Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4 | Следующая страница реферата

Презентация Г. оформлена как цирковое шоу, в котором “все аплодисменты” принадлежат маленькой собаке, одетой в костюм, напоминающий “барыню на вате”. Собака сидит на задних лапах, а перед ней выставлено блюдце для сбора подаяний. Складывается впечатление, что деньги собирает именно собака, а не ее хозяйка. Собака и есть маркер ситуации, тот объект, который больше всего привлекает внимание. Если бы не собака, ситуацию сложно было бы определить как “прошение денег”, поскольку внешний облик и манера поведения Г. могут соответствовать и многим другим ролям (“пожилая женщина устала, слегка прислонилась к стене и отдыхает”, или “кого-то ждет”). Используя терминологию Гофмана, можно сказать, что собака – это “реквизит”, помогающий определить ситуацию и создающий, наравне с прочими “декорациями” (в нашем случае, это все “овеществленное” пространство подземного перехода), определенную атмосферу. На собаку перекладывается вся ответственность за сбор денег, и люди подают именно ей. Об этом свидетельствует, то, что люди иногда не подают деньги, но приносят еду для собаки, например, мясную требуху.

Представление готовится еще дома, “за кулисами”. Там собаку наряжают, а к “рабочему месту” привозят в тележке. Стоит “спрятать” собаку в тележку и убрать блюдце для сбора денег, ситуация интерпретируется совершенно иначе. Г. знает это и умеет манипулировать производимым впечатлением, например, когда проходит милицейский патруль: “А пусть они думают, что мы просто стоим и разговариваем”.

Для Г. важно, чтобы собака выглядела чистой, ухоженной. Она следит за тем, чтобы та не скулила. Поведение и внешний вид собаки способствуют определению ситуации: если собака пляшет – ей хорошо, если скулит – ей плохо, и тогда прохожие могут интерпретировать увиденное как “мучение животных”, а вовсе не как развлечение. Чтобы избежать этого, Г. должна постоянно демонстрировать любовь к животным. Она выполняет все пожелания публики (погладить собаку, подержать на руках, приласкать).

Я одновременно являюсь и зрителем спектакля и свидетелем жизни за кулисами. Как для исследователя-зрителя, на которого тоже нужно произвести должное впечатление, для меня был создан образ бабушки, “единственной надежной кормилицы семьи”, и “если бы не внучки”, то Г. якобы “никогда бы не стояла в переходе”. Эта роль постоянно подкрепляется “формальными”, характерными для авансцены разговорами: что нужно купить девочкам, сколько стоят репетиторы, что было утром в холодильнике. Заботясь о том, чтобы произвести на меня положительное впечатление, Г. пытается и мне представить свою деятельность как шоу, отмечая, что она приносит людям радость: “Главное, обратите внимание, главное - это радость, улыбка. Отметьте это в своей работе”.

Никто не знает, как она готовится к представлению, чего ей это стоит, все происходит за кулисами. За время нашего знакомства я приобрела у нее определенное доверие и была допущена за кулисы. Там она обсуждала со мной проходящих людей, считала деньги, рассказывала, кто и сколько подал, придумывала для собаки новые наряды. Эти неформальные разговоры имели место, когда вокруг не было зрителей, когда Г. “не играла”: занавес опустился, представление закончилось.

Использование гофмановского анализа интеракции предполагает, что особое внимание уделяется контексту, в котором происходит действие. В нашем случае это пространство сцены с декорациями и реквизитом, которые помогают определить ситуацию.

“Работая” со своей собакой в многолюдном подземном переходе в центре города, Г. старалась дистанцироваться от других. работающих на том же пространстве (уличных продавцов, музыкантов, попрошаек и т.п.): “Важен обзор. П. [собачку – М.К.] должны видеть издали”. Г., как правило, стоит на одном и том же – “своем” – месте. По ее словам, это не значит, что место за ней закреплено, скорее это дело привычки. Однако другой мой информант утверждал, что это очень важно – каждый день стоять на одном и том же месте: “Тебя видят каждый день на этом месте, и тебе подают”. Вероятно, узнавание позволяет установить своеобразный контакт (нечто вроде знакомства) между просящим и подающим, что облегчает подачу милостыни.

Интересно, как особенности пространства, где происходит представление, влияют на определение ситуации. Место, общий контекст, так называемая “сцена”, костюмы, декорации – все это заставляет прохожих как-то интерпретировать увиденное. Однако многие прохожие не могут правильно распознать ситуацию – попрошайничество – и, полагая, что Г. продает собаку, советуют отнести ее “ближе к цирку”. Можно выделить как минимум две причины такого неправильного понимания спектакля. Во-первых, непонимание связано с тем, что Г. не совсем умело использует сценический костюм: чересчур “приличный” внешний вид женщины запутывает публику и способствует ошибочной интерпретации спектакля. Вторая причина также связана с контекстом происходящего и касается места представления. Подземный переход в центре Петербурга, выбранный Г. в качестве сценической площадки, – это пространство, которое имеет свои собственные коннотации в контексте жизни города. Именно этот переход – об этом знает каждый петербуржец, бывающий в центре города, – является с некоторых пор местом продажи с рук домашних животных. Таким образом, речь идет о том, что для успешности представления постановщик должен учитывать все составляющие, включая особенности сценических костюмов и выбранного пространства.

В этом переходе “работает” не одна Г. Здесь и нищие, которые презентуют себя как нищие, и музыканты, и мелкие торговцы, и подростки с гитарами. Все они играют в одном спектакле, который можно было бы назвать “уличная занятость”. В социологии Гофмана есть понятие “команда”, которое употребляется для обозначения группы индивидов, играющих сходную роль и тесно связанных сотрудничеством (Goffman, 1969:90,96). Команда, к которой относит себя Г., – профессиональные музыканты и торгующие женщины. Критерием принадлежности к этой команде выступает категория “работа”. Эти люди, не имеющие возможности где-то еще торговать, профессионально играть на музыкальных инструментах или демонстрировать цирковое умение, играют один спектакль под названием “Работа”.

Однако мои наблюдения показали, что собственная идентификация вступает в противоречие с исполняемой ролью. Несмотря на презентацию своей деятельности как настоящего спектакля, который приносит людям радость, Г. осознает, что ее статус в обществе достаточно низок. Помогая ей перенести вещи с одного “рабочего” места на другое я спровоцировала ее на непроизвольное высказывание: “Вам же неудобно!” Это означало, что, поскольку ее вещи могли быть истолкованы окружающими как “попрошайнические”, прохожие могли принять меня за человека, который просит подаяние или, во всяком случае, имеет к этому какое-то отношение. Вырвавшаяся у Г. фраза свидетельствовала о том, что она хорошо представляет себе, сколь низкий статус имеет в глазах окружающих (хотя в обычной беседе это никак не артикулировалось).

Роль “обедневшей интеллигентки, вынужденной просить на улице”, – маргинальная роль. И спектакль, в котором она принимает участие, можно охарактеризовать словами “стыдно”, “не принято”, “унизительно”. Поскольку Г, как и любой человек, в ходе всей своей жизни занята во множестве спектаклей и играет в ней различные роли, она не хочет, чтобы одни и те же зрители наблюдали ее в разных ролях. Это может помешать произвести определенное впечатление в каждой из ролей. Помимо “просящей обедневшей интеллигентки”, Г. является еще и “бабушкой”, “матерью”, “хозяйкой, принимающей гостей”, “учительницей на пенсии”. Однажды я наблюдала, как Г. постаралась сделать так, чтобы ее не заметили проходившие в этот момент люди. Позже она объяснила, что это знакомые ее семьи из Швеции, которые накануне были у них в гостях. Гофман в этой связи говорит о том, что вполне объяснимо и разумно стремление исполнителя “разделять свои аудитории таким образом, чтобы люди, которые видят его в оной из ролей, не видели бы его и в другой” (Гофман, 2000:174-175).

Влияние зрителей-прохожих на игру актеров-попрошаек я могу проиллюстрировать следующим случаем. В том же переходе “на животных” собирает еще одна женщина. Она довольно молода, и по ее внешнему виду нельзя сказать, что она голодала. Возможно, именно поэтому женщина использует иную стратегию: она никогда не находится рядом со своими собаками, те просто привязаны, а перед ними стоит блюдце. Описываемая женщина не может воспользоваться своим возрастом как ресурсом подобно тем, кто презентует модель “пенсионер(ка)”. Здесь для нас важно, как владелица собак с ними обходится.

Собирать “на животных” эта женщина стала еще зимой. Тогда ее собаки выглядели очень плохо. Ее гнали как милиция, так и прохожие, обвинявшие ее в том, что она не кормит и мучит своих животных. По словам Г., эта женщина “поняла”, как следует представлять себя при таком способе заработка: теперь ее собаки расчесаны и сидят на подстилке. Женщина постаралась соответствовать ожиданиям публики, и отношение к ней изменилось. Денег ей стали подавать гораздо больше.

Аналогичную ситуацию эффективности контроля публики за игрой актера я наблюдала и в случае Г. Однажды одна из проходящих женщин упрекнула ее в том, что она не поит собаку. После этого рядом с собакой всегда стояло блюдце с водой.

2) “Церковные нищие”

Через знакомую, которая работает в свечном киоске одной из питерских церквей, мне удалось познакомиться с группой нищих, просящих подаяние при церкви.

Здесь мне хотелось бы уделить внимание презентации нищей Н. Ее случай интересен тем, что Н. нередко разрушает свою роль несоответствующим поведением, и таким образом обнажает границы и правила игры в выбранной роли. Н. просит в “прихожей” N-ского собора. исполняя роль “церковной нищей”. Эта роль подразумевает ряд обязанностей: за каждую полученную милостыню следует креститься и благодарить: “Дай Бог Вам здоровья”; молиться за подавших прихожан, которые помимо обычной милостыни иногда подают деньги специально на свечки.

Интересно, что нищие даже “отчитываются” за эти деньги. Так, когда мы с Н. однажды зашли в кафе недалеко от собора, та сообщила буфетчице, что помолилась за такого-то по его просьбе. Это может быть интерпретировано как свидетельство постоянного контроля над своим поведением, которое должно соответствовать статусу “божьего человека” даже не на “рабочем” месте. Вполне возможна и другая интерпретация: буфетчица ходит в собор и видит там Н. как побирающуюся нищенку. В кафе Н. играет другую роль – роль посетительницы, а буфетчица здесь не прихожанка, а продавщица. Это уже две разных сцены, причем роль “посетительницы кафе” дискредитирует роль “церковной нищей”. Поэтому реплику Н. можно истолковать как сознательный прием манипулирования публикой. Описываемая ситуация оказалась пограничной, а согласно Гофману, именно при переходе с одной сцены на другую особенно легко обнаружить стратегии манипулирования (Goffman, 1969:112). Н. подкрепляла свою роль “нищей” и одновременно “выбирала” публику: она предложила буфетчице роль, подходящую для совершенно другого институционального пространства, то есть роль “прихожанки собора, подающей милостыню и просящей нищих помолиться”.

В период, когда я проводила наблюдение, при храме собирали милостыню девять нищих. Все они играли одну роль и должны были, работая как “команда”, вместе играть спектакль. Промашка одного может привести к сбою общего представления “Церковные нищие”. Среди приходящих к церкви за милостыней есть и те, кого в команде считают мошенниками, так как у них есть квартира, пенсия, семья и т.п. (обычно нищие на паперти имеют такие сведения друг о друге). Однако несмотря на различия и личную неприязнь, которая может существовать между “церковными нищими”, на этой сцене они все равно играют общий спектакль. (И )выяснение взаимоотношений происходит только тогда, когда рядом нет публики (прихожан). Если принятый порядок нарушается, то актера-нищего “штрафуют”. Так, однажды Н. решила продемонстрировать публике-прихожанам, что их обманывают. Она подошла к одной из “мошенниц” и сорвала с ее головы платок, крича, что та всех обманывает, и чтобы все посмотрели, что у нее под платком “уложенная прическа”! За такое нарушение правил “командной игры” ее прогнали из собора, лишив права просить при нем милостыню.

Институциональное пространство православной церкви предполагает довольно жестко выдержанные роли, и несоответствие поведения человека ожидаемым здесь требованиям лишает его права “принадлежать” этому пространству. Несоответствие разрушает роль и может привести к “неправильной” интерпретации ситуации. “Что могут подумать люди? Это же храм! Музей! А она тут развалилась пьяная! Драку затеяла” (из разговора с Ю., другой нищей при этом храме). Впоследствии Н. разрешили вернуться в собор под поручительство Ю.

Проводя границу между собой и “неистинными нищими”, а также демонстрируя соответствие роли “истинный нищий”, Ю. и Н. постоянно говорили мне, что только они одни из всех нищих моют паперть. Или что они стали покупать пшено и прикармливать голубей, все время подчеркивая, что голубь – это “божья птица”. “Мытье паперти”, “кормление голубей” – все это должно подкреплять статус церковного нищего. Такое поведение соответствует предписаниям роли и пространства.

Через использование религиозной символики (“Голубь – Божья птица”) также строится граница с “неистинными”: “Наш голубь к нам даже внутрь заходил, но видно Хромоножка со Слепым его пнули, и он к нам теперь не заходит”.

Анализируя саму “сцену”, декорации и реквизит, следует иметь в виду, что церковная паперть это пространство, чрезвычайно нагруженное смыслами. Институционально и исторически оно предназначено для сбора милостыни. Человек может не пользоваться никаким реквизитом: ни детьми, ни табличкой, ни медицинскими справками. На него “работает” место, и он будет истолкован как нищий. Прихожанин ожидает, что его на паперти встретят нищие. За просящего подаяние здесь может быть принят любой. Так, я тоже однажды получила милостыню. Я разговаривала со своими информантами в плохо освещенной части собора - между двух входных дверей. При работе в “поле” я не стараюсь быть похожей на своих информантов, и мой внешний вид отличается от их внешнего вида. Однако вышедший из церкви мужчина стал подавать всем “нищим” и подал мне. Я автоматически передала эти деньги своим информантам. Подавший очень долго извинялся, когда увидел, “как он ошибся”.

Этот эпизод особенно интересен для моих полевых наблюдений, так как свидетельствует о том, что восприятие человека как нищего может быть одинаково неприятно обоим участникам ситуации. Показательна была реакция подавшего: он был уверен, что глубоко оскорбил меня, приняв за нищую.

Следует отметить, что в основном я скорее мешала прихожанам адекватно воспринимать ситуацию, и от этого они подавали меньше. Так мне объяснила Ю., когда я спросила, почему сегодня так плохо подают. Мы уже долго разговаривали, а так как она сидела на низкой скамеечке, и говорить было неудобно, я присела на корточки рядом. Мой внешний вид и поведение не соответствовали роли просящей подаяние. Я нарушила принятую физическую дистанцию по отношению к сидящей внизу на скамеечке нищей. Прихожане просто не могли определить, кто я, хотя безусловно обращали на меня внимание. Это мешало интерпретировать мою собеседницу и ситуацию в целом, создавая для посетителей храма определенные сложности при принятии решения подавать или не подавать.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: информация реферат, реферат обслуживание.



Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки