Экономико-социологическое исследование примитивного хозяйства

Ю. В. Веселов

Одно из важных направлений развития теории экономической социологии — изучение истории социального хозяйства. Оно открывает широкие возможности для сравнительных исследований, выявления причин и динамики трансформации хозяйства, построения их классификации и типологии. С помощью исторического подхода в экономической социологии также возможен анализ современного типа социального хозяйства. В этой области экономическая социология тесно смыкается с историей хозяйства. В данном случае объект изучения обеих наук одинаков, разница — в методологии исследования. Специфика экономико-социологического подхода — в рассмотрении зависимости экономических и неэкономических факторов в социальной основе экономической системы, в определении социальной природы экономического действия.

Не случайно экономическая социология в период своего становления многое заимствовала из истории хозяйства. Так, например, веберовская экономическая социология напрямую выросла из концепции немецкой исторической школы политической экономии, и только в этой связи она может быть правильно истолкована. [1] Большое упущение современной истории экономической социологии не видеть этого отношения. Но ни у Нила Смэлсера, ни у Ричарда Сведберга об этом не упоминается. [2]

В данной статье мы обратимся к экономико-социологической интерпретации первобытных или примитивных хозяйственных отношений. [3] Причем речь пойдет только об экономике доземледельческих обществ. Тема эта в экономической социологии весьма скудно освещена, можно назвать лишь работу А. Стинчкомба «Экономическая социология» (1993), где автор с позиций сравнительного метода выявляет социально-экономический цикл примитивного, средневекового и современного хозяйства. Однако это не означает, что социология вообще не обращалась к исследованию примитивного общества и хозяйства, стоит вспомнить работы французской школы (Дюркгейма, Мосса, Леви-Стросса и др.).

Главная задача экономический социологии при объяснении примитивного хозяйства заключается в том, чтобы выявить социальные основания хозяйства, т. е. в рамках каких социальных отношений, норм, ценностей, структуры осуществлялась экономическая деятельность. Первая сложность подобного подхода к исследованию примитивного общества связана с тем, что для того периода социальная сфера представляла собой непосредственную целостность. Мы имеем в виду, что в современном обществе социальные подсистемы (и функции) общности дифференцированы — отдельно можно выделить политическую, юридическую, религиозную, экономическую и др. сферы, в примитивном же обществе они находились в неразвитом единстве. С точки зрения теории структурно-функционального анализа для примитивного общества не дифференцированы не только социальные подсистемы, ни и подсистемы действия — личностная подсистема еще не выделилась из социальной.

Другая сложность связана с тем, что привычный и понятный нам стереотип экономического действия в примитивном обществе неприменим. Здесь еще нет личностных характеристик с присущим им утилитаристским стилем действия, нацеленностью на достижение индивидуальных целей.

Экономическая социология не ставит перед собой задачу сбора фактов или эмпирического наблюдения экономической деятельности первобытных народов. Это функции этнографии, антропологии и истории. Интересно, что движение к социологическим обобщениям идет и. от социологии, а от палеоантропологии, где уже, например, используется термин «социология неолита». Однако полностью полагаться на палеоантропологическую реконструкцию доисторических социально-экономических отношений нельзя, поскольку имеет место переоценка роли сохранившихся элементов хозяйства в ущерб несохранившимся. В частности, речь идет об орудиях труда, которые из-за того, что бы ли по преимуществу каменные или костяные, хорошо сохранились и теперь, в глазах археологов, в силу своей материальности определяю т ход развития человечества. Да, останки материальной культуры играют важную роль, но представляют лишь малую долю культурных отношений древнейшего общества, здесь в большей мере необходим этнографический подход.

Против проведения аналогии между сохранившимися примитивными народами и древнейшими обществами есть много веских возражений. В частности, сохранившиеся примитивные народы на самом деле имеют длительную историю развития, свидетельством чему является их развитый язык. Тем не менее мы считаем этнографический материал наиболее важным для реконструкции социальных форм хозяйства древнейших времен. Сохранившиеся примитивные племена — элементы как бы «застывшей», остановившейся истории, где отношения между человеческим обществом и природой пришли однажды во взаимное равновесие и остались недвижимыми на тысячелетия, если в этот процесс не вмешивались другие факторы. Не случайно наиболее обширный материал этнография черпает из таких областей, которые в силу географических условий долгое время могли существовать относительно изолированно (типичный пример андаманцы, австралийские аборигены, индейцы, южноафриканские племена). [4]

Итак, указанные сложности и трудности реконструкции социальных форм хозяйства доисторического времени свидетельствуют, что и этой области можно больше предполагать, чем утверждать. Как правильно отмечается в одном издании всеобщей истории, что касается древнейших времен, ученые ровно ничего об этом не знают, поэтому и называют этот период доисторическим. [5]

Однако два вывода все же можно сделать. Первый, к которому приводит сравнение разнообразных этнографических данных: примитивные общество и хозяйство существенно отличаются от современных. На отличие указывает один яркий пример в эстетических воззрениях — у филиппинского племени аэта красивым считалось раскалывать зубы (уродовать в нашей терминологии), красить их в черный цвет, а тело покрывать треугольными и ромбовидными надрезами. Юноша племени, пренебрегший этими представлениями, имел мало шансов на успех у девушек. [6] Поэтому все привычные нам стереотипы поведения лучше оставить за пределами исследования и попытаться объяснить экономику примитивных племен исходя из их собственных взглядов и потребностей.

Второй вывод: как бы ни отличались географическое положение, язык, традиции примитивных народов, все народы принадлежат к одному социально-историческому типу. Конечно, каждое племя или народность имеют свою специфику, но общее в социальном хозяйстве явно бросается в глаза. Любая типология является научной абстракцией, но в данном случае это абстракция допустимая и необходимая. Значение социального типа, или закона, как подчеркивал Макс Вебер, — это еще не знание реальности, но в них — незаменимый инструмент исследования, вносящий единство в многообразие и позволяющий объяснить рассматриваемое явление.

Прежде чем обратиться к характеристике социального типа хозяйства примитивных народов, необходимо ответить еще на один предварительный вопрос: а применимы ли термины «хозяйство», «экономика» к примитивным народам? Может, у них не было экономики вообще? Именно так и считал один из выдающихся исследователей примитивной экономики Карл Бюхер. Для него она не являлась экономикой в реальном смысле этого слова. Ведь обычно экономика связывается не с удовлетворением потребностей, а с созданием средств их удовлетворения. Но в тот период никаких таких средств не было, собирательство как основной вид деятельности не является экономическим, поскольку это есть прямое присвоение продуктов природы. Собирательство — это непосредственное удовлетворение потребностей, так же как и дыхание, например, последнее ведь никто к экономике не относит. Кроме того, считал Бюхер, примитивные народы не обладали необходимой для экономической деятельности рациональностью, поэтому они не делали никаких запасов, у них не было сознательной передачи навыков и трудового опыта, им не присуще было задумываться о будущем, их жизнь полна лености и веселья. [7] Это не совсем так: африканские бушмены и австралийские аборигены имели обычай выжигать траву перед сезоном дождей, чтобы она вырастала более сочной, и животные, на которых они охотятся, могли пастись лучше. [8]

Примитивные люди имели большой запас необходимых им знаний — о повадках животных, о целебных и ядовитых растениях, о погоде и т. п. Многие примитивные племена делали запасы — палеоантропологические данные свидетельствуют о наличии ям-хранилищ в доисторические времена. И в целом примитивное хозяйство довольно стабильно удовлетворяло потребности, хотя и весьма скудные, примитивных людей (эта стабильность могла быть нарушена только экстраординарными природными явлениями). Это и есть главное свидетельство существования экономики — если первобытный коллектив мог стабильно существовать, значит его экономическая функция осуществлялась нормально. [9]

Другое дело, что примитивная экономика вложена непосредственно в социальные отношения, тип экономической рациональности, например, австралийских аборигенов, совершенно другой, чем привычная нам логика. Поэтому и трудно выявить экономические отношения как таковые.

Итак, примитивная экономика все-таки существовала, хотя и отличалась существенным образом от древней, средневековой и современной. Стоит ли связывать возникновение экономической деятельности, труда с возникновением человеческого общества, как это делалось в историческом материализме? К. Маркс объявил трудовые отношения главным моментом, с которого начинается человеческая история, только труд — это истинная «родовая» сущность человека. Энгельс впоследствии развил эту идею на основе конкретного эмпирического этнографического материала.

Здесь, по нашему мнению, другая крайность. Труд как основа экономической деятельности представляет собой, во-первых, социальную деятельность, во-вторых, единство с мышлением (нецелесообразный труд уже не является трудом в реальном значении слова). Труд и мышление — это две стороны одного: социальности существования человека. Поэтому и историю возникновения человеческого обществ надо искать в социальности, в основе которой лежит коммуникативность. Сама коммуникативность — это способность общения индивидов, совместного действия на базе взаимности перспектив. [10]

Орудийная деятельность, т. е. изготовление примитивных орудий, сама по себе может и не быть сознательной социальной функцией, а может служить для выполнения биологической функции. Сложность орудий труда здесь не играет роли, животные способны на приспособление к окружающей среде. Поэтому, с нашей точки зрения, труд и мышление зависят от социальности, которая возникает вследствие развитой системы коммуникативных отношений, и языка в частности.

Теперь перейдем к характеристике основных элементов хозяйства доземледельческих обществ, использовать мы будем традиционную схему анализа: производство, распределение, обмен и потребление.

Производство как таковое к примитивным обществам относится лишь косвенно. Здесь «производство» выступает сначала как непосредственное присвоение. Главными видами «производства» являются собирательство и охота. Как первое, так и второе не нуждаются в специализированных производительных силах, например, в загонной охоте главной производительной силой является сила коллективного действия, особым образом организованного. Это и есть пример недифференцированности социальной системы примитивного общества — производительные силы здесь совпадают с производственными отношениями.

Основную массу продуктов питания доставляет собирательство, в OCHOBHOM ЭТО растительная пища. Собирательство начинает быть экономической деятельностью тогда, когда его целью является удовлетворение потребностей не индивида, а коллектива. Большинство собранных продуктов приносится на стоянку и там подлежит строгой процедуре распределения. Очень скоро в первобытном коллективе возникает «разделение труда» — собирательство становятся женским занятием, а охота — мужским. [11]

Охота доставляет гораздо меньше продуктов питания, но зато дает незаменимую белковую пищу. Охота уже более сложное, чем собирательство, занятие, по своей природе требует четкой социальной организации, лидерства, подчинения. Даже если охота осуществляется индивидуально, то и в этом случае требует знания о повадках животных, приемах охоты, ландшафте местности и т. д. Эти знания имеют социальное происхождение, они передаются из поколения в поколение, хотя основной прием их усвоения больше биологический, чем социальный, — это имитативные действия. Субъектом .этих «производственных» знаний является не индивид, а коллектив, в нем происходит воспроизводство навыков и опыта, благодаря закреплению их в традиции и обычаях..

Производство как таковое также присутствует в примитивном хозяйстве. Уже человек палеолита знал такие средства, как огонь, умел изготавливать копье, лук, бумеранг. Эти орудия труда имели важное значение, но служили вспомогательными средствами в охоте.

Возникновение производства орудий труда требует высокой степени развития социальных отношений, так как здесь необходима не импульсивность, агрессивность, быстрота, как на охоте, а сосредоточенность, терпение, монотонность, что весьма трудно для примитивного человека. Поэтому трудовые навыки воспитывались как подчиненность ритму, задаваемому коллективом. (Это могли быть танцы, песни или обряды, которые задавали ритм работе.) Сам характер производства орудий и средств труда носил магический характер, например, добывание, огня высверливанием воспринималось как некий сверхъестественный результат, связанный с действием мифических сил, а не самого человека. [12]

Более яркую характеристику социальности первобытного хозяйства дает описание распределения. Распределение и есть та социальная форма хозяйства, при которой биологический процесс присвоения продуктов природы обретает истинно человеческие отношения. Обычно распределение представляется для первобытного общества равным, хотя это не совсем так. Вообще термин «равенство» вряд ли применим к примитивному обществу, где еще нет личности как таковой, нет развитой индивидуальности, нет способности выбирать людей, с которыми общаешься (что и есть свобода как перемена индивидов в общении), поэтому понятие «равенство» скорее относится к лозунгу времени Французской революции. По своему характеру распределение является не равным, а равнообеспечивающим, так как учитывает не равенство в обеспечении индивида, а равенство, необходимое для выживания целого коллектива — общины. Обычно распределение учитывает как традицию, так и потребности индивидов. Молодые охотники, которые непосредственно участвовали в охоте, могут и не получить лучшей доли, которая достается наиболее почитаемым членам общины — старейшинам, вождю, обязательно принимают участие в распределении, добычи женщины и дети. Больные или нетрудоспособные индивиды также имеют свою долю. Палеоантропология свидетельствует, что уже в неолитические времена до преклонного возраста (30 — 35 лет) доживали люди однорукие, требовавшие заботы и поддержки коллектива.

В более развитых первобытных обществах общее распределение касалось лишь наиболее ценных продуктов — у австралийских аборигенов распределению в рамках общины подлежала только мясная пища, а продукты собирательства распределялись в рамках семьи. Интересно, что с распределением связываются и родственные отношения, на языке папуасов Новой Гвинеи «те, кто делят мясо» — родственники, «те, кто обменивают мясо» — чужие. В еще более развитых охотничьих общинах африканских бушменов, где уже существует устойчивая семья и домохозяйство, добыча распределяется так — 2/5 туши добытого животного семье охотника (тому, чье копье или стрела первыми попали в животное), 3/5 — родственникам. [13]

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: культурология, бумага реферат.



1  2  3 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки