"История одного заблуждения (эволюция понятий религия и философия) "

ИСТОРИЯ ОДНОГО ЗАБЛУЖДЕНИЯ

(Эволюция понятий «религия» и «философия»)

Среди различных сфер духовной деятельности человека выделяют, в частности, такие, как религия и философия. Как правило, их считают разными, хотя во многом соприкасающимися друг с другом сферами, а иногда и прямо противопоставляют друг другу.
Задача данной статьи – показать, что это противопоставление скорее является исторически сложившимся заблуждением, чем отражает действительную сущность вещей.
Существует несколько устойчивых парадигм, по которым философию обычно противопоставляют религии:
1. «Религия – догматизм, философия – свободомыслие».
2. «Философия – логичное, дискурсивное мышление, религия – сознательная установка на иррационализм».
3. «Религия – слепая вера, философия – знание».

По поводу первых двух парадигм следует заметить, что обе они не касаются предмета религии или философии, а говорят лишь об образе религиозного или философского мышления.
Что касается первой парадигмы, то здесь допускается та ошибка, которой грешат едва ли не все враги религии – смешение самой религии с той религиозной организацией, которая выступает в качестве носителя данной религии, «монополизирует» её. Свободомыслие здесь определяется почти исключительно «от противного», как критика учения официальной церкви.
Вопрос о допустимости такой критики на самом деле имеет мало отношения к сущности религии, это вопрос почти политический. Если и в религии возможно свободомыслие, не следует тогда и противопоставлять религию и философию по этому признаку. Приверженцам подобной парадигмы следовало бы показать, что сам предмет религии таков, что о нём возможно лишь догматическое мышление. Но на самом деле в качестве догмата может быть принято абсолютно любое положение, никакой связи между содержанием положения и тем, принимается ли оно как догма, не существует. В этом смысле религия ничуть не догматичней, чем любая другая сфера интеллектуальной или духовной деятельности.
Вторая парадигма грешит тем же недостатком, что и первая – она касается лишь образа, но не предмета религиозного или философского мышления. Тот, кому приходилось изучать так называемую «формальную логику», обращал, должно быть, внимание, что всё, что та предлагает – лишь формулы, по которым предписывается мыслить, которые лишены всякого содержания и могут быть заполнены любым содержанием, совершенно подобно математическим формулам. Я не буду касаться здесь вопроса о самой возможности и необходимости логического мышления, хотя, если уж на то пошло, слабо верю в возможность окончательно «математизировать» человеческое мышление, ибо человек всё-таки не робот и не компьютер. Речь пойдёт лишь о теоретической установке на логичность, дискурсивность мышления. Приверженцам парадигмы о нелогичности религии следовало бы показать, что сам предмет религии таков, что требует нелогичного мышления о нём. Но если логичность есть лишь форма без содержания, то никакой связи между логичностью и предметом мышления не существует, логичное, как и нелогичное мышление возможно о любом предмете.
К тому же, из истории известны попытки дискурсивного мышления о религиозных предметах – чем, например, занималась средневековая схоластика, как не подобными попытками?
Следует также отметить, что достаточно часто приверженцы первой парадигмы придерживаются также и второй, не замечая, что эти парадигмы противоречат друг другу. Вряд ли мышление, придерживающееся законов логики, можно признать свободным. Нелогичное мышление как раз, во всяком случае, более свободно.
Что касается третьей парадигмы, то для противопоставления знания и веры нужно чётко уяснить сущность того и другого. Если вера, по определению апостола Павла, есть «обличение вещей невидимых» (Евр. 11:1), то знание можно определить как «обличение вещей видимых». Слепа ли религиозная вера?
Не есть ли признание существования «вещей невидимых», не принуждающих себя признать, более свободный акт, чем признание существования вещей видимых, навязывающих себя нашим чувствам? В акте веры происходит акт волевого избрания. Но если вас ударили палкой по голове и вы признали реальность этой палки, что это – вера или знание? В существовании объектов эмпирического мира может быть высказано ничуть не меньше сомнения, чем в существовании «вещей невидимых». Любое знание может быть подвергнуто сомнению, следовательно, «знание» в этом отношении ничем не отличается от
«веры». Принимаю ли я то, что говорит мне какой-нибудь религиозный авторитет, или доверяю собственным глазам – в обоих случаях я совершенно одинаково совершаю акт волевого избрания.
Пафос науки – объективный пафос. Наука допускает лишь «временное» свободомыслие, необходимое для выдвижения гипотез. Окончательная цель науки
– установление объективной, общеобязательной истины, то есть избавление от всякого «свободомыслия». Всё свободомыслие противников религии – чисто отрицательное, их свободомыслия хватает лишь на отрицание религии.

* * *

По причинам, которые обсуждать здесь не место, за последние 200 – 100 лет мир стал однополярным, и в нём «правит бал» западноевропейская (сюда же нужно отнести и американскую как производную от западноевропейской) культура. В официальном, «университетском», если можно так выразиться,
«философоведении» установилось представление о том, что «западная»
(античная и, позднее, западноевропейская) философия – это «генеральная линия» философии, а философия других культур – в лучшем случае, «экзотика на любителя».
Рассмотрев историю философии всех времён и народов, мы обнаруживаем, что разделение сфер «религии» и «философии» типично лишь для следующих культур:
1. Античной (Древняя Греция, древний Рим).
2. Христианской (Европа, христианские страны Ближнего Востока и Северной

Африки, Россия).
3. Мусульманской.
4. Иудейской.
Для других культур противопоставление религии и философии нетипично, а, если встречается, то заимствованно из европейской традиции.
Рассмотрим, какое содержание на протяжении веков вкладывалось в слово
«философия».
Слово это, как известно, впервые прозвучало в древней Греции. Иногда считают, что, мол, раз слово впервые прозвучало там, то и сама философия возникла там же. Такой подход неверен. Если, скажем, в английском языке нет слова “stol”, то это ещё не значит, что в Англии нет столов. Столы там есть, просто стол по-английски не “stol”, а “table”.
Древняя Греция была, пожалуй, наиболее развитой страной как в политическом плане (демократия – беспрецедентная по тем временам форма правления в сплошь «монархическом» мире), так и в плане материальной культуры. Но – затрудняюсь назвать причину, но факт остаётся фактом, - в плане религии
Греция была более отсталой, чем другие цивилизации того времени (Израиль,
Индия, Китай, буддистский мир), давно уже «додумавшихся» до монотеистических или пантеистических форм религии. Примитивное древнегреческое язычество, может быть, и удовлетворяло широкие массы, но не могло удовлетворить духовных запросов мыслящего индивида. Так возникло такое явление, как «философы» – лица или группы лиц, искавшие «мудрость» или проповедующих то или иное учение. Замечу, что философия в древней
Греции была делом частных лиц. Возникшие в сравнительно поздний период античности учебные заведения, где преподавали философию (Академия Платона,
Лицей Аристотеля) тоже были негосударственными.
Зачастую утверждают, что в древней Греции философия впервые сформировалась как наука. Нужно, однако, отдавать себе отчёт, что это значит. В ранней, доплатоновской философии не было, по сути дела, представления о каком-то ином, транцендентном мире и противопоставления «того» мира «нашему», материи духу. Для языческого сознания не могло существовать противопоставления науки и религии, религия для язычника была таким же знанием, как и наука. Самая ранняя греческая философия была, по сути, космологией и отличалась от «науки» в современном понимании этого слова лишь тем, что в ней по понятным причинам было больше теоретических домыслов, чем опытных знаний. Если в этой философии и присутствовала теология, то лишь как часть космологии, ибо языческие боги были, по сути дела, частью космоса. В греческой философии среднего периода уже появляется учение о неком принципе, правящем миром (Логос, Нус). Далее, в поздней греческой философии стали появляться и зачатки метода философствования
(софистический метод у софистов, диалектический метод ведения спора у
Сократа – Платона). Наконец, Аристотель создаёт категориально-логический аппарат философствования, призванный окончательно превратить философию в науку.
Следующий этап – возникновение христианства. Если ранние христиане и ощущали родство с какой-нибудь из предыдущих традиций, то в первую очередь с иудейской. Греческая философская традиция для христианства была
«внешней». Отношение к ней доходило иногда до полного отрицания, как, например, у Тертуллиана. Для христиан того времени слово «философия» в первую очередь ассоциировалось с греческой традицией. Противопоставление христианства греческой философии было не противопоставлением «религии вообще» «философии вообще», а противопоставлением двух конкретных традиций.
Впрочем, иногда и само христианство именовало себя «философией». Так, христианский апологет II в. Татиан Сириец называет себя «приверженцем варварской философии»1 (т. е. христианства) в отличие от философии
«эллинской». (Как видно из прозвища Татиана, сам он был негреческого, сирийского происхождения.) Тертуллиан называет христианство «лучшей философией».2 Для христиан того времени христианство было скорее не теорией, а образом жизни.
Касаясь положения философии в Средние века в Западной Европе, обычно говорят, что философия играла подчинённую по отношению к религии роль.
Упоминают обычно известное средневековое положение о философии как
«служанке богословия», не сознавая, однако, что, собственно, имеется здесь в виду. Слово «философия» в Средние века по-прежнему ассоциировалось с античной традицией. Из представителей этой традиции были известны Платон, неоплатоники, но наиболее известным и популярным автором был Аристотель, которого часто называли просто Философ. Средневековая схоластика пыталась использовать аристотелевский категориально-логический аппарат для нужд богословия. Философия была служанкой богословия в том смысле, в каком метод или инструмент является «служанкой» того, что делается при помощи этого метода или инструмента.
В восточнохристианском, «православном» мире картина была несколько иной.
Разумеется, там также имелись последователи античной традиции, но попыток использования аристотелевский логически-категориальный аппарат в качестве
«служанки богословия», пожалуй, не было (единственное исключение – Иоанн
Дамаскин). Следует отметить, что в православии слово «философия» (в русских переводах святоотеческой литературы иногда переводится как «любомудрие») означало не столько отвлечённую теорию, сколько аскетическую практику, образ жизни, созерцание, в результате которого происходит непосредственное общение с Богом.
Несколько слов следует сказать о таком явлении, как христианская мистика.
Несмотря на то, что в ней довольно часто присутствовала установка на апофатику3, из которой (установки) можно вывести отрицание методичности, сознательного противопоставления мистики аристотелевскому методу, насколько мне известно, не было.
В раннехристианском и средневековом христианском мире не было и не могло быть противопоставления философии вообще религии вообще. Под философией, как уже было сказано, понималась либо античная традиция, которая могла быть противопоставляема христианству лишь в плане её конкретного содержания, либо категориально-логический аппарат, который не мог противопоставляться религии по причине того, что был лишь формой без содержания. Причём,
«поклонники» Платона и Аристотеля не противопоставляли их христианству – они старались «примирить» их с христианством, приспособить под христианство. Лишь противники подобного примирения противопоставляли античную философию христианству. Также следует отметить, что официальная
Церковь могла обвинить того или иного мыслителя в ереси, но сами мыслители не ставили себе цели противопоставить себя Церкви. Так называемые «ереси» не оставили сколь-либо заметного следа в истории религиозно-философской мысли не столько даже из-за преследований, сколько потому, что еретики были в основном представителями простонародья, а не книжниками- интеллигентами. Впрочем., и в этих «ересях», насколько мне представляется, не было достаточно принципиального противопоставления себя официальной
Церкви. Придумать же какую-нибудь совершенно новую религию или философию, отличную как от христианства, так и от античной традиции, никому просто не приходило в голову.
В мусульманском мире сложилась во многом сходная ситуация. Сочинения
Платона, Аристотеля, неоплатоников получили довольно широкое распространение в мусульманских странах. «Философией» там так же называлась в основном античная, в первую очередь аристотелевская философия. Так, например, у арабского автора XI – XII вв. аль-Газали есть книга
«Опровержение философов», где под «философами» понимаются в первую очередь аристотелики. Одни мусульманские мыслители пытались соединить античную философию с мусульманством (хотя столь осознанных, как в Западной Европе, попыток сделать аристотелевскую логику «служанкой» мусульманского богословия, пожалуй, не было), другие возражали против подобного соединения, но противопоставления «философии вообще» «религии вообще» опять же не было.
Сходная ситуация сложилась и в иудейской философии, имевшей много точек соприкосновения с мусульманской.
И, наконец, следующий этап – философия так называемого «Нового Времени».
«Новое время» началось, как известно, с возникновения протестантизма.
Протестантизм впервые достаточно сознательно выдвинул идею свободной критики Церкви (впоследствии «разросшуюся» в идею свободной критики христианства и религии вообще). Главное, что следует здесь отметить – это то, что по причинам, которые рассматривать здесь не место, в человеческом сознании того времени произошёл кризис объективизма. До «Нового Времени» философы лишь создавали, по сути дела, объективную картину мира. Даже в мистике, где наиболее сильны были мотивы, близкие к субъективизму, главный
«пафос» был всё-таки объективистским, целью мистики было соединение человека с высшей объективной реальностью, с Богом (хотя, может быть, и до полного уничтожения различий между субъектом и объектом). Лишь в эпоху
Нового Времени появляется такое явление, как субъективный идеализм, объявляющий внешний мир порождением субъекта. Следует заметить, что субъективный идеализм типичен для стран с протестантской культурой (Англия,
Германия). Повысился интерес к античной традиции, ослаб интерес к христианству (это, впрочем, более типично для Италии и других стран юга
Европы), и постепенно античная традиция стала – впервые за много веков господства христианства – противопоставляться ему не противниками, а поклонниками этой традиции. Наконец, возникла осознанная потребность создать какую-то новую философию, отличную как от античной традиции, так и от христианства. Появились такие дисциплины, как методология науки, гносеология, новые, неаристотелевские формы логики и т.п. Возникло такое явление, как материализм. Вопреки официальному советскому
«философоведению», руководствовавшемуся ленинской установкой о том, что история философии всегда представляла и себя борьбу идеализма с материализмом, и вынужденному отыскивать материализм в любой эпохе, раздувая материалистические мотивы у того или иного мыслителя или записывая в материалисты того, кто таковым не являлся, следует заметить, что говорить о материализме в дохристианской (или, по крайней мере, в доплатоновской) философии вряд ли правомерно, так как в сознании людей того времени отсутствовало чёткое противопоставление материи и «духа», представление о каком-то другом, «неэмпирическом» мире. К тому же, в Новое Время впервые возникла парадигма о ложности, «ненаучности» любой религии. Законное желание освободить человека от порабощающих его форм религии привело к отрицанию религии вообще. При этом не сознавалась необходимость религиозного учения о человеке, религиозной антропологии, не сознавалось, что отсутствие таковой ставит человека в гораздо большее унижение, чем любая религия, обращает его в рабство у материального, эмпирического мира, которое ничуть не лучше, если не хуже, чем рабство у Бога. Отрицание религии как «обличения вещей невидимых», непонимание сущности религиозной веры и наивная вера в реальность, единственность и окончательность эмпирического, материального мира (и это при всей работе, проделанной субъективным идеализмом и критической гносеологией!) породили парадигму о религии как о «слепой вере».

* * *

Эта статья была прочитана в качестве доклада на одном неформальном философском семинаре. Помню одно возражение, адресованное мне: религия, дескать, отличается от философии тем, что, помимо теории, в религии есть ещё и практика непосредственного общения с Богом.
То есть, говоря другими словами, философствовать, мол, - это, конечно, очень здо(рово, но главное всё-таки – ходить в церковь и кушать просвирки…
Ах, какие же мы всё-таки ещё материалисты! Как глубоко сидит в нас материалистическая парадигма о том, что «дух» – это иллюзия, а материя – это реальность…
Я не отрицаю принципиально непосредственного общения с Богом в таинствах,
«подвижничестве» или различных медитативных практиках. Но почему, собственно, считается, что в мышлении о Боге не происходит непосредственного общения с Богом? Тем более что Бог нематериален…
Имяславцы, как известно, утверждали, что в имени Божием непосредственно присутствует сам Бог. Почему бы не предположить, что в мысли о Боге непосредственно присутствует сам Бог?

1 Татиан Сириец. Речь против эллинов. / М., «Слово», 2000, стр.

. 42.

2 Тертуллиан. О плаще. / Спб., «Алетейя», 2000, стр. 84.

3 Апофатическое богословие – богословие, утверждающее, что к Богу неприменимы никакие понятия из нашего мира. Согласно апофатическому богословию, на Бога не распространяются законы логики, закон исключения противоречий, законы причинно-следственной связи и т.п.

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки