Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5 | Следующая страница реферата

В случае с Римской империей он видел причину исторической трагедии отчасти в косной политике Римского государства и вторжениях варваров, но еще более - и здесь его пером прямо водил его русский опыт - в роковом отрыве городской цивилизации и буржуазии от крестьянства, от всех вообще низов, которые, наполнив армию и увлекая за собой "солдатских" императоров, взяли в ІІІ в. губительный верх над городом. В случае с эллинизмом он главную причину упадка относил на счет государственной политики эллинистических царей, своими регламентациями сковавших предпринимательскую инициативу и деятельность средних городских классов, а кроме того, разумеется, и на счет римских завоевателей, своими разрушениями и вымогательствами довершивших общий кризис.

Заключая этот раздел, попытаемся сжато оценить тот вклад, который М.И.Ростовцев внес в современную науку об античности. Его деятельность как исследователя античного мира была исключительно разнообразной и плодотворной. Все же можно выделить те главные разделы древней истории, которые в особенности привлекали его внимание и где он сделал более всего. Это - социально-экономическая история Римской империи, эллинизм и [376] античное прошлое Причерноморья. В каждом из этих разделов он вскрыл своими исследованиями глубинные пласты социально-экономической жизни, знание которой признано теперь непременным условием адекватного постижения античности.

В истории Римской империи Ростовцев обнажил и исследовал важнейший нерв древней государственной жизни - финансовую, именно откупную систему, проследил истоки и показал существо важной социальной новации - колоната, наконец, изучил по существу и предложил общее истолкование - пусть спорное и тенденциозное - имперскому кризису ІІІ в. и последующему крушению античного мира. В истории эллинистического времени, куда его увело стремление познать истоки той универсальной системы, которая при римском господстве охватила весь античный мир, Ростовцев не только исследовал отдельные структурообразующие элементы, такие, в частности, как самоуправляющийся город, крупное поместье и царская власть, но и определил общие контуры и судьбы как социально-экономической системы, так и цивилизации эллинизма в целом. Наконец, в истории античного Причерноморья, области, особенно дорогой отечественному антиковедению, Ростовцев досконально разработал тему взаимоотношений античности с миром окружающих варваров, показал оригинальность вклада обоих контрагентов - греческих городов и скифо-сарматских племен и, таким образом, обосновал значение этнокультурного взаимодействия как решающего фактора исторического развития. Некоторые увлечения, проявленные Ростовцевым при оценке достижений причерноморских "иранцев" (т.е. скифов) в государственном строительстве и культуре, равно как и степени конструктивного взаимодействия их с греками, не могут поставить под сомнение его большие заслуги в разработке темы "античность и варвары".54

Обладая концептуальным складом ума, непрерывно обогащая изучение античности все новыми и новыми идеями, Ростовцев всегда старался опереть их на должное документальное основание. При этом он резко расширил источниковую базу и открыл новые возможности интерпретации: свинцовых пломб и тессер - для реконструкции римской экономической жизни и быта, папирусов - [377] для изучения экономической системы эллинизма, памятников архитектуры и изобразительного искусства - для воссоздания живого облика античности как в классических, центральных ее регионах, так и на периферии, в Причерноморье и на Переднем Востоке. Но и в работе с традиционными видами письменных источников, с памятниками литературными и эпиграфическими, он показал себя несравненным мастером. Его источниковедческие штудии по античному Причерноморью, и среди них в особенности, конечно, "Скифия и Боспор", являют собой сокровищницу драгоценных мыслей, проливающих свет не только на значение тех или иных конкретных исторических данных, но и на более общие аспекты античной традиции (например, на роль Эфора в развитии идеализирующей варваров тенденции или на развитие в Причерноморье собственной, местной исторической традиции).

В лице Ростовцева в русской науке ярко выступил новый тип деятельного человека, столь характерный для России рубежа ХІХ-ХХ вв. Интеллектуально одаренный и энергичный, эрудированный и богатый идеями, разносторонний, но и предельно дисциплинированный в своих занятиях, Ростовцев воплощал в себе ту новую европейскую культуру творчества, которая проявилась и в таких его замечательных соотечественниках и современниках, как И.А.Бунин, С.В.Рахманинов, Ф.И.Шаляпин, а еще раньше - П.И.Чайковский. Его научное творчество оказалось исключительно результативным именно потому, что оно было в высшей степени органичным: оно питалось традициями мирового антиковедения, но в то же время получало импульсы и от отечественной действительности. В ряду проблем античной истории, которыми занимался Ростовцев, главнейшие безусловно те, что были навеяны русской современностью: города и средние городские классы ("буржуазия") как главные носители цивилизации; драматическая коллизия города и деревни, городских классов и крестьянства; соотношение индивидуального предпринимательства и регламентаций, исходивших от сильной государственной власти, чье существование необходимо для поддержания державного политического единства; наконец, взаимоотношения культур Востока и Запада и возможность их плодотворного взаимодействия и интеграции.55

[378] До какой степени направление исследований Ростовцева оказалось созвучно общему движению научной мысли нашего столетия, с ее характерным вниманием к фундаментальным социально-экономическим и этнокультурным процессам - это видно из того, что творчество Ростовцева, будучи интегральной частью мирового (после эмиграции - западного) антиковедения, обнаруживает вместе с тем удивительную близость с последующей, утвердившейся на его родине марксистской историографией - близость и в выборе предметов исследования и даже в наборе понятий и терминов. Это замечено не только современными исследователями его творчества56 - это ощущал и сам Ростовцев. Недаром в предисловии к "Социально-экономической истории эллинистического мира" он с таким упорством открещивается от всякого родства с марксизмом. Но сходство, очевидно, и объяснялось тем, что и Ростовцев, и позднейшая советская историография получали импульсы от сходных или даже одних и тех же сил - от новейшей социологической философии и современной российской действительности. При всем том решающим оказалось не сходство, а различие, именно принципиальное расхождение политических установок и обусловленная этим разность идейных трактовок исторических явлений и процессов.

Отсюда понятно и другое: как бы ни складывались обстоятельства позднее, не приходится отрицать большого воздействия трудов Ростовцева на последующее развитие русской (советской) науки об античности. В советское время имя Ростовцева или вовсе обходилось молчанием, или упоминалось в сугубо критическом контексте, но его не забывали, его работы читались, и идеи, брошенные им, давали всходы. Можно без труда назвать целый ряд крупных тем или направлений в советской историографии античности, которые так или иначе восходили к Ростовцеву: архитектурный облик и жизнь античного города; противостояние и взаимодействие полиса и территориальной державы, эллинистической монархии и Римского мирового государства; роль государства в экономической жизни эллинистического и римского общества; типология форм зависимости, в частности на примере колоната; проблема взаимоотношений античности с миром варварских племен, в первую очередь в Причерноморье; продиктованные определенным решением этой проблемы [379] представления о "двусторонности" греческой колонизации, о высоком уровне и оригинальном характере скифской государственности и культуры, об эллинизме на Боспоре, упреждающем эллинизм на Переднем Востоке; развитие универсальной и локальной античной историографии; формирование в русле историко-этнографической традиции нового жанра этнографической утопии (начиная с Геродота и Эфора) и т.д. и т.п.

Древнее изречение гласит: habent sua fata libelli - книги имеют свою судьбу. В данном случае приходит на память и его парафраза: habent sua fata scriptores - писатели имеют свою судьбу. Отрадно сознавать, что имя М.И.Ростовцева, трудами которого мы никогда не переставали пользоваться, теперь в полном объеме возвращено отечественной науке об античности.

Представители Петербургской школы И.М.Гревс и М.И.Ростовцев внесли решающий вклад в разработку социально-экономической истории античного мира, но они, разумеется, были не единственными, кто на рубеже ХIХ-ХХ вв. обратился к изучению этой стороны классической древности. Много сделал в этом плане представитель Московской школы, ставший профессором в Казани, Михаил Михайлович Хвостов (1872-1920 гг.).57 Сын видного крымского юриста (отец его был товарищем прокурора Симферопольского окружного суда), Хвостов родился и вырос в Керчи. Здесь он заложил основы своего гуманитарного образования, обучаясь в местной классической гимназии. По завершении гимназического курса (он окончил его с золотой медалью в 1891 г.) Хвостов поступил на историко-филологический факультет Московского университета. Здесь он прошел хорошую историко-филологическую школу (1891-1895 гг.). Его наставниками были видные ученые: филолог-классик В.А.Шеффер, всеобщие историки В.И.Герье и П.Г.Виноградов, знатоки отечественной истории и культуры В.О.Ключевский и П.Н.Милюков.

[380] Особенно велико было воздействие Виноградова, специалиста, строго говоря, по истории западного средневековья, однако читавшего курсы и по другим разделам всеобщей истории и временами властно вторгавшегося и в собственно античную историю. От Виноградова Хвостов усвоил повышенный интерес и вкус к занятиям социально-экономическими вопросами. Отражением начавшегося углубления Хвостова в социально-экономическую историю древнего мира стало его выпускное сочинение "Внутренний кризис в Спартанском государстве и реформа III в. до н.э.", удостоенное высокой оценки.58

По завершении университетского курса Хвостов, по представлению П.Г.Виноградова, был оставлен при университете для подготовки к профессорскому званию. В 1900 г., по сдаче магистерских экзаменов, он был допущен к чтению лекций в качестве приват-доцента в Московском университете, но уже в том же году принял исходившее от того же Виноградова и казанского профессора Ф.Г.Мищенко предложение перейти в Казанский университет. Мотивы этого перехода не слишком ясны; не исключено, что молодой ученый искал более широких возможностей для своей ученой деятельности, и если таковы были его расчеты, то они вполне оправдались. В казанский период (1901-1918 гг.) Хвостов вырос в крупного специалиста - преподавателя и исследователя античной истории. Он начал как приват-доцент, по защите магистерской диссертации в 1907 г. был назначен экстраординарным, а в 1914 г. - ординарным профессором Казанского университета. Параллельно с университетом он вел занятия на учрежденных в Казани в 1906 г. Высших женских курсах, причем здесь в течение первых двух лет существования этого института исполнял достаточно ответственные и обременительные обязанности помощника директора. Он был активным членом, а с марта 1914 г. и председателем существовавшего при Казанском университете Общества археологии, истории и этнографии.

Авторитетное положение и высокое уважение, которые Хвостов скоро снискал в Казани, были естественною причиною того, что ему неоднократно поручали представлять свой университет на различных ответственных научных и педагогических конференциях. Так, в 1908 г. он был делегирован для участия в Международном историческом конгрессе в Берлине, а в 1913 г. - для участия в совещании [381] в Петербурге, созванном для подготовки очередного Исторического конгресса, который должен был состояться в столице России в 1918 г. Наконец, в 1918 г. он был избран делегатом для участия в созванном в Самаре по инициативе Учредительного собрания Совещании по организации народного образования. Отъезд Хвостова осенью 1918 г. для участия в очередном заседании в Самаре имел, однако, трагические последствия: в условиях Гражданской войны он оказался отрезан от Казани и, в конце концов, должен был искать пристанища в Томске. В октябре 1918 г. он был официально прикомандирован к Томскому университету, в декабре 1919 г. был избран здесь профессором по кафедре всеобщей истории, но уже в феврале следующего года неожиданно, в расцвете творческих сил, скончался, став жертвою сыпного тифа.

Ученая деятельность Хвостова была сравнительно недолгой, но он многое успел сделать. Главной областью его научных занятий была социально-экономическая история античного мира. Начинал он с изучения экономического развития ведущих полисов Эллады - Спарты и Афин. Первой были посвящены его выпускное сочинение в Московском университете, а затем статья, которой он дебютировал в Ученых записках Казанского университета.59 В этих работах он прослеживал перерождение спартиатского землевладения в V-IV вв., в особенности после принятия закона Эпитадея, практически санкционировавшего мобилизацию земельной собственности в Спарте. При этом он доказывал, что новая спартанская олигархия была столь же землевладельческой, сколь и денежной, что, в стремлении своем к новейшему комфорту и роскоши, она ориентировалась на торгово-промышленные занятия, так сказать, втягивалась в них отчасти через посредство разных агентов - периэков или чужеземцев, отчасти непосредственно, становясь владельцами ремесленных мастерских и обращаясь к торговле.

Древнейшей социально-экономической истории Афин касались две другие статьи Хвостова.60 Первая трактовала о последствиях реформы Солона для афинской землевладельческой знати, которая в результате прямых материальных потерь (из-за отмены Солоном [382] долговых обязательств), а еще более вследствие открывшейся скупки земли богатыми горожанами утратила прежнее свое господствующее положение. Во второй статье исследовались социальные основы явившегося вскоре после реформ Солона тиранического режима Писистратидов. По мнению автора, древняя тирания в Афинах опиралась на разнородные силы, среди которых, помимо увлеченного демагогией демоса, были и группы эвпатридов, - как пострадавшая от преобразований Солона прослойка эвпатридов-землевладельцев, так и новая торгово-денежная знать, "капиталисты". Первые надеялись обрести в тирании заслон против сельского демоса, вторым импонировала державная политика тиранов на море. Однако, когда обнаружилось, что тираны не собираются делиться своею властью с "капиталистами", последние выступили против тирании.

Совершенно очевидно, что взгляды Хвостова об экономической жизни классической Греции были пропитаны модернизаторскими представлениями в духе Эд. Мейера. Это подтверждается и теоретическими его изысканиями и, в частности, разбором знаменитой полемики между Эд. Мейером и К.Бюхером, где он, при некоторых (впрочем, довольно существенных) оговорках, в принципе принимает сторону Мейера.61 Отсюда - то особенное внимание к роли товарно-денежных отношений и та готовность свести последствия экономического развития в древности к росту капитала и формированию класса капиталистов, которые ясно выступают и в упомянутых этюдах Хвостова о социально-экономическом развитии Спарты и Афин, и в его главных, фундаментальных трудах, посвященных экономической истории эллинистическо-римского Египта.

Обращение Хвостова к экономической истории эллинизма, притом именно Египта, было стимулировано прежде всего открытием и введением в оборот огромного числа папирусов, среди которых большую долю составляли документы хозяйственного назначения. Хвостов рано оценил значение этого драгоценного материала и в казанский период своей ученой деятельности 11 раз выезжал в заграничные командировки с целью изучения западноевропейских коллекций папирусов, в частности, в Вене, Оксфорде, Лондоне и Берлине.62 Результаты первоначальной ознакомительной работы Хвостов [383] обнародовал в содержательных журнальных статьях,63 а изученный материал был затем положен в основу двух основательных монографий, ставших его диссертациями - магистерской и докторской.

Обе работы были посвящены важным проблемам торговли и промышленности греко-римского Египта, но обе мыслились как первые пробные шурфы в глубоком и всестороннем изучении экономики эллинизма (чем и объяснялись их сложные названия). При этом обе были защищены на историко-филологическом факультете Петербургского университета (соответственно в 1907 и 1914 гг.), в чем надо видеть признание ведущего значения Петербургской антиковедной школы. Официальными оппонентами оба раза выступали крупные специалисты и знатоки предмета М.И.Ростовцев и Б.А.Тураев, согласно оценившие исследования, выполненные молодым казанским ученым, как крупное достижение отечественной науки.64

Первая из этих работ была опубликована под названием: "Исследования по истории обмена в эпоху эллинистических монархий и Римской империи. I. История восточной торговли греко-римского Египта" (Казань, 1907). Здесь скрупулезно была воссоздана картина торговых связей Птолемеевского Египта с юго-восточными странами - Эфиопией, Аравией, Индией. При этом досконально были изучены виды товаров, ввозимых и вывозимых Египтом, и сделаны важные выводы о далеко зашедшем к тому времени в древнем мире разделении труда, обусловившем значительный рост торговых связей. Последнее же, по мнению автора, является важнейшим показателем экономического прогресса, так что и в данном случае, наблюдая расширение и усложнение торговых операций в эллинистическо-римское время, мы можем говорить о его прогрессивном отличии от предшествующих эпох.

Вообще, настаивал Хвостов, "как в области духовной культуры мы можем проследить развитие от очень низкого уровня до весьма [384] сложной культуры эллинизма и Римской империи, так и в чисто экономическом развитии можно отметить постепенный переход от низших хозяйственных форм до довольно высоких".65 То, что такой высокой формой, отличающей экономику эллинистическо-римского мира, оказывалась именно широко развитая международная торговля, имело большое значение для выработки более правильного, сбалансированного представления об экономике античного мира вообще. Во всяком случае, как верно подчеркивал один из современных рецензентов монографии Хвостова о торговле греко-римского Египта И.Н.Бороздин, эта работа "лишний раз наносит удар представлению о "замкнутости" античного хлзяйства и конкретно указывает на развитие обмена и широкий размах торговли в древнем мире".66

Отмечая общее для эллинизма поступательное экономическое развитие, Хвостов вместе с тем не упускал из виду отличительную особенность экономической жизни в крупных эллинистических монархиях, в особенности, конечно, в Египте, где и внешняя и внутренняя торговля находилась под контролем центральной власти. При этом в Египте можно обнаружить наличие настоящей государственной монополии в торговле целым рядом ценных продуктов, таких, как благовония, растительное масло, сукно и др. Корни этого явления надо искать во взаимодействии традиционных для Востока форм организации экономической жизни и выработанных греками к исходу IV в. до н.э. представлений о возможном ведении товарно-денежного хозяйства при участии государства (ср. идеи, развитые Ксенофонтом в трактате "О доходах").

Та же черта в экономической жизни Птолемеевского Египта выявляется Хвостовым и во второй его диссертации: "Очерки организации промышленности и торговли в греко-римском Египте. I. Текстильная промышленность в греко-римском Египте" (Казань, 1914). Предметом исследования избрана здесь текстильная промышленность ввиду ее, так сказать, органического характера, поскольку она естественно выросла на почве сельского хозяйства. И здесь тоже скрупулезно исследуются виды текстильного ремесла: производство льняных тканей, выработка шерстяных тканей, изготовление дорогого тонкого материала - виссона. Затем выявляются различные категории ткацких мастерских - частных, но работавших под [385] контролем государства, и собственно государственных, или царских; кроме того, особую категорию составляли мастерские при храмах. Внимательно рассмотрены также состав самих ремесленников и их взаимоотношения с государственной властью, поскольку их деятельность была поставлена под контроль царской администрации.

Так как ведущим типом производства были небольшие мастерские, рассеянные по селениям, то большую часть ткачей естественно сотавляли те же крестьяне, традиционно сочетавшие земледельческие занятия с ремесленными. Это были люди формально свободные, но фактически закрепощенные государством, поскольку вся их производственная деятельность проходила под контролем чиновников. В более крупных царских и храмовых мастерских скорее всего работали наемные рабочие, хотя не исключена была возможность использования и рабского труда. Особую весьма распространенную категорию наемных работников составляли ученики, отдаваемые родителями в учение к мастерам - владельцам мастерских. Среди найденных в Оксиринхе папирусов некоторые содержат договора, заключавшиеся между родителями и мастерами относительно условий использования учеников на работах и платы, которую за это должны были уплачивать мастера родителям.

Особое внимание исследователя привлекает роль центральной государственной власти в организации текстильной промышленности в Египте. Поскольку крестьяне-ткачи сидели на царской земле, сплошь и рядом работали на сырье, предоставляемом государством, находились под неусыпным мелочным контролем царской администрации и изготовленные ткани сдавали правительственным сборщикам налогов или откупщикам, - эта роль поистине была определяющей. Можно сказать и так: поскольку государственная власть в Птолемеевском Египте организовывала и финансировала рассеянное по селениям мануфактурное производство текстиля, она выступала в функции своеобразного капиталистического центра и играла важную позитивную роль. Однако проводимая этой же властью мелочная регламентация всей производственной жизни ради извлечения в пользу казны максимально возможного дохода парализовывала промышленную деятельность и грозила привести страну к экономическому застою и оскудению.

Впрочем, важным коррективом к этой картине было отмечаемое Хвостовым в жизни Птолемеевского Египта постепенное нарастание [385] проникающей из Греции частной предпринимательской инициативы и вытеснение ею традиционного для этой страны принципа государственной монополии. Важность этого наблюдения Хвостова подчеркнул и высоко оценил в своей рецензии М.И.Ростовцев, но он же поставил автору в упрек, что тот не проследил подмеченное движение до конца, поскольку оно носило временный, преходящий характер. "С III в. н.э., - писал рецензент, - начинается новое движение, приводящее промышленность вновь в зависимые отношения от государства. К сожалению, - продолжал он, - автор этой фазы эволюции не проследил и даже не указал на симптомы, подготовлявшие эту новую стадию".67 Эти недосказанные Хвостовым выводы будут позднее сделаны самим Ростовцевым в его книгах по социально-экономической истории эллинистического мира и Римской империи.

Небольшим, но интересным дополнением к этим обширным диссертационным работам Хвостова служит статья, специально посвященная им такой традиционно важной теме в жизни Птолемеевского Египта, какой была организация ирригационных работ.68 На примере Файюма, откуда дошли соответствующие папирусные документы (от III в. до н.э.), автор показывает, как для проведения необходимых работ использовались и натуральные повинности населения, и - в гораздо большей степени - наемный труд; как в последнем случае работы велись и "хозяйственным способом", т.е. непосредственно самим государством, и через подрядчиков (именно при возведении всех сколько-нибудь сложных сооружений). При этом в Птолемеевское время использовались и частные средства, но главным образом - государственные, между тем как в римское время доля частных капиталов резко возрастает в сравнении с общественными (городскими) и достигает отношения 2:1.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: как сделать шпору, реферат на тему экономика.



Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки