Толстой Алексей Николаевич

Р. Мессер

Толстой Алексей Николаевич (11 января 1883—) — один из крупнейших советских писателей.  Р. в Сосновке, степном хуторе Самарской губ. Воспитывался в семье отчима — разорившегося помещика. Мать — писательница, печаталась под псевдонимом Александры Бострем. Окончил Петербургский технологический ин-т. В годы 1918—1923 был в эмиграции. Впервые Т. выступил в литературе в 1907 книжкой стихов «Лирика». Эта его книжка, как и следующая, «Сорочьи сказки» (1910), написана была под непосредственным влиянием русского декаданса. Ранние новеллы Т. («Соревнователь», «Яшмовая тетрадь» — 1909) представляют собой стилизации под XVIII в. Однако вскоре после этих первых литературных опытов Т. выступил как непосредственный продолжатель реалистических традиций XIX в. Его ранняя реалистическая проза (цикл рассказов, впоследствии названный «Под старыми липами», «Чудаки» — 1910, повесть «Хромой барин» — 1912 и т. д.) посвящена теме оскудения и вырождения усадебного дворянства. С самой неприглядной стороны изображен быт российского дворянина-помещика, разорившегося, опустившегося, потерявшего вкус к культурной жизни. На страницах произведений Т. вырастает целая галлерея анекдотических героев, чудаков, вырождающихся самодуров, бездельников, беспредметных мечтателей, этих обломков прошлого, последних представителей дворянского поколения («Мишука Налымов», «Петушок», «Мечтатель», «Хромой барин», «Чудаки» и т. д.). В противоположность Бунину, Б. Зайцеву и другим эпигонам дворянской литературы Т. безжалостно разрушал поэтическую легенду «дворянских гнезд», реалистически обнажал застойный и пошлый быт усадебной России начала века. В этом направлении разработана Т. и тема уездных российских сумерек. Уездный врач, учитель, актриса, приехавшая в родные места («Деревенский вечер», «Прогулка», «Родные места») — это жалкие, искалеченные жизнью, по-своему смешные люди, но в которых живет пусть нелепый и уродливый, но непосредственный  порыв к жизни, к счастью. Именно в «счастьи живой любви» видит Т. в эти годы единственный выход из пошлости и мертвечины окружающего. Эту здоровую, честную любовь противопоставляет писатель эротической мистике исступленной похоти декадентов («Любовь» и др.).

По своему стилю ранние произведения Т. продолжают традиции русского реалистического романа XIX в. Детальный психологический рисунок, неторопливое повествование, прерывающееся отдельными напряженно-драматическими сценами, характерные сюжетные ситуации (приезд героя — столичного жителя — в уездную глушь), лирический пейзаж, складывающийся из описания «тенистых парков» с «сырой листвой», заросших камышами прудов, «лунных бликов», «лунной сырости», типичный усадебный interieur, на котором лежит уже печать тления («запертые залы с портретами дам и кавалеров в напудренных париках, с золоченой мебелью, изъеденной мышами»... «потертые диваны и круглые столы и ноты в изъеденных корешках...») — все это идет в русле русского усадебного романа.

В годы мировой войны, работая в качестве корреспондента русских и союзнических фронтов, Т. дал ряд военных корреспонденций («В Англии, на Кавказе, по Волыни и Галиции», 1916), рассказов («Прекрасная дама», «Маша», «Простая душа»), в которых Толстой пытался затушевать страшный лик войны, изобразить ее в спокойно-будничных тонах.

В 1918 Толстой создал свою замечательную повесть «Детство Никиты», завершающую цикл дворянских автобиографических произведений, восходящих к «Детству» Л. Толстого, к «Запискам Багрова внука» Аксакова.

В эмиграции Т. продолжал свои ранние стилизаторские опыты, написал комедию «Любовь — книга золотая», в которой однако сильна реалистически-бытовая струя: писатель-реалист обнажает всю грубость крепостнических нравов, скрывающихся под внешне-утонченной маской галантного XVIII в.

В 1921 в Париже написана Т. первая часть трилогии «Хождение по мукам» — роман «Сестры», отразивший новые настроения автора. Мировая война, на фоне которой развертывается действие, изображена в «Сестрах» совсем иначе, чем прежде. Фронт — бессмысленная бойня. Тыл пронизан духом разрушения и хищничества. Ценность этой книги в выразительном и рельефном воспроизведении буржуазной действительности — идейно политического и морального распада буржуазии, полнейшей деградации буржуазной интеллигенции в предреволюционный период. Представителям этого буржуазного декаданса, оторванным от народа, внутренне опустошенным, противопоставляет Т. образ своего положительного героя — Ивана Телегина, органически-цельного, мужественного человека, горячего патриота. Через здоровую, честную любовь к родине, к своему народу приходит Телегин к признанию революции. Хотя в первой части трилогии еще звучит утверждение личного счастья как высшего и неизменного  начала («пройдут года, утихнут войны, — отшумят революции, и нетленным останется одно только, — кроткое, нежное, любимое сердце...»), но тема России и революции в конце романа становится доминирующей. В дальнейшем у Т. усиливается интерес к социально-политической тематике, к общественным проблемам. В романе «Восемнадцатый год» (1926) (второй том «Хождения по мукам») дано широкое полотно эпохи гражданской войны: здесь и белогвардейщина на Дону и Кубани, черноморский флот, корниловский поход, гайдамаки и махновцы на Украине, немецкая оккупация, сорокинская армия, наступление чехословаков, контрреволюционные заговоры в Москве. Однако в романе много незавершенных эпизодов, и наряду с яркими, запоминающимися сценами даются иногда беглые зарисовки — хроника событий. Эпиграф романа: «В трех водах топлено, в трех кровях купано, в трех щелоках варено. Чище мы чистого» — подчеркивает идейный смысл второй части трилогии. Право на личное счастье, очищение от мещанской мертвечины получают люди, прошедшие через труднейшие социальные испытания, люди, решившие коренные вопросы общественно-политических судеб России. Именно такой путь и проделывает герой романа. Иван Телегин, бывший царский офицер, должен пройти через боевой опыт Красной армии, чтобы, осудив свой замкнутый личный мирок, подобно России, притти через все испытания к счастию. Вадиму Рощину — упрямому идеологу «веры, царя, отечества, неделимой России и белого движения» — пришлось увидеть всю грязь и разложение белогвардейщины, чтобы разочароваться в ней и понять, что счастье Росии — где-то совсем в другом. По-своему проходят свой «путь очищения» и сестры, Катя и Даша. Так вырастает в «Восемнадцатом годе» проблема преодоления противоречия личного и общественного.

К периоду 1922—1927 относится цикл произведений Т., посвященных разоблачению белой эмиграции и послевоенной Европы («Рукопись, найденная под кроватью», и др.). Т. издевается над всеми старыми реликвиями и верованиями былой русской аристократии. Пройдя через все испытания константинопольского и парижского дна, белогвардейские «герои» потеряли главное — веру в себя, они омерзительны в собственных глазах. У них нет ни прошлого, ни будущего. Наиболее последовательна эта издевка в повести «Ибикус или похождения Невзорова» (1924). Здесь путь белой эмиграции проделывает не какой-нибудь аристократ или денежный воротила, а незаметный конторщик с Мещанской улицы, Семен Иванович Невзоров, «обожающий великосветскую жизнь». Необычайные уголовные приключения его на белогвардейском юге превращают его то в конта Симон де Незор, то в Семилапида Невзораки, то в прожигателя жизни, то в содержателя константинопольского притона. Он — злейшая карикатура на белых эмигрантов, одержимых одним инстинктом самосохранения, готовых во имя этого чувства на любую уголовщину.  Тема послевоенной Европы, сбросившей с себя лицемерные буржуазные покровы «свободы, равенства и братства», отражена в произведениях: «Убийство Антуана Риво» и «Черная пятница». Характерно обращение Т. в это время к жанру детектива, уголовного романа. Стремительная напряженная интрига, эффектные мелодраматические ситуации, резко контурная обрисовка характеров — специфичны для этого цикла произведений, по своей художественной манере отличного от ранней прозы Т.

Меньшее место занимает за эти годы в творчестве Т. тематика советской действительности. Она привлекается Т. гл. обр. для противопоставления мещанских будней героике гражданской войны. Так, в повести «Гадюка» (1928) трагически кончает свою жизнь боевая красноармейка, героиня гражданской войны, которая не может ужиться в советской повседневности, найти в ней смысл. Расцвет личности в гражданской войне и одновременно ее неумение найти свое место в новой обстановке, — таков смысл этой повести. Очень близка к ней по своей идейной направленности другая повесть Толстого — «Голубые города» (1927), на которой отразились сменовеховские влияния — неверие в осуществление коммунистических идеалов, утверждение их «нереальности». Молодой архитектор Буженинов, мечтающий о постройке «Голубого города» — символе коммунистического будущего, — сталкивается со страшной уездной действительностью. Убедившись в крушении своей мечты, он совершает убийство, поджигает город.

В тот же период Толстым написана серия утопических романов: «Аэлита», «Союз Пяти», «Гиперболоид инженера Гарина» и «Бунт машин» (пьеса). Эти произведения, часто наивные с точки зрения научно-технической достоверности самой утопии, интересны как попытки писателя заглянуть в будущее. Революция социальная побеждает, опираясь на силу технической мысли, — таков замысел этих произведений. Однако марсианская техника в конечном счете используется эксплоататорами для порабощения народа. Пафос голой техники, абстрактной технической выдумки характерен для таких произведений, как «Гиперболоид инженера Гарина», «Бунт машин» и т. д.

Жанровое многообразие Т. (от реалистически-бытовой повести к уголовно-политическому роману, детективной новелле, утопическому роману) увенчивается обращением к историческому роману.

Историческая тематика, в частности тема Петра I, имеет в творчестве Т. глубокие корни. Постоянный интерес Т. к русской истории возникает с 1916, с рассказа «Навождение». Здесь большие исторические события выражены однако не прямо, а в отраженной форме. История измены Мазепы и политической судьбы Кочубея дана здесь глазами смиренного послушника Трефилия, невольного свидетеля страданий дочери Кочубея. Этот рассказ по своему идейному содержанию и стилю тесно связан со всей дореволюционной усадебной прозой Толстого.  Образ Петра впервые появляется в исторической прозе Т. через год, в рассказе «День Петра». В этом произведении так же, как и в следующем, «На дыбе» (1921), реформы Петра, вся его деятельность рассматривается как исторически бесплодное дело. Крах, разочарование ждут одинокого гения, гигантская воля которого оказывается бессильной переделать Россию.

Решительному пересмотру подвергает Т. свои исторические идеи, связанные с утверждением алогизма исторического процесса, в романе «Петр I» (в настоящее время вышли две части, 1929—1934), одном из замечательных произведений, которым по праву гордится советская литература. Роман о Петре наполнен новым содержанием, потому что новым оказалось прежде всего понимание самой истории. По-иному освещена в романе роль Петра и его дела.

В противоположность прежним своим взглядам на историю как на иррациональный, алогический процесс, Т. подчеркивает сейчас закономерность исторических явлений, вскрывает связи Петра с растущими силами эпохи, связь петровской политики с общим социально-экономическим положением России. В противоположность прежней оценке дела Петра как исторически бесплодного в романе значение Петра вырастает до огромных масштабов. При известной исторической ограниченности его роли, противоречиях эпохи Петр дан как подлинный русский национальный герой, как создатель русского государства, укрепивший его военную мощь и европейское значение. Т. показывает в своем романе историческую прогрессивность дела Петра, заключающуюся в победе разума и воли над стихией и косностью. Эта идея звучит в пафосе техники, усваиваемой Петром на Западе.

Конкретно-исторический подход к прошлому у Т. выразился в том, что, вскрыв прогрессивное значение деятельности Петра, подымающего «неповоротливые толщи» жизни «стародавней служилой Руси, съеденной вшами и тараканами», писатель показал вместе с тем ограниченность петровского дела. Россия вступает на путь европейского прогресса, сохраняя и укрепляя крепостническое государство. Слова В. И. Ленина о том, что Петр «ускорял перенимание западничества варварской Русью, не останавливаясь перед варварскими средствами борьбы против варварства», также получили в романе конкретное воплощение.

Со всей системой крепостнических отношений в романе связаны индивидуальные судьбы ряда героев. Для петровской эпохи крайне характерны головокружительные карьеры Меншикова и его сподвижников, бывшего крепостного мальчика, Алешки Бровкина. Это — энергичные, деятельные, по-своему талантливые люди, усвоившие однако все методы крепостнического обогащения и угнетения человека.

В беседе с немецким писателем Э. Людвигом товарищ Сталин, характеризуя Петра, сказал: «Петр сделал очень много для создания и укрепления национального государства помещиков и торговцев. Надо также сказать, что возвышение класса помещиков, содействие  нарождавшемуся классу торговцев и укрепление национального государства этих классов происходило за счет крепостного крестьянства, с которого драли три шкуры». В романе показана эта эксплоатация крестьянских масс, растущее разорение, брожение и смута среди народа. Народ бежит в леса, в раскольничьи скиты, в степи, вступает в разбойничьи шайки, «чтобы избыть тягло, жить по воле, не по указу государеву». Крестьянские бунты даны в романе как историческая неизбежность. Однако образы отдельных представителей этой обездоленной массы (цыган, кузнец Жемов, Федька Умойся Грязью) выглядят еще эпизодическими фигурами. Крестьянские бунты, столкновение крестьянской революции с крепостническим государством также не являются ведущим, стержневым моментом романа и только вкраплены в основное повествование.

Ярко описаны отдельные эпизоды раскольничьего движения. Исторически переосмыслив его, Т. сумел показать классовое расслоение в рядах раскольников. С одной стороны, раскольники-купцы, эксплоатирующие с помощью религии темный, забитый крестьянский люд, и рядом с ними беглые мужики — искатели правды. Сцена самосожжения дана в романе не как проявление религиозного экстаза, а как массовое убийство, насильственный акт со стороны вдохновителя «великой жертвы» — старца Нектария, который, сделав свое «божье дело», предпочел во-время удалиться из скита.

Глубоко реалистически раскрыт стержневой образ романа — грандиозная фигура Петра, с его «горячим нравом», «диким, жадным, встревоженным умом», гигантской волей, неукротимыми страстями, острой сметкой и находчивостью. Т. не боится снизить образ национального героя, введя в свое повествование ряд курьезных бытовых эпизодов, биографических деталей, рисующих иногда в несколько смешном виде «царя варваров». Многогранность, широта социального охвата исторического прошлого поражает в этом романе. Здесь не только дана целая галлерея исторических деятелей, начиная с «боярина древней крови» Хованского и кончая всесильным фаворитом, откровенным «мздоимцем» Алексашкой Меншиковым, — здесь отражены важнейшие исторические события за период мира и войны, взаимодействие и столкновение различных классов, различных бытовых пластов. Роман развертывается в хронологической последовательности. Тем не менее «Петр I» не хроника: исторические события и факты обобщены, образы исторических деятелей, их судьбы драматизированы.

Действие романа переносится из дворца в курную избу, из боярской усадьбы со «слюдяными окошечками» в «дымный кабак» — кружало, из Успенского собора в царский розыск и т. д. и т. д. При этом сочные колоритные описания быта не превращаются в мертвую декорацию, они органически врастают в художественную ткань романа, выполняют определенную сюжетную функцию. Реальные исторические детали романа не подчинены культу музейных «подлинников»  — вещей, пейзажей, обрядов. Они всегда возникают в связи с конкретными действиями, с характеристикой, с отношениями героев.

Историческая экзотика, погоня за историческим анекдотизмом чужда автору советского исторического романа. Писатель-реалист, в свое время умело передававший колорит хиреющих дворянских усадеб, с еще большим проникновением воспроизводит стиль петровской эпохи. Но красочная бытовая деталь никогда не заслоняет у Т. основного, не служит самоцелью, она только помогает конкретизировать образы прошлого. Отсутствие натуралистического подхода характеризует тонкую передачу языка XVII в. Не перегружая романа архаической лексикой, Т. умело вкрапливает отдельные характерные черточки разговорно-просторечного языка того времени в речь персонажей и в авторскую речь.

«Петр I» — первый в современной нашей литературе настоящий исторический роман. «Книга — надолго», — так характеризовал в одном из своих писем М. Горький это значительное произведение нашей современности. Это — роман, в котором философия истории выражена не в общих категориях, а в конкретных исторических образах.

От далекой истории переходит Т. к героическому прошлому нашей революции.

Повесть «Хлеб» (1937) — это повесть о великих и незабываемых днях гражданской войны. На основании материалов, собранных редакцией «Истории гражданской войны», писатель рассказал об одном из волнующих эпизодов нашего недавнего прошлого — о замечательном по своему героизму походе Ворошилова из Луганска в Царицын, об обороне Царицына, этого «форпоста революции», под руководством великого Сталина. Чем туже стягивалась петля голода, чем острее становилось положение молодой республики, окруженной кольцом белогвардейцев, интервентов, тем большее значение приобретала борьба за хлебный центр, за Царицын, являвшийся единственной связью с Волгой — этой «всероссийской житницей». В своей повести Т. показал, что «оборона Царицына, казавшаяся до этого делом одного Царицына, поднималась на высоту обороны всей Советской России».

«Спасение Царицына — спасение в эти страшные месяцы пролетарской революции», — этим сознанием проникнуты не только вожди революции, гениальные ее полководцы — Ленин, Сталин, — это знает и каждый рядовой боец Ворошиловского Луганского отряда, и мужественный пролетарий — рабочий-путиловец Иван Гора, и самоотверженная героиня повести — батрачка Агриппина Чебрец.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: собрание сочинений, доклады бесплатно.



1  2  3 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки