Предыдущая страница реферата | 1  2

4

Всё-таки, скажет иной читатель, герой в какой-то степени эгоист, приспособленец и т. п. Да нет, так не бывает. Принцип подобия, как совершенно справедливо утверждает М. К. Мамардашвили, в жизни человека и социальных явлениях не действует. Другое дело, что у нас нет слов, которыми мы героя категориально описали бы. Как сказал бы Хайдеггер, мы этого не мыслим. И вот Горенштейн дает нам помыслить. Потому я и называю его титаном. Ведь титаны - богоборцы. А наши боги - чаще всего идолы.Вера же в идолов рождает полых людей. Или эпических людей - эпического человека.

"Потомственный питерец, ленинградец из рабочей семьи того самого толка, который всегда служил опорой советской власти. Когда началась война с гитлеровской Германией, Висовину было семнадцать лет, но несмотря на это, не только отец - ветеран революции и гражданской войны, но даже мать, сестра и невеста (при революционных традициях в таких семьях одновременно сохранен бывает патриархальный уклад. О том свидетельствует в некоторой степени церковное имя Христофор, данное по деду, а также ранний выбор невесты, чуть ли не сызмальства, причем по договору и желательно из такой же породистой рабочей семьи; впрочем, хоть и по договору, но Висовину невеста нравилась, и он ее любил), итак, не только отец, но и мать, и сестра, и невеста, все, кстати, работавшие на одном заводе, одобрили желание Висовина пойти на фронт добровольцем".

Это начало новеллы о Висовине. Позднее заработают транстекстуальные связи, контексты. Здесь же когитальный акт обнаруживается в отчетливых перепадах стиля. В отточенные клише пропагандистской публицистики вторгается словечко "толка" (поставим на его мест "закалка" или "пошиба" - и моментально начнутся радикальные смысловые сдвиги), точно определяющее публицистический слой текста, как принадлежащий риторическому пространству, где мысли уже готовые ("мысли по радио", как сказал бы Андрей Платонов). Теми же клише лепится мифологический образ Висовина - и вновь риторическое пространство разрывается авторским сомнением: "патриархальный уклад", "церковное имя", "выбор невесты по договору" - за всем этим движение в готовых формах жизни. Нет здесь ничего личного, поэтому и мать, и отец, и сестра, и невеста не могут лично противиться. Кажется, публицистические штампы и авторская интерпретация тематически совпадают, но тема - принадлежность риторики, нельзя мыслить на тему. Авторская рефлексия находится в своем пространстве, а риторика - в своем. И это разрывает текст. В разрыве же состоялся когитальный акт. В нем все дело, а не в клишированном описании, которое может ничего не значить, потому что это готовые, чужие мысли, за ними может стоять и истина, и ложь - внешне это не обнаруживается. Истина там, где есть акт сознания. Здесь он в стилевом разрыве текста. И когда мы этот разрыв понимаем, мы понимаем все, что говорит автор.

Висовины - эпические люди, иначе говоря, полые люди, которые не живут на собственных основаниях. У них нет своей нравственности, то есть собственной области граничных состояний. Они держатся исключительно на усвоенных нормах, правилах, традициях, риторике - потому они и полые, что это каркас, который не образует структур личности. Для структур личности нужно извлечение смыслов из собственного опыта, вмещение в мир смыслов. Это случится с Христофором Висовиным на войне, когда он окажется собран во всей полноте своего состояния, и этого не случится с его отцом.

После реабилитации Висовин приезжает к отцу. "Отец его хоть и был к тому времени почетным членом передовой монтажно-сборочной бригады и членом совета ветеранов труда, но настолько уж стар и болен, что не мог даже являться на пионерские торжественные линейки, куда особенно любил ходить и ронять слезу, когда детские ручонки повязывали ему на шею пионерский галстук".

Каскад подобий: подобен члену бригады, подобен члену совета, подобен героическому деду перед подобными любящими внуками, сам подобен пионеру.

И живущий этими фикциями старик встречает сына, как только и может встретить эпический человек, усвоивший нормы, но прошедший мимо своей собственной жизни. Для старика человек есть функция от дела, от народа, от власти, от класса, от веры - а коли так, у человека нет своей истории. Личная история сына старика не только не интересует, для него её просто нет. Он фигура абсолютно эпическая, именно поэтому он может что-то решать от имени умершей жены и не признавать сушествующим живого сына.

У таких людей, как старик Висовин, личной истории нет. Всё, что касается их лично, просто выпадает из их судьбы. Но дело в том, что они сами выпадают из истории, становясь функцией от безличных процессов.

Личная история Висовина промыслена героем, а значит, и здесь мы обнаруживаем момент эпической амплификации героя.

5

Герой движется в мире, где всё уже есть. Он свободен в совершаемых им актах, держится в них своим усилием, но вариантов он не выбирает. То, что с ним случается, действительно случается. Нет предзнания того, что случится. Но то, что случится, уже есть. Феноменологическая новелла о вагонном попутчике это ухватывает, как ухватывает и нечто существенное в личной жизни героя.

В новелле как бы дан обряд инициации героя в мужском сообществе. Если мыслить в архетипическом дискурсе, то здесь мы имеем дело с архетипом дикаря. От вагонного попутчика героя отделяет культурный слой, который не предопределен природой. Природа предопределила другое - то непроизвольное состояние, которого не миновал герой под впечатлением от слов попутчика. Рассказывая, что его друг, рожденный от насилия, стал генералом, попутчик извлекает опыт, непреложный для него в своей реальности: генерал выводится непосредственно из тела. Личная история пути опускается как несущественная. Но для полого человека её действительно не существует. Полый эпический человек наполнен нормами уголовного кодекса, мифами, фантазмами, которые никаких структур личности не создают. Так вот архетип дикаря, выводящего свои идеи непосредственно из природы, герой из себя вытесняет. Языческое сознание схватывает индивидуальность. Индивидуальность же маркируется знаково: рост, пол, возраст, национальность, имя. За всем этим дикарь-язычник более ничего не предполагает. Феноменологическая новелла о Гаврюшине показывает именно эту сущность языческого сознания: схватывать индивидуальность и не видеть личности. Судьбу Гаврюшина решила не его деятельность, не его репутация, даже не его характер, а простой акт переименования из Алексея Ильича Гаврюшина в Абрама Ильича Лейбовича. Так вот архетип черносотенца герой из себя тоже вытесняет. Как свою модель поведения герой принимает и реализует иной архетип: "Рыцарь не воплощает ни племенное, ни государственное начало. Как известно, он принадлежит к космополитическому воображаемому сообществу, придерживающемуся рыцарского кодекса чести, который включает наряду со смелостью вежество, соблюдение сложных правил (...) Личностное начало куртуазного героя проявляется в его чувствах, в частности в его сугубо индивидуальной любовной страсти к незаменимому обёекту" [5]. Но это архетипическое начало создает для героя проблему идентификации в наличном социуме. Поэтому вопль "ненавижу Россию" есть не суммация смыслов, а психологическая реакция человека, подвешенного в жизни. Эта не новая для русской литературы ситуация "лишнего человека" невольно поворачивает вектор ответственности в сторону социума. Однако герой говорит: "Не виновен, но заслуживает наказания". Искупление - в реализации личной ответственности. В качестве эпического человека герой маркируется мифологемами: "сын врага народа", "протеже влиятельных покровителей", "сын несправедливо репрессированного", "борец против сталинизма", "предатель товарищей по борьбе", "приживальщик в состоятельной семье", "боец невидимого фронта", "стукач" - но изнутри все эти мифологемы разрушены личной историей героя, его вмещением в мир смыслов - в мир, который он застал уже готовым. Беда в том, что эти мифологемы эксплуатируются и по сей день, образуя каркас полых людей, влекомых в дурную бесконечность выпадания из истории.

Роман Г. Горенштейна из 1970-х годов, когда был написан, обращен к концу ХХ века требованием демифологизации того, что ещё не застыло. Собственно, вся конструкция, созданная Горенштейном, это интенциональный объект (или феномен), из которого сущность показывает себя сама.

Список литературы

Цит. по: Горенштей Г. Избранное: В 3 т. М., 1991. Т.1.

Подорога В.А. К вопросу о мерцании мира // Логос. 1993. N 4. С. 142.

Рикер П. Конфликт интерпретаций. М., 1995. С. 343.

Руднев В. Феноменология события // Логос. 1993. N 4. С.233.

Мелетинский Е.М. О литературных архетипах. М., 1994. С. 33.

Скачали данный реферат: Jakovchenko, Янпольский, Shan'gin, Гришаев, Русских, Kapitonov, Бугаков.
Последние просмотренные рефераты на тему: инновационный реферат, мтс сообщения, здоровый образ реферат, оформление доклада.



Предыдущая страница реферата | 1  2

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки