К вопросу о происхождении названия “аист”

В.Н. Грищенко

г. Канев, Каневский заповедник.

Если к вам однажды вечером постучали, вы вправе подумать, что пришла в гости английская королева, но гораздо логичнее предположить, что у соседа кончились спички.

Английская пословица.

Происхождению русского слова “аист” — ‘Ciconia’ — посвящено множество работ. Ему уделялось, пожалуй, больше внимания, чем какому-либо из других названий наших птиц. Тем не менее, проблема остается до конца не решенной. У нас нет иллюзий, что все вопросы исчезнут после публикации этой статьи. Она посвящена в основном критическому разбору появившихся в последние десятилетия гипотез.

“Классическая” версия происхождения названия “аист” звучит так. Из средневерхненемецкого диалекта было заимствовано слово “Heister”. Это одно из старых местных названий сороки (Pica pica). Современное ее наименование в немецком языке — “Elster”. “Heister” в польском языке трансформировалось в “hajster”, "hajstra", затем перешло в украинский и белорусский языки и некоторые диалекты русского в форме “гайстер”. Название было перенесено на черного аиста (Ciconia nigra). Эту точку зрения разделяли многие авторы (Miklosich, 1886; Berneker, 1908–1913, цит. по: Grempe, 1975; Булаховский, 1948а; Преображенский, 1959; Антропов, 1982; Етимологічний словник..., 1982–1989 и др.). М. Фасмер (1986) считал такое сближение сомнительным. По мнению Б.В. Кобылянского (1976), слово “гайстер” было напрямую заимствовано из немецкого языка в украинский без посредничества польского.

Первоначально название “аист” относилось только к черному аисту. Белый (Ciconia ciconia) на территории России стал гнездиться лишь в XIX в. (Мензбир, 1895; см. также: Грищенко, 1996), поэтому вначале собственного названия в русском языке не имел. Вслед за ним из Белоруссии перекочевало название “бусел” и из Украины “черногуз”, стали возникать местные диалектные наименования. Позже слово “аист” стало официальным научным названием рода Ciconia. Таким образом, название “белый аист” не народного, а книжного происхождения (Лебедева, 1992). Аналогично, кстати, в украинском языке возникло название “чорний лелека”. Слово “лелека” (читается “лэлэка”) — звукоподражательное, связано с клекотом (подробнее об этом см. ниже) и первоначально относиться к черному аисту никак не могло.

Помимо этого появилось еще множество гипотез. Сначала другие варианты объяснения происхождения слова “аист” стали искать филологи. Я. Грот (1899, цит. по: Клепикова, 1961) сближал его с нижненемецкими формами типа “adebar”, “aevar” и др., но эта гипотеза не получила поддержки. М. Фасмер (Vasmer, 1913) пытался связать его происхождение с балтийским этнонимом “Aestii”. Это предположение также встретило возражения, поскольку из него следует отрицание родства слова “аист” с формами на -r — hajster и т. п. (Клепикова, 1961). Позже в своем этимологическом словаре сомнения в обоснованности этой гипотезы высказал уже и сам М. Фасмер (1986–1987).

Позднее к поискам “корней” названия “аист” подключились и орнитологи. М.И. Лебедева (1981) пыталась вывести его от греческого слова “Аид” — ‘подземное царство умерших и его бог’. Встретив возражения лингвистов, она легко отказалась от этой своей гипотезы, но так же легко выдвинула другую, не более обоснованную, — название “аист” восходит или к древнеиндийскому “агни” или славянскому “огнь” (Лебедева, 1992). Агни — ‘бог огня, домашнего очага, жертвенного костра’. Поиски на “санскритской почве” продолжили также Л.И. Тараненко и В.П. Белик.

Некоторые гипотезы получаются просто курьезными, потому что автор, “поймав” идею, даже не пытается ее до конца продумать. Так, Л.И. Тараненко (1992) в слове “гайстер” (он приводит его в форме “гайстр”) нашел “корневую первооснову” “гаст”, что, по его мнению, “означает “гостящий” (прилетающий на лето)”. Для того чтобы понять всю нелепость этого предположения, достаточно привести оба рассматриваемых слова в их оригинальном написании — Heister и Gast (нем. — гость). Сходно они звучат лишь в русском языке, где есть только звук [g]. Такой же “прокол” получился и с гипотезой о происхождении слова “аист” от санскритского “бsti” — ‘есть’. По Л.И. Тараненко (1992), “а-асти” означало нечто запрещенное к употреблению, то что нельзя есть” (а — отрицание). Оказалось, однако, что “бsti” попросту означает “есть” в смысле “быть”, а вовсе не “принимать пищу” (Силаева, 1993). О.Л. Силаева (1993) подвергла справедливой критике и другие некорректные с лингвистической точки зрения версии, высказанные в упомянутой статье. Как и М.И. Лебедева, Л.И. Тараненко (1995) легко расстается с этой неудачной гипотезой и сразу же предлагает новую, подобную. В санскрите нашлось слово “isti” — ‘жертва’ и ‘жертвенная пища’. “Отсюда, — заключает автор, — в целом конструкция aisti могла бы означать название птицы, которую нельзя ни есть, ни убивать даже для принесения жертвы”. По другой версии В.П. Белика и Л.И. Тараненко (1995), слово “аист” может происходить от санскритского “agasti” — ‘мудрец’. 

Здесь нужно небольшое “лирическое отступление”. А. Эйнштейн считал, что научная теория должна обладать и “внутренней красивостью”, и “внешними доказательствами”. Другими словами, надо заботиться не только о стройности логической конструкции, но и о возможности найти реальные подтверждения вне ее. К сожалению, многие из упомянутых выше гипотез оказываются лишь “замками на песке”, которые смываются первой же волной. Нередко зоологи не составляют себе труда задуматься над тем, насколько предложенная ими гипотеза “вписывается” в закономерности языкознания. Интересно, что сказал бы орнитолог лингвисту, предложившему объединить журавлей, цапель и страусов в один отряд на том основании, что у всех их длинные ноги? Впрочем, справедливости ради надо отметить, что ничуть не лучше получается и если филологи или историки берутся выдвигать “зоологические” гипотезы только с учетом данных своих наук. Хороший пример этому — некоторые несуразные попытки толкования “темных мест”, связанных с природой, в “Слове о полку Игореве” (Шарлемань, в печати). Для того чтобы объяснить происхождение названия той или иной птицы, мало найти созвучное ему слово и предложить более или менее логичное объяснение их связи. Все это должно еще и стыковаться с данными различных наук — лингвистики, истории, этнографии, орнитологии и др. Нужно объяснить и то, как данное название могло попасть к нам, почему укоренилось. Без этого созвучные слова можно искать с тем же успехом и в языке индейцев Огненной Земли или маори Новой Зеландии. Между прочим, у одного из племен австралийских аборигенов сапсан (Falco peregrinus) называется “wolga” (Marchant, Higgins, 1993), но из этого еще не следует вывод, что слово это было заимствовано от названия великой русской реки. Никому не возбраняется, пытаясь познать тайны бытия, выдвигать самые фантастические гипотезы, но... см. эпиграф.

Однако, вернемся к нашим аистам. Санскрит может и не так велик и могуч, как русский язык, но созвучных “аисту” слов в нем можно найти еще, наверное, немало. Чтобы не дискутировать по поводу каждой из вновь появляющихся гипотез, попытаемся заглянуть в корень проблемы. Тому, кто захочет доказать происхождение названия “аист” из санскрита, придется ответить на целый ряд нелегких вопросов.

1. Каким образом это слово попало в русский язык? И М.И. Лебедева, и Л.И. Тараненко даже не пытаются к этому подойти. Они приводят лишь общие рассуждения о том, почему данное слово подходит для названия аиста. Однако подобные объяснения можно подобрать практически для любой широко распространенной и популярной птицы. Многие виды связывались у разных народов со всевозможными божествами, служили тотемами, считались священными и т. п. А ведь лингвистами установлено, что в названиях птиц большее число параллелей есть у индоевропейских народов, живущих в Европе, чем у индоевропейцев Европы и Азии. Это относится и к славянским языкам (Булаховский, 1948б). По мнению О. Шрадера (цит. по: Булаховский, 1948б), почти все сближения славянских названий птиц с индийскими, кроме гуся и утки, принадлежат к числу особенно сомнительных. Н.П. Антропов (1982) к праславянским с “индоевропейской” этимологией относит всего несколько наименований птиц.

2. Если слово “аист” имеет такое древнее происхождение, то, образно говоря, где оно так долго пряталось? Слова “агист” и “оист” зафиксированы в русском языке только в XV–XVI вв., а “аист” — лишь в XVII в. (Лебедева, 1992). Впрочем, как указывает Г. Гремпе (Grempe, 1975), наличие в XVII в. фамилий Аистов и Аист говорит о большей древности этого слова. Все же никаких следов его даже в древнерусском языке нет, не говоря уже о праславянском. Нельзя согласиться с Л.И. Тараненко (1992), предполагавшим, что “как запретный секрет тотема слово “аист”, “аисты”, живя в языке, могло продолжительно сохраняться без письменной фиксации, окончательно проявившись уже после того, как название потеряло связь с табу и перешло в разряд нарицательных”. После введения христианства на Руси церковь активно боролась с проявлениями язычества, и в своих “Поучениях” ее иерархи открытым текстом называли “идолов”, “бесов” и т. п., которым нельзя поклоняться. Им-то чего бояться языческих табу? Но аисты нигде не упоминаются. Причем нет этого слова ни в письменных источниках, ни в старых топонимах. А ведь географические названия очень консервативны, они переживают и народы, и языки. Тура в Украине нет уже несколько столетий, но остались десятки названий населенных пунктов, рек, урочищ. Давно исчезли и черные клобуки, жившие на южном порубежье Киевской Руси, а некоторые данные ими названия сохраняются до сих пор. Что же это за слово-невидимка?

3. Почему даже в языках, близких к русскому, нет названий, производных от слова “аист” (диалектные его варианты не в счет)? Так, украинское слово “лелека” имеет очень древние корни. “Laqalaqa”, “laqlaqqu”, “raqraqqu” и подобные им звукоподражательные названия употреблялись еще в шумерском и аккадском языках Древней Месопотамии (Schьz, 1986). Очевидно, эта территория и была “эпицентром” происхождения целого семейства названий, многие из которых широко распространены и сейчас в Средней и Южной Азии, Турции, на Балканах, в арабских странах. Немецкое название “Storch” также породило целую волну заимствований: болгарское щъркел, македонское штрк, словенское љtorklja, латышское starkis, молдавское cocostirc и др. Правда, не все лингвисты согласны, что такие славянские названия заимствованы из германских языков, поскольку существовали старославянское слово “стръкъ” и древнерусское “стьркъ”. Можно предположить и древнее родство между славянскими и германскими формами (Клепикова, 1961). Но происхождение их для нас в данном случае не так важно, главное, что древнее слово породило целый “веер” родственных наименований. Старое латинское название ciconia продолжает свою жизнь в итальянском cicogna, французском cigogne, испанском cigьeсa и др.

4. Выведение названия “аист” от слов типа “Аид”, “агни”, “агасти” и т. п. также приводит к отрицанию родства с формами на -r, против чего возражают многие лингвисты (см. выше).

Между прочим, на языке хинди, который имеет, наверное, несколько большее отношение к санскриту, чем русский, черный аист называется “surmal”, белый — “lag-lag”, шерстистошейный (Ciconia episcopus) — “laglag” (Hancock et al., 1992). Последние два названия являются звукоподражательными.

В древнерусском языке существовало свое название аиста — “стьркъ” или “стеркъ” (Срезневский, 1989). Означало оно, по всей видимости, также черного аиста, а возможно относилось и к другим длинноногим птицам, например, журавлям. В пользу этого может свидетельствовать приводимая И.И. Срезневским цитата из “Златоструя”: “Враномъ и стьркомъ главатица оукрашаеши”, т. е., очевидно, идет речь об украшении черными перьями. Конечно, само по себе это еще ничего не доказывает, поскольку и у белого аиста есть черные перья, да могли иметься в виду и не только они, но все же такое соседство “стерка” с вороном (Corvus corax) весьма симптоматично.

Вообще гипотеза В.П. Белика и Л.И. Тараненко (Belik, Taranenko, 1993; Белик, Тараненко, 1995) о сакральном значении черного аиста в древности, на которой в значительной степени базируется “санскритская” версия, имеет много слабых сторон. Она звучит достаточно интересно, но получается какой-то абстрактной, оторванной от реальной жизни. Ее сложно применить к какому-либо народу конкретно. По крайней мере к Киевской Руси она никак не лепится. Мы, конечно, плохо знаем верования и мифологические представления наших предков, но не настолько же плохо. Птицы, бывшие священными или почитаемыми в языческие времена на Руси, известны (см., например, Митрополит Іларіон, 1994). Вид, на уничтожение которого было наложено сакральное табу, это вам не какой-нибудь вестник весны. Хоть какие-то следы его обожествления должны сохраниться. Если даже строго соблюдалось табу на упоминание птицы в письменной форме, то остались бы устные предания. Тысячелетие боролась христианская церковь с языческой табуированной лексикой (грубо говоря — матом), но она процветает и по сей день.

Один из основных аргументов — остатков черного аиста не находят при раскопках стоянок и го-родищ от палеолита до средних веков (Белик, Тараненко, 1995). Но это еще ни о чем не говорит. Во-первых, объяснить такие факты можно и по другому — на эту птицу по какой-либо причине просто не охотились. Например, украинец или русский без особой нужды не станет есть лягушку, змею или собаку, хотя они отнюдь не являются священными. Если бы остатков черного аиста не находили в поселениях какого-либо одного народа или древней культуры, но они встречались в других, это могло бы быть неплохим аргументом. Но таких остатков вообще не находят. За прошедшие тысячелетия на территории Восточной Европы сменилось много народов, культур и, естественно, верований. Вряд ли во всех их черный аист занимал место священной птицы. Значит может быть причина и более общего характера. Например то, что черный аист является энергетически невыгодной добычей. Гоняться за скрытной и осторожной лесной птицей, когда вволю доступной и главное более крупной дичи, особого смысла нет.

Во-вторых, то, что священных или тотемических животных не убивали — лишь одна сторона медали. Существовало также ритуальное поедание их или принесение в жертву. Можно привести пример священной коровы в Индии, убить которую считается преступлением, и даже сейчас водитель старательно объезжает “буренку”, лежащую посреди дороги. Но стоит вспомнить и другое: в Древней Греции во время вакханалий женщины в религиозном экстазе растерзывали священного быка (Соколова, 1972). Обычай принесения в жертву священного быка был вообще широко распространен в Восточном Средиземноморье (Мифы народов мира, 1980–1982). Кроме того, считалось, что тотемическое животное охраняет своих почитателей, поэтому различные части его тела или изображения часто использовались в качестве амулетов (Соколова, 1972). Священных и тотемических животных нередко хоронили как людей. Например, в Древнем Египте в каждом доме было животное, которое считалось богом дома. В случае смерти, его мумифицировали наравне с членами семьи (Gattiker, Gattiker, 1989). Понятно, что в таких случаях остаются хоть какие-нибудь следы — амулеты, погребения, изображения и т. п. Ведь находят же множество их в Египте, где поклонение животным сохранялось очень долго. Да и как видно из приведенной выше цитаты из “Златоструя”, аистиные перья использовались на Руси для украшения, что не очень-то вяжется со строгим запретом на добычу этих птиц.

Черный аист был священной птицей у викингов. Его древнее название — Odensvala (ласточка Одина). На юге Швеции сохранилось немало топонимов, связанных с ним (Forsberg, Aulйn, 1993). Варяги, конечно, могли бы занести представления о священности черного аиста и на Русь. Никаких следов этого, однако, как уже говорилось, мы не видим.

Не более обоснованные гипотезы выдвигает и И.Г. Пидопличко (1968). Он безоговорочно все восточнославянские названия аистов (кроме слова “черногуз”, происхождение которого слишком понятно, чтобы что-нибудь ему приписать) и даже немецкое Storch относит к солярным. В этой статье вообще поражает прежде всего безапелляционность суждений и отсутствие даже каких-либо попыток доказать свои идеи. Автор просто постулирует их и приводит непротиворечащие (с его точки зрения) примеры. Все проблемы И.Г. Пидопличко решает одним махом, с оппонентами разделывается легко и просто. Приведем лишь несколько характерных цитат. “Название лелека, или ререка, происходит от древнейшего названия Солнца Ре (=Ра), остальные [бусел и боцян — В.Г.] — от славянских названий посвященного Солнцу животного: Бус, Боц, Буц, что значит бык”. Осталось перевести слово ребус как “солнечный бык”. “Не вступая в длинную полемику с названными языковедами [М. Фасмером и А.Г. Преображенским, объяснявшим происхождение слова “бусый” от тюркского “бос” — ‘серый’ — В.Г.], отметим только, что понятие бусый восходит все же к понятию бык, причем степной породы, имевшей серую и пепельную ... окраску...”. “На самом же деле все эти названия [астер, гайстер, родственные им и от них — аист — В.Г.] восходят к одному из древних названий блистающего небесного светила, в первую очередь Солнца, типа греческого ’’astron и латинского astra”. После всего этого разбирать всерьез предлагаемые гипотезы как-то не хочется.

Более чем сомнительными нам представляются и попытки вывести слово “аист” от этнонимов или тем более гидронимов. Гипотеза М. Фасмера (1913), в обоснованности которой он сам впоследствии сомневался, иногда и сейчас всплывает как равноправная с другими, более обоснованными (Белик, Тараненко, 1995). Но названные авторы сами отмечают, что скорее можно ожидать обратного, когда животные дают названия этносам. В древние времена роды и фратрии нередко именовали по названиям их тотемов: род Ворона, род Бобра и т. п. Впоследствии эти наименования могли закрепляться за целыми племенами. Так, индейское племя тлинкитов делилось на две фратрии — Волка и Ворона. У бечуанов (Африка) названия отдельных племен сохранили тотемическое значение и по сей день: батау переводится как “народ Льва”, батлапи — “народ Рыбы” и т. д. (Соколова, 1972). Названия же птиц, возникшие от этнонимов (типа индейки), — чаще видовые, как бы уточняющие “происхождение” того или иного представителя данного рода: сирийский дятел (Dendrocopos syriacus), эскимосский кроншнеп (Numenius borealis), немецкое название кольчатой горлицы (Streptopelia decaocto) Tьrkentaube (турецкий голубь) и т. п. Многие из них являются чисто книжными. Индейка (Meleagris gallopavo) тоже раньше была индейским петухом (Даль, 1978–1980).

Л.А. Булаховский (1948а) выделяет группу названий птиц по народам. Сближение имеет в виду внешность, особенности характера и т. п. Но такие наименования диалектные и мало распространенные, кроме того, во многих случаях это переосмысленные названия другого происхождения. Так, украинское диалектное название степной тиркушки (Glareola nordmanni) "киргиз" (Булаховский, 1948а) — не что иное, как измененное давнее звукоподражательное наименование. Другая его форма — "киргик" — достаточно ясно об этом свидетельствует. Еще одно украинское диалектное название тиркушки — "грицик" — такое же переосмысление, но "в другую сторону".

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: образец титульный реферата, bestreferat.



1  2  3  4 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки