Предыдущая страница реферата | 1  2

Я не думаю, что с тех пор как ребенок узнает о смерти, с этого момента Dasein должно начать "охват", испытать страх и "предстояние". Скорее всего, ребенок будет отрицать неизбежность и окончательность смерти.Во-первых, в этом возрасте он удовлетворит свое "почему" тем, что с ним этот факт случится еще очень нескоро, во-вторых, до того, как он повзрослеет, постареет и умрет, он успеет сделать много полезного, пережить массу увлекательных событий и т. д. Таким образом он получит оправдание своего существования (которое он воспринимает пока что некритически) и утешение, т. к. смерть еще далека от него - он вряд ли воображает себя стариком, в то время как человек взрослый может это сделать с легкостью. Теперь, отложив в памяти некоторое представление о смерти, он продолжит жить, соотнося свои поступки с тем, что должно или недолжно ( т. е. с тем, что такими понятиями называет значимый взрослый), но отнюдь не с тем, что ему должно или недолжно успеть совершить до своей смерти. Без явной угрозы извне он не переживет своего предстояния перед смертью - если только особые мысли на этот счет не будут ему внушены или это не объяснится индивидуальными духовными особенностями. Приведу личный пример: после своих детских вопросов осознание своей личной смерти пришло ко мне только в возрасте около 14 лет, пришло случайно (небытие открыло себя), когда я читала книгу Мопассана "Милый друг": там была очень реалистично описана ночь, проведенная главным героем у гроба своего умершего друга. Потом эти мысли появлялись время от времени, независимо ни от чего (когда ужас охватывал меня). Более того, эти мысли появляются чаще тогда, когда я живу неполной жизнью, как сказал бы Хайдеггер, "неаутентичной" жизнью: работа не удовлетворяет меня, отношения с людьми формальны и так далее. То есть я говорю опять же не о тотальности "предвосхищения" смерти, не о постоянном "предстоянии" перед смертью. Вероятно, я бы не смогла жить, если бы это "предвосхищение" было тотальным и непрерывным. Хотя возможно, что в плане "предстояния" я говорю именно об "ужасе", о тревоге смерти, но не о том, что Хайдеггер называет "решимостью" и "зовом совести". Я имею в виду то, что невозможно жить в постоянном ужасе перед смертью - это ужас нужно преодолеть.

Таким образом, критика философии смерти Хайдеггера во-первых, касается тотальности присутствия времени в Dasein, во-вторых, тотальности охвата Dasein себя самого в контексте осознания своей смертности. Что касается первого положения, то стоит упомянуть, что Хайдеггер, конечно, прекрасно осведомлен и о концепции Канта, и, тем более, Аристотеля (понимавшего время как бесконечную череду теперь, разворачивающего прошлое и будущее через точку настоящего), но считает, что взаимная открытось модусов времени, убирание времени из сущего, но присвоение ему статуса "присутствия", "имения места" 4, 400 (в каком-то допространственном Где) должно придать одинаковый онтологический статус прошлому, настоящему и будущему. Время, по Хайдеггеру, является "четверояким протяжением открытости" 4, 401, чем-то не от трехмерного мира сего.

Если критика этих положений хотя бы отчасти верна, трагичность переживания Dasein своей целостности несколько снимается. Боль от осознания того, что придется расстаться с "Я", не тянется как бесконечный, постоянно вытесняемый кошмар, и наступает, как хочется надеяться, не с той неотвратимостью, с какой приходят от кого-нибудь первые сведения о смертности живых существ. Хайдеггер прав в том, что "смерть онтологически конструируется всегда-мне-принадлежностью и экзистенцией" 3, 240, однако это не та принадлежность, которая призывает и вообще обращает на себя внимание с необходимостью. Так, человеку изначально (по объективным физическим показателям) принадлежит возможность держаться на воде, и множество людей действительно ею пользуются и учатся плавать, однако это случается при определенном стечении обстоятельств, а уж "зов моря" могут почувствовать считанные единицы.

Хайдеггер в последнем параграфе "Бытия и времени" еще раз возвращается к вопросу о смысле бытия как такового. Он задает вопрос: "Как размышляющее понимание бытия в меру присутствия (Dasein) вообще возможно?" На этот вопрос ответ может быть дан лишь в том случае, если эксплицировать тот горизон, исходя из которого становится мыслимым само бытие. "Исходная экзистенциально-онтологическая, целостная структура бытия Dasein фундирована во временности, и потому именно в последней и должна быть обнаружена первичная онтологическая возможность понимания бытия: Dasein находится в непрерывной "открытости" бытию именно потому, что само временится. Аналитика Dasein "Бытия и времени" результируется во времени как горизонте для всякого возможного понимания смысла бытия и подготавливает тем самым почву для постановки темы бытия как такового: "От исходного времени ведет путь к смыслу бытия? Время само открывается как горизонт бытия?"" / 2, стр. 96/

Общие черты ответа на вопрос о смысле бытия достаточно отчетливы: как вообще возможно для Dasein (человека как Dasein) понимание бытия? Именно выявленная целостность и единство мира позволяет Dasein понимать, что есть сущее и чем оно является. Но единство мира, в свою очередь, возможно только на основе временности. Всякий смысл объективности - бытие, истину и историю - можно понять только из временности, причем из абсолютной временности (само время и есть бытие). И этот круговой характер онтологической темы и позволяет Хайдеггру утверждать, что подлинным "основанием" является не "чистое я", не "сознание вообще", но лишь фактически существующе Dasein. Именно оно в своей конечной экзистенции и есть действительное "место трансцендентального".

Заключение. Удовлетворение жизнью и тревога смерти

Если теперь сравнить метафизику смерти Кьеркегора и Хайдеггера, мы можем заметить, что в обоих случаях речь идет о некоем предстоянии перед концом. Хайдеггер говорит о разомкнутости "того, что присутствие как брошенное бытие экзестирует к своему концу" 3, 251 - разомкнутость есть страх. Кьеркегор говорит об "отчаянии" - причем оба философа настойчиво приписывают отсутствие отчаяния или страха бегству от него, самоскрыванием, отчуждением смерти. Вообще малая озабоченность смертью якобы свидетельствует либо о недостаточно развитой способности рефлексии, либо о беспечности (проще - обывательской сытой успокоенности), либо о тщательно скрываемом осознании своей духовной пустоты (т. е. либо думать просто не умеют, либо умеют, но не хотят заниматься этим трезво и самостоятельно, либо, наоборот, способны к самоанализу, но он так ужасает их, что остается только бежать). Такая причина как, например, поглощенность каким-либо делом, страсть, отвлекающая от мысли о смерти как мысли в принципе не интересной, не насущной, ими не рассматривается. Они оба просто не поверят такой позитивной захваченности и заклеймят ее "самообманом" (хотя Кьеркегор очарован именно страстным, захватывающим служением Богу). Ограничиваясь посюсторонними изысканиями, философ, тем не менее, произвольно отбросили посюсторонние же представления о загробной жизни (не обязательно касающиеся конкретной религии, но, конечно, являющиеся предметом уверования). Это неоправданный шаг, если избранный подход к феномену смерти обращается к жизни духа, ищет универсальные переживания духа. Представления такого рода могут быть существенной составляющей духовной жизни. Опосредованно переживая чужую смерть, индивид может так же опосредованно переживать переход чужой жизни в другое качество.

Сходны по сути и предложенные Кьеркегором и Хайдеггером пути преодоления ужаса (или отчаяния). Фактически оба проповедуют решимость: Хайдеггер - "заступания в возможность", принятия своей смертности в своем одиночестве. Позитивное в этом - размыкание себя себе самому. "…всякое бытие при озаботившем и всякое событие с другими отказывает, когда речь идет о самой своей способности быть" 3, 263. Приняв смерть, человек уже никуда не бежит и ни в ком не растворяется. Кьеркегор говорит о решимости пройти до конца свое отчаяние, в результате чего "Я" сначала отказывается от себя в акте смирения, а потом обретает во всей полноте в даре Божьей любви. Нельзя не заметить, что важное, сделанное Кьеркегором все-таки второстепенным (а именно - обретение "Я" себя) у Хайдеггера стоит на первом месте. Собственно через решимость вернуться к себе возможно преодоление отчаяния. В сопоставлении двух концепций особенно ясно видно, насколько искуственно (хотя и убедительно в силу своей искренности) привнесено Кьеркегором в метафизику смерти христианство. "Для Бога" или "для разомкнутости бытия" - основание возвращения к "Я", к его ценностям совершенно формально. Естественно, верующий ни за что не откажется от своего отчаяния ради какой-то туманной разомкнутости, но это всего лишь вопрос приоритетов.

"Пограничная ситуация" - это событие, приводящее человека к конфронтации с его экзистенциальной ситуацией в мире. "Конфронтация с личной смертью ("моей смертью"), - пишет Ялом, - это ни с чем не сравнимая пограничная ситуация, способная вызвать значительное изменение стиля и характера жизни индивида в мире. "Физически смерть разрушает человека, но идея смерти может спасти его". Смерть действует как катализатор перехода из одного состояния бытия в другое, более высокое - из состояния, в котором мы задаемся вопросом о том, каковы вещи, в состояние потрясенности тем, что они есть".

Смерть напоминает нам, что существование не может быть отложено. И еще есть время. Время для жизни. Если человек встретился со своей собственной смертью и осознал жизнь как "возможность возможности" (Кьеркегор), и узнал смерть как "невозможность дальнейшей возможности" (Хайдеггер), - то этот человек знает, что пока он жив, он обладает возможностью изменить всю свою жизнь до того, как наступит конец - но только до того. И это, по-моему, очень обнадеживает.

Мысли о смерти особенно терзают нас в середине жизни, я бы даже сказала, в возрасте 30-40 лет, когда мы особенно терзаемся тем, что жизнь проходит, а мы не оставляем в ней следа. Как у Данте: "Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу…"

Вообще человек привыкает ко всему, даже к своей собственной смертности. Если человек постоянно сталкивается со своим страхом смерти, то он ослабевает просто потому, что становится знакомым.

Многие исследователи считают (и я присоединяюсь к ним), что тревога смерти обратно пропорциональна удовлетворенности жизнью. На первый взгляд должно быть наоборот: неудовлетворенным, разочарованным жизнью смерть должна приветствоваться как избавление от страданий. Но это не так! Если есть чувство реализованности, ощущение, что жизнь прожита хорошо, то смерть не представляется такой ужасной. Повторюсь и еще раз приведу пример из своей жизни: ужас смерти обычно чаще охватывает меня в те периоды моей жизни, когда я живу неполно, неинтересно, бессмысленно; когда я не ощущаю себя реализованной в работе, а отношения с людьми формальны. Ницше говорил: "То, что стало совершенным, все, что созрело, - хочет умереть. Все, что незрело, хочет жить. Все, что страдает, хочет жить, чтобы стать зрелым, полным радости и жажды - жажды того, что дальше, выше, ярче". Эта идея дает терапевту опору и надежду: если он сумеет помочь испытать пациенту удовлетворенность жизнью, он сможет ослабить тревогу смерти.

Список литературы

1. С. Кьеркегор. Болезнь к смерти. - М., 1993.

2. С.Н. Ставцев. Введение в философию Хайдеггера. - СПб, 2000.

3. М. Хайдеггер. Бытие и время. - М., 1997.

4. М. Хайдеггер. Время и бытие. - М., 1993.

5. К.Г. Юнг. Ответ Иову. - М., 1998.

6. С. Кьеркегор. Страх и трепет. - М., 1993.

7. И. Ялом. Экзистенциальная психотерапия. - М., 1999

Скачали данный реферат: Кириакия, Balashov, Korotaev, Rufiniana, Vedenin, Арина, Vol'vakov.
Последние просмотренные рефераты на тему: шпаргалки по математике, доклад 6 класс, новшество, реферат на тему труд.



Предыдущая страница реферата | 1  2

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки