Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5

Главной научной заслугой Хвостова была разработка проблем экономической истории эллинизма на примере Египта. При этом известная модернизация античной истории в духе Эд. Мейера и М.И.Ростовцева, в частности завышенная оценка уровня развития товарно-денежных отношений ("капитализма") в древности, не помешала ему вскрыть весьма существенные черты экономической [387] жизни античного Египта. Наиболее важным было выявление, с одной стороны, мощной государственной монополии в наиболе значимых отраслях промышленности и торговли, а с другой - противоборства частной инициативы с этим традиционным для Египта господством государственного начала. Эти наблюдения близко сходились с теми выводами, к которым склонялся и Ростовцев. Более того, можно думать, что исследования Хвостова в какой-то степени предопределили окончательные суждения Ростовцева о государственном капитализме в век эллинизма в том виде, как они будут им сформулированы в его трудах эмигрантской поры.

Так или иначе, очевидно большое значение трудов Хвостова по социально-экономической истории древнего мира. Внимание к проблемам этой истории нашло отражение также и в общих лекционных курсах Хвостова по истории древнего Востока, Греции и Рима, читанных им в Казанском университете и на Казанских Высших женских курсах.69 Помимо этого, лекционные курсы Хвостова свидетельствуют о большом его интересе к общим вопросам исторической науки, к ее истории и методологии.

Об особом внимании Хвостова в его университетских курсах к историографии, равно как и об общей его манере препарировать предмет своих чтений, выразительно свидетельствует один из его учеников Н.П.Грацианский: "Лекции Михаила Михайловича именно толкали слушателей к приобретению и расширению знания, а не давали этого знания в окончательном виде. Здесь не было и не могло быть места ученому догматизму. Какой отдел всеобщей истории Михаил Михайлович ни излагал в аудитории, он непременно начинал с того, что мы привыкли называть историографией вопроса. Как и кем разрабатывался круг данных вопросов раньше, как разрабатывается он теперь, что в настоящее время выдвинуто наукой в первую очередь, как должно пойти строго научное исследование в дальнейшем - вот таково было преимущественное содержание лекций Михаила Михайловича. Как мы видим, эти лекции [388] лишь вводили слушателей в круг определенных знаний, ставили их во всеоружии новейших научных данных на широкую дорогу самостоятельного познания".70

Подтверждением живого интереса Хвостова к истории исторической науки, к ее прошлому и современным научным течениям могут служить опубликованные им многочисленные рецензии на новые труды по всеобщей истории (Э.Лависса и А.Рамбо, Эд. Мейера, П.Гиро и др.), а также заметки об отдельных ученых, среди которых особо отметим содержательную статью о Т.Моммзене.71

Хвостов не только со вниманием следил за состоянием исторической науки; он испытывал глубокий специальный интерес к ее святая святых - к теории и философии исторического познания. Впрочем, для ученого, который в истории всем другим направлениям предпочитал социологическое, такое пристрастие к теории было только естественно. Еще в московские годы он откликнулся специальной заметкой на новую книгу С.С.Арнольди "Задачи понимания истории",72 а в Казани в 1905 г. приступил к разработке специального курса по методологии и философии истории. "В этом году, - свидетельствует А.С.Шофман, - им была представлена по этому курсу программа трех публичных лекций. В первой из них рассматривались вопросы о предмете истории как науки, об истории как конкретной науке об обществе, об отношении истории к другим общественным наукам, о художественном и моральном элементах в истории. Вторая лекция касалась методов истории: описательного, прагматического и социологического; здесь же анализировались виды исторических источников, приемы их внешней и внутренней критики, методы реконструкции исторического прошлого. В третьей лекции изучаются вопросы о применимости естественно-исторического метода в изучении исторических явлений; дедукция и индукция в анализе исторических явлений; (говорится) о факторах исторического развития".73 Читавшийся Хвостовым как в университете, так и на Высших женских курсах этот цикл лекций по теории исторической науки был позднее издан по записям его слушателей.74 Литографированному изданию этих лекций [389] предшествовала публикация небольшой заметки о задачах исторической науки.75

Наряду с собственно научными проблемами, которыми он занимался и как практический исследователь, непосредственно изучавший явления древней истории, и как теоретик, Хвостов постоянно держал в поле своего зрения также и вопросы педагогики. Он был настоящим университетским профессором, для которого было очевидно значение как собственно научной, так и преподавательской деятельности. Он живо отликался на современные дискуссии по поводу постановки историко-филологического образования и необходимых здесь реформ76 и никогда не уклонялся от участия в работе соответствующих совещаний, если его туда делегировали (даже, как мы видели, в условиях начавшейся Гражданской войны). Интерес его к живому делу преподавания был столь велик, что даже во время заграничных командировок, всецело, казалось бы, поглощенный изучением папирусных коллекций, он находил время, чтобы посетить занятия, к примеру, в Венском или Оксфордском университете, вникнуть в систему их проведения и извлечь для себя надлежащие уроки.77

Понятно, что при таком отношении к делу он не мог не стать центром притяжения для своих казанских слушателей. Он был выдающимся учителем науки, и под его руководством в Казани сформировалась целая группа молодых специалистов по всеобщей истории, успевших заявить себя еще в дореволюционные годы. Из этих учеников Хвостова должны быть упомянуты Н.П.Грацианский, специализировавшийся, впрочем, по истории западноевропейского средневековья, И.В.Миротворцев и С.П.Сингалевич, непоредственно продолжавшие дело своего учителя - изучение греко-римского Египта, а также В.Ф.Смолин, обратившийся к истории Античного Причерноморья, к темам скифов и Боспора.78

[390] В заключение обзора новых направлений, развивавшихся в русском антиковедении на рубеже ХIХ-ХХ вв., упомянем о еще одном характерном явлении - об общих трудах историко-социологического характера, принадлежавших перу не антиковедов, а всеобщих историков широкого профиля Николая Ивановича Кареева (1850-1931 гг.) и Роберта Юрьевича Виппера (1859-1954 гг.).79 Так же как и М.М.Хвостов, оба были воспитанниками Московской исторической школы: Кареев окончил Московский университет в 1873, Виппер - в 1880 г. Оба были учениками выдающегося специалиста по новой истории В.И.Герье и основные свои труды создавали в том же направлении: Кареев прославился работами по истории французского крестьянства и великой революции конца ХVIII в., Виппер внес существенный вклад в изучение духовной жизни, общественно-политических идей и исторических учений Европы нового времени (с ХVI по ХIХ в.). Кареев позднее преподавал в Петербургском университете, между тем как Виппер вернулся в свою Alma mater и долгие годы был там профессором. Но, при видимом различии жизненных путей, обоим было присуще характерное для Московской школы влечение к общим социологическим вопросам, побуждавшее их, с одной стороны, к специальному занятию теорией исторического познания, а с другой - к широким сравнительно-историческим штудиям, к созданию общих исторических обзоров, включавших все разделы всеобщей истории - и новое время, и средние века, и классическую древность.

Перу Кареева принадлежит несколько серий учебных и научно-популярных книг, начинавших каждый раз с древности. Это, во-первых, серия "Введений" к университетским курсам по всеобщей истории. Первый из пяти томиков - "Ведение в курс истории древнего мира (Греция и Рим)" (Варшавские университетские известия, 1882, ( 1-12; изд.3-е, СПб., 1895). Затем, серия учебников для средней школы, первый из которых - "Учебная книга древней истории" (СПб., 1900; изд.9-е, 1914). Наконец, и самое интересное, - серия типологических очерков по социально-политической истории, возникших из курсов, читанных Кареевым на экономическом отделении [391] Петербургского политехнического института. Два первых таких очерка относятся к древности: "Государство-город античного мира" (СПб., 1903; изд.3-е, 1910) и "Монархии древнего Востока и греко-римского мира" (СПб., 1904; изд.3-е, 1912).

Первая из этих книг посвящена истории античной гражданской городской общины (греческого полиса и римской цивитас) от ее первоначального независимого существования до превращения в элемент территориального монархического государства (римский муниципий). При этом подробно рассматриваются все главные стороны этого исторического явления: понятие государства-города, его возникновение (включая тему синойкизма) и первоначальная структура, его дальнейшее становление в связи с экономическим прогрессом и сословной борьбой; развитие и разные формы народовластия в Греции (Афинах) и Риме, положение личности в античном государстве, социальный вопрос и общественно-политическая мысль; наконец, различные формы объединения государств-городов, гегемонистские союзы - спартанский, афинский и римский, и заключительное превращение Рима в универсальную, т.е. мировую, монархию. Во второй книге специально рассматривается иной тип государственного единства - универсальная монархия. При этом специально отмечается, какое наследие восточная монархия оставила эллинистическим царствам, а эти последние, в свою очередь, - Римской империи.

Обе названные книжки носят научно-популярный характер. Автор - не антиковед, ему знакомы главные источники (так, в первой работе он широко пользуется Аристотелем и Полибием),80 но его главными опорами яляются новейшие пособия, в особенности основополагающие труды Фюстель де Куланжа и Эд. Фримена, К.Ю.Белоха и Эд. Мейера. При всем том он отлично разбирается в сути затрагиваемых проблем; более того, общая историческая культура и приверженность к сравнительно-историческому методу позволяют ему избежать тех крайностей, в которые нередко впадали его именитые предшественники. Так, он справедливо отклоняет, как одностороннюю, попытку Фюстель де Куланжа вывести весь строй древней гражданской общины из религиозного начала, из культа предков и домашнего очага. Он понимает искусственную [392] схематичность взглядов К.Бюхера на стадии экономического развития, согласно которым вся классическая древность оказывается втиснутой в узкие рамки домашнего, замкнутого на себя хозяйства. Наконец, он в принципе не приемлет тезис некоторых современных мыслителей и ученых, в первую очередь, Бенжамена Констана и того же Фюстель де Куланжа, о коренном различии мира античного и новейшего, в частности, в том, что касается положения личности. Мнение названных авторитетов о том, что в античном мире первенствующее значение имело государственное начало перед личным, тогда как в новейшем европейском мире, наоборот, над всем превалируют интересы личности, расценивается как антиисторическое: подавление личности сначала родом, а затем государством не было в классической древности явлением перманентным, развитие совершалось, как и в новое время, в сторону все больших свобод для индивидуума, только это развитие не было столь полным и результативным, как в Новой Европе.

Вообще, как правильно подметил В.П.Бузескул, то обстоятельство, что Кареев не был сугубым специалистом-антиковедом, имело и свою хорошую сторону: "он мог взглянуть на историю древности с свежей, иной и более широкой точки зрения; он мог пользоваться сравнительным методом, приводить много аналогий и делать сравнения... Словом, - заключал Бузескул, - обе его книжки, вовсе не претендующие на самостоятельность научных исследований, являются полезными популярными пособиями и достигают той цели, о которой заявляет сам автор, - "возбудить в читателе интерес к античности, к которой, к сожалению, всем хорошо известные обстоятельства внушают большею частью только чувства, противоположные всякому желанию подойти к предмету поближе".81

Свою лепту в это полезное дело внесли и книги Р.Ю.Виппера. Он тоже был автором популярных учебных пособий по всеобщей истории, в том числе и "Учебника древней истории" (М., 1900; изд.10-е, переработанное, 1918). Но он более имел касательства к античности, поскольку в Московском университете ему приходилось читать, помимо прочего, и курсы древней истории. Из этих лекционных курсов родились опубликованные им большие университетские пособия: "Лекции по истории Греции" (М., 1905; изд.3-е, [393] 1909), где изложение, с особым упором на внутреннюю социальную историю, доводилось до кризиса афинской демократии в конце V в.; их переработка - "История Греции в классическую эпоху (IХ-IV вв. до Р.Х.)" (М., 1916), где изложение, сильно расширенное за счет внешних событий, оканчивалось на падении независимого Афинского государства в 322 г. до н.э.; наконец, другая часть курса античной истории - "Очерки истории Римской империи" (М., 1908; изд.2-е, Берлин, 1923). Название последнего пособия не должно сбивать с толку: по обычным временным критериям это - история Римской республики, поскольку повествование завершается временем Августа. Однако, ввиду того что намерением автора было показать превращение Римского государства, в ходе непрерывных завоевательных войн, в своеобразную "колониальную державу", выражение "история Римской империи", пожалуй, уместно: оно указывает на главный результат прослеживаемого в книге исторического процесса.

Названные пособия не отличались надлежащей полнотой: поздние эпохи - эллинизм и Римская империя (в обычном понимании) - были вовсе оставлены, да и в ранних разделах полнота изложения оставляла желать лучшего. Особенно ущербной в этом плане была первая публикация курса греческой истории - "Лекции по истории Греции", где оставлены были практически без внимания и крито-микенская цивилизация, и мир западных эллинов. Впрочем, что касается пробела с крито-микенской культурой, то здесь некоторым восполнением могла служить короткая главка в другом, опубликованном чуть позже пособии Виппера "Древний Восток и эгейская культура" (М., 1913; изд.2-е, доп., 1916).82

Однако в сравнении с этой содержательной стороной гораздо более важной оказывается сторона идейная. В своих курсах Виппер, как и Кареев, являет себя приверженцем новейшего историко-социологического направления, с его преимущественным вниманием к социально-политическим и экономическим отношениям и формам. Однако, в отличие от Кареева, он дает себя увлечь опасным крайностям модного гиперкритицизма и модернизаторства. Так, в "Лекциях по истории Греции" он ставит под сомнение свидетельства Аристотеля и Плутарха о бедственном положении аттического крестьянства перед реформами Солона, видя в них отражение популярных [394] в позднейшее время идей и лозунгов передела земли и сложения долгов. Между тем, как верно замечает В.П.Бузескул, "Аристотель и Плутарх в своем свидетельсьве цитируют отрывки самого Солона, говорят его словами, и картина, изображаемая ими, в общем, если исключить некоторые, не совсем верные подробности, соответствует тому, что говорит и Солон, современник и участник-очевидец".83

В "Очерках истории римской империи" на счет пренебрежения к античному преданию, но также и склонности к модернизации, надо отнести характеристику древних патрициев как "коммерческих предпринимателей". Выделяя в римской истории, по примеру Г.Ферреро, в качестве заглавной тему империализма, Виппер насыщает характеристику и самой империалистической политики римлян и ее конечного результата - возникновения империи - модернизаторскими понятиями. Процесс завоеваний рисуется как "движение римского капитала и римского оружия", а его итог - установление империи - объявляется "естественным концом быстрых военных успехов общества, слабо развившего производительную энергию и превращенного, благодаря новым, хищнически нажитым богатствам, в большую сеньориально-крепостную громаду".

При всей склонности Виппера к парадоксальной, нарочито модернизированной манере выражения ему нельзя отказать в остроумии и глубине делаемых время от времени наблюдений. Вообще его курсы не поддаются однозначной оценке. Сличая "Очерки истории Римской империи" с "Историей Греции" В.П.Бузескул находит "те же достоинства и те же недостатки: увлекательное, талантливое изложение, преобладание социально-экономической стороны, чрезмерная модернизация, скептическое отношение к традиции, оригинальность построения и домыслы, лишенные подчас всякого основания".84 Все же применительно к "Истории Греции", которую он изучал особенно пристально, Бузескул считает возможным признать: "Курс Р.Ю.Виппера написан ярко, талантливо, языком образным и выразительным. Мало сказать, что он интересен - он увлекателен. Положение и отношения классов населения, общественная [395] организация, настроение общества и партий изображены мастерски. Удачно выбранными цитатами и отрывками из литературных произведений греков автор метко характеризует то или другое явление, настроение... В изложении греческой истории Р.Ю.Виппер внес свежесть и широту взгляда, чуждого рутины".85

Вот на этой ноте, по-видимому, и надо остановиться. Работы Кареева, Виппера и некоторых других всеобщих историков, которые, не будучи собственно специалистами в древней истории, порой углублялись в нее в поисках аналогий, ради более адекватного постижения исторического процесса (можно вспомнить в этой связи и других москвичей - того же В.И.Герье и П.Г.Виноградова), несомненно имели большое значение. Неординарными сопоставлениями и неожиданными суждениями они пробуждали мысль и широкой читающей публики и самих специалистов-антиковедов, разрывая привычный для них, становившийся рутинным, круг мыслей и понятий. Вместе с тем эти работы, в силу своего научно-популярного характера легко переводившие историческое изложение в плоскость социологического рассуждения, содействовали необходимому обобщению и как бы подводили итог уже свершенному аналитическому исследованию.

Сделанное замечание подводит и нас также к общему заключению по тому материалу, который был представлен в этой части нашего труда. Заключение это может быть предельно кратким, поскольку общий итог ясен: на рубеже ХIХ-ХХ вв. русская наука об античности находилась в цветущем состоянии. Мы могли убедиться в разнообразии научных направлений, в значимости многих фигур, представлявших каждое из них, в весомости отдельных научных свершений. Наука о классической древности не только в силу заинтересованной правительственной поддержки, но и по существу, ввиду собственного обретенного к этому времени потенциала, являлась основою всего гуманитарного знания и образования в России, а вместе с тем и столь важной для европеизации страны классицистической культурной традиции. Однако, как оказалось, это был всего лишь временный восхитительный взлет перед катастрофическим падением. Как это ни прискорбно, но необходимо признать, что для народа этой страны, если под народом разуметь не тонкую пленку европеизированной интеллигенции, а многомиллионную массу, и самый классицизм и питавшее его классическое [396] образование были аксессуарами достаточно чуждыми. Отринув в результате Октябрьской революции эти недостаточно органические элементы западной, по природе своей, культуры, новая советская власть одновременно обрекла на захирение и существенный элемент этой культуры - науку о классической древности.

Скачали данный реферат: Shapiro, Шуляк, Galateja, Куприянов, Кизатов, Fedosov.
Последние просмотренные рефераты на тему: доклад образование, банки курсовая работа, промышленность реферат, законодательство реферат.



Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки