянник самого Пирпонта Моргана, молодой, богатый, удачливый, поэт-солнцепоклонник. В 1917 году под Верденом на “Священной дороге” он попал со своим санитарным автомобилем под германский заградительный огонь. Товарищи Кросби остались на полях под Верденом, а он уцелел только для того, чтобы почувствовать, что внутри у него что-то родилось и сейчас же умерло, и дальше, через ряд лет, за видимостью внешнего успеха, личного счастья, меценатства, создания издательства “Черное солнце”, проходит сумасшедшая идея о смерти как мистическом приобщении к солнцу, безумный дневник и самоубийство на пароходе, по пути домой, в объятиях убитой им любовницы.

Пожалуй, единственным освежающим впечатлением для этих неоперившихся юнцов была встреча с простыми, цельными, собранными, мужественными людьми, которых отбирала и ставила в первый ряд война. Ричард Олдингтон — один из самых талантливых представителей английской ветви “потерянного поколения” — так говорит о впечатлении, которое произвело на его героя, новобранца Джорджа Уинтер-борна (“Смерть героя”) первая его встреча на пароходе с обстрелянными солдатами: “В первый раз со дня объявления войны Уинтерборн почувствовал себя почти счастливым. Вот это люди! Было в них что-то напряженно мужественное, что-то целомудренное, удивительно дружелюбное и бодрящее... Эти люди казались измученными и постаревшими, но кипели энергией, какой-то медлительной своеобразной и терпеливой энергией... Это были люди!”

Для тех, кто становился “крепче на изломе”, кому было доступно фронтовое братство,— такая встреча в значительной мере определила всю дальнейшую жизнь;

вот как писал об этом в 1936 году А. Мак-Лиш в своем “Слове к тем, кто говорит:

“Товарищ”:

Тот мне брат, кто со мною в окопах

Горе делил, невзгоды и гнев.

Почему фронтовик мне родное, чем брат?

Потому что мыслью мы оба шагнем через море

И снова станем юнцами, что бились

Под Суассоном, и Мо, и Верденом, и всюду.

Французский кларнет и подкрашенные ресницы. Возвращают одиноким сорокалетним мужчинам Их двадцатое лето и стальной запах смерти;

Вот что дороже всего в нашей жизни — Вспоминать с неизвестным тебе человеком Пережитые годы опасностей и невзгод.

Так возникает из множества поколенье — Людская волна однокашников, однолеток. Перемирие было встречено с восторгом, но не принесло разряда накопившегося напряжения: “В первый день перемирия мы ликовали, а наутро не знали, что нам делать”,— писал американский критик и поэт М. Каули.

Хемингуэй, как и многие его сверстники, рвался на > фронт. Но в американскую армию его упорно не принимали, и поэтому вместе с товарищем он в апреле 1918 года завербовался в один из санитарных отрядов, которые США направили в итальянскую армию. Это был один из самых ненадежных участков западного фронта. И так как переброска американских частей шла медленно, эти добровольные санитарные колонны должны были также демонстрировать американскую форму и тем самым поднимать дух неохотно воевавших итальянских солдат.

Вскоре автоколонна Хемингуэя попала на участок близ Фосс альты, на реке Пьяве. Но он стремился на передовую, и ему поручили раздавать по окопам подарки — табак, почту, брошюры.

В ночь па 9 июля Хемингуэй выбрался на выдвинутый вперед наблюдательный пост. Там его накрыл снаряд австрийского миномета, причинивший тяжелую контузию и много мелких ранений. Два итальянца рядом с ним были убиты. Придя в сознание, Хемингуэй потащил третьего, который был тяжело ранен, к окопам. Его обнаружил прожектор и задела пулеметная очередь, повредившая колено и голень. Раненый итальянец был убит. При осмотре тут же на месте у Хемингуэя извлекли двадцать восемь осколков, а всего насчитали их двести тридцать семь. Хемингуэя эвакуировали в Милан, где он пролежал несколько месяцев и перенес ряд последовательных операций колена. Выйдя из госпиталя, Хемингуэй добился назначения лейтенантом в пехотную ударную часть, но был уже октябрь, и скоро было заключено перемирие “Тененте Эрнесто” — Хемингуэй был награжден итальянским военным крестом и серебряной медалью за доблесть — вторым по значению военным отличием.

Однако война отметила его и другим. Он никогда не мог избавиться от потрясений, описанных позднее в “Прощай, оружие!”... После контузии он надолго лишился способности спать в темноте ночью и его долго тревожили кошмары; это была не только физическая травма. Личные впечатления, общение с рядовыми итальянцами, их рассказы о капореттском разгроме, антивоенные демонстрации на улицах Милана, выкрики:

“Долой офицеров!”— все 'это на многое открыло глаза Хемингуэю глубоко потрясло его. В рядах чужой армии, в чужой стране, он стал свидетелем бесцельной бойница чужие и чуждые интересы, где, в отличие от чикагских боен, мясо просто зарывали в землю. Здесь впервые раскрылся Хемингуэю страшный мир, где все конфликты хотят решать войной, открылся и основной закон этого волчьего мира — война всех против всех.

“Уходишь мальчиком на войну, полный иллюзий собственного бессмертия. Убьют других, не тебя... А потом, когда тебя серьезно ранят, ты теряешь эту иллюзию и понимаешь, что могут убить и тебя”. Так было с самим Хемингуэем, так стало и с его героями. Война показала Хемингуэю смерть без покровов и героических иллюзий. “Абстрактные слова, такие, как “слава, подвиг, доблесть” или “святыня”, были непристойны рядом с конкретными... названиями рек, номерами полков и датами”. Непристойны потому, что они действительно были лживы в данной обстановке. А потом пришло время, когда для его полковника Кант-уэлла (“За рекой, в тени деревьев”, 1950) неотступным кошмаром стал самый номер его собственного полка, полегшего в ненужной атаке уже на полях второй мировой войны.

Тогда, в Италии 1918 года, Хемингуэй был еще не писателем, а 'солдатом, но, несомненно, что впечатления и переживания этого полугода на фронте не только наложили неизгладимую печать на весь его дальнейший путь, но и непосредственно отразились в ряде его произведений.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: реферат на тему види, конспект урока 6 класс.



Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки