Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5 | Следующая страница реферата

Попытки отрицать реальное положение вещей и важность национализма зачастую проистекают из нежелания признать тот факт, что демократическая модель, которую представляют вершиной рационального развития, в действительности опирается на иррациональный фундамент. На ранних стадиях становления демократической модели особенно очевидно, что иррациональность политических дефиниций (определяющих, кто именно входит в понятие "мы, народ") является необходимым предварительным этапом рационального политического поведения. Непризнание этого факта для многих западных мыслителей не позволила последним понять, что же в действительности происходило в Советском Союзе (а вернее, с Советским Союзом) во время перестройки. Их предупреждения о том, что национализм окажется основным препятствием на пути демократических реформ, игнорировали тот непреложный факт, что все реальные демократические движения (кроме демократических движений в самой России) были одновременно и движениями националистическими.

Лидерам республик, ориентированных на независимость, задавали вопросы, чего именно они надеются достичь с помощью независимости для своей экономики, в то время как для этих лидеров независимость была конечной целью сама по себе, а не просто средством достижения экономического процветания. Взаимозависимость между демократией и национализмом проявилась еще и в другом.

Современные демократические режимы, как и современные нации, являют собой искусственные конструкции. Демократии, зародившиеся на более раннем этапе, были напрямую связаны с полисами, классическими городами-государствами. Эта демократия была личностной: модель действовала на малой территории, граждане знали друг друга в лицо и общались напрямую. Современные демократические модели вышли далеко за пределы этих интимных границ, что заставляет граждан развить в себе чувство сообщества, основанное не на их личных ощущениях, а, скорее, на оценках и представлениях (6). Для большинства из них, то есть граждан, современные нации и демократии слишком велики, чтобы можно было обойтись без "домысливаемых" свойств.

Очерк Эжена Вебера "Превращение крестьян во французов" показывает, что во времена Французской революции (когда и возникла французская нация в современном смысле этого слова) очень немногие из сельских жителей во времена старого режима считали, что они являются французами также и потому, что многие из них даже не говорили по-французски (7). Интеграция явилась плодом запланированных централизованных, иногда даже суровых политических мер. Поэтому сложившаяся французская нация получилась скорее "искусственной", чем "естественной". Эту книгу можно было бы назвать также "Превращение крестьян в граждан", что подчеркнуло бы парадокс, заключающийся в возникновении граждан ("жителей городов") из крестьян ("жителей сельской местности") без перемещения их в города. Таков парадокс, на котором базируется возможность существования современной демократии, ибо демократия, будучи прежде всего городским явлением, должна была распространиться по всей стране (в смысле, по всей сельской местности, где большинство людей жило на рассвете демократизации). Это могло быть осуществлено только путем сознательных политических мер, предпринимаемых либо централизованной государственной бюрократией, культурной элитой или иными органами. Фактически превращение крестьян во французов и граждан явилось единым процессом. Крестьян можно было превратить во французов, только превратив их в граждан, и наоборот: эти два момента могут быть разделены только теоретически, но не практически (8).

Таким образом, сам процесс построения демократии связан с формированием наций из прежде существовавшего этнического материала. Высказывание Эрнста Гельнера ("Национализм порождает нации") подразумевает также, что демократические преобразования (а не только индустриализация или капитализм) порождают нации (9). Вот почему в зарождающихся демократиях движение за независимость и движение за демократию часто совпадают. И то и другое действует во имя "самоопределения": "Мы, народ" (то есть нация) будем решать нашу собственную судьбу; мы будем соблюдать только те правила, которые сами устанавливаем, и мы не позволим никому - будь то абсолютный монарх, узурпатор или иностранная держава - править нами без нашего согласия.

Этот аргумент имеет особенную силу в случае зарождающихся демократий, где необходим национализм для запуска механизма демократизации. Роль национальных чувств в сохранении процесса демократизации различна. Как только демократии станут стабильными и надежными в своих границах, интенсивность и важность национальных чувств может постепенно снижаться. Можно спорить о том, происходит или нет нечто подобное в современной Западной Европе, но это отдельный вопрос.

Либерализм против национализма

Многие упреки национализма во имя демократии являются на самом деле упреками национализма во имя либерализма. Под либерализмом я имею в виду то учение, согласно которому свобода индивида является основной политической ценностью. Напротив - национализм отдает приоритет коллективным требованиям на основе рассовой, культурной или какой-либо иной общинной идентичности. Либерализм отстаивает право личности выбирать, в то время как национализм выдвигает на первое место то, что не зависит от личного выбора.

Однако это противоречие означает нечто большее, чем предпочтение тех или иных ценностей. В основном либеральная критика национализма заключается в утверждении, что нация "нереальна" ("воображена", "создана", "выдумана" и так далее), в то время как отдельная человеческая личность вполне "реальна". С этим мнением тесно связано понятие о том, что индивид (носитель неотъемлемых прав) "рационален", в то время как нация "иррациональна". Нации считаются иррациональными и нереальными, потому что, как мы видели ранее, не существует общепринятых объективных критериев нации. Фукуяма дает следующее оправдание такой дифференциации:

"Различие между человеческим и нечеловеческим вполне рационально: только человеческие существа свободны, то есть способны бороться за признание в битве за чистый престиж. Это различие основано на природе или, скорее, радикальном различии между царством природы и царством свободы. С другой стороны, различие между одной человеческой группой и другой - это случайный, произвольный побочный продукт человеческой истории (10)".

Этот отрывок показывает сколь шаткими являются притязания либерализма на рациональную обоснованность. Различие между человеческим и нечеловеческим рациональны в том смысле, что оно очевидно и может быть описано в "естественных" терминах. Но фокус заключается в том, что притязания на всеобщее признание человека человеком (то, в чем я согласен с Фукуямой, и что является стержнем либерализма) не основаны просто на различии между человеческим и нечеловеческим царствами. Доктрина "личного достоинства" зиждется не просто на факте, что человек отличен, но на идее, что существует нечто, обладающее абсолютной ценностью в этом отличии. Однако эта ценность не является эмпирически очевидной или "естественной". Сам Фукуяма признает, следуя в этом за Гегелем, что притязания на всеобщее личное признание основано на христианстве, которое он именует "рабской идеологией" (в отличие от "идеологии хозяев", которая означало бы признание только хозяев) (11). Именно христианство приписало своего рода трансцендентальную ценность исключительно человеческой душе. Однако, если христианство является просто "идеологией" (что означает, что оно по определению ложно), тогда всеобщее человеческое признание покоится на ложной предпосылке и таким образом не может быть названо "естественным" и "рациональным". Конечно, не обязательно быть верующим христианином, чтобы быть человеческой личностью с человеческим достоинством, но равным образом не обязательно заявлять, что мое требование признать ценность моей личной свободы основано на каких-то "рациональных" (в смысле, научно доказуемых) предпосылках.

Хотя либеральная демократия обязана, быть может, многими своими победами прогрессу научной рациональности, ни демократический ни либеральный принципы не основаны на рациональном фундаменте. И те и другие можно описать как "нерациональные" или "предрациональные" (но не обязательно "иррациональные", так как это слово обычно подразумевает враждебность рациональности). Предпочтение ценностей в этом случае (как я думаю, и во всех других случаях) должно быть в конечном итоге основано на вере (во многом сходной с христианской верой), а не на рациональном знании.

Верно, что современное инструменталистское учение о случайном характере наций взорвало националистический миф о нации, как неисторическом единстве, непосредственно коренящемся в каком-то трансцендентальном или естественном порядке. Однако ни то, ни другое не делает нацию "нереальной" для обычного человека, рожденного в конкретном обществе, в конкретной культуре или в конкретном государстве, и стоящего перед лицом конкретного выбора в социальном и политическом, также как в духовном и экзистенциальном планах. Нация должна быть "рациональной", чтобы быть "реальной"

Нации и личность

До сих пор мы не сказали ничего, что противоречило бы традиционному представлению о том, что либерализм и национализм - это два взаимоисключающих принципа, между которыми человек должен выбирать. Но давайте зададим себе другой вопрос:а не существует ли между ними какого-либо позитивного связующего звена, типа безусловно существующей позитивной связи между понятиями "нация" и "человеческая личность"?

Не вызывает вопросов утверждение о том, что оба эти понятия связаны с периодом новейшей истории. Отношения между ними не могут регулироваться только "объективными" механизмами модернизации. На самом деле связь между ними восходит к современной парадигме политической мысли, из которой развилась либеральная идеология.

В основе этой парадигмы лежит концепция автономии человеческой личности. Будучи носителем уникальной и трансцендентальной ценности (пользуясь терминологией Канта, это всегда цель и никогда не средство), человеческая личность всегда хочет следовать тем правилам, которые возникли как результат ее свободного волеизъявления (самоопределения). Идея эта, несмотря на все современные ее толкования, по сути своей восходит к христианской традиции. В принципе для отдельной личности возможно признать наличие абсолютного божественного порядка, даже оставаясь на точке зрения, в соответствии с которой интерпретация этого порядка и проведение в жизнь его основных предписаний в конечном итоге есть дело разума и морального выбора отдельного человека, а не сообщества людей или какой-то структуры (12).

Понятие "нация" также напрямую связано с понятием "человеческая личность", и это положение составляет основу различий между современным сознательным национализмом и этнической ориентированностью предыдущих эпох. Сущность этнической ориентированности сводится к тому, что понятие "семья" распространяется до макросоциального уровня. Сообщество людей рассматривается как большая семья, происходящая от общих предков. Однако, когда нация начинает создавать представление о себе, она видит себя не семьей, но единой личностью с отчетливо выраженным характером.

Существуют два аспекта выражения национального самосознания через отдельную человеческую личность. Во-первых, нация рассматривается как сообщество людей, организованных вокруг идеи о самоопределении. Современная нация как современный сознательный индивидуум (и в отличие от древнего этноса) признает только те законы, которые она сама для себя выбрала, и отвергает законы, навязанные внешними силами. Во-вторых, нация так же, как и индивидуум, предполагает, что существуют определенные законы взаимодействия и взаимного признания прав. Нациям нужны другие нации. Нация может осознать и признать себя только в контексте истории человечества в целом - подобная мысль казалась немыслимой даже для самых передовых этнических сознаний (как, например, у древних греков). Идея принадлежности к нации как форма членства в человечестве и идея о том, что человечество - это "семья наций" в течение долгого время была краеугольным камнем либерального национализма.

Концептуальная связь между понятиями нация и личность - это важное положение нашей теории. Нация требует самоопределения не как исключительной привилегии, но как средства реализации общего положения о том, что каждой нации необходимо собственное государство. Я не понимаю, почему Фукуяма считает, что национализм по определению "мегалотимен" (то есть требует признания больших прав одних по сравнению с другими), в то время как либеральный индивидуализм он определяет как "изотимный" (то есть требующий равного признания прав для всех). Национализм в его истинном смысле не требует, как это утверждает Фукуяма, "признать права только членов данной нации или этнической группы" (13). Подобное отношение скорее следует охарактеризовать термином "расизм" или "шовинизм". Национализм не требует признания и индивидуальных прав только членов данной национальной и этнической группы. На самом деле требуется лишь признание нации как единого целого, то есть набора черт, характеризующих нацию как таковую: законный статус независимого государства (сравнимый со статусом гражданина, если перенести это на индивидуальный уровень) и равноправное членство в "единой семье народов". То есть базовые идеи национализма как минимум не менее "изотимны", чем индивидуализма, хотя нации, как и отдельные личности, могут стать "мегалотимными".

Другим знаком связи между либерализмом и национализмом может служить то, что оба они часто подвергаются критике за одно и то же: это средство разделения. Индивидуализм, рассматривающий личности как атомы единого вещества, ассоциируется с либерализмом, который разделяет сообщества, в то время как национализм разделяет человечество. Эти обвинения в известном смысле справедливы, но если посмотреть на реальные исторические факты, то мы увидим. что либерализм и национализм оказались самыми эффективными объединительными силами современной истории, что явно недооценивалось теоретиками этой проблемы.

Либеральный индивидуализм на эмоциональном уровне - идеология разделяющая. Но только либеральным обществам удалось достигнуть стабильного гражданского мира, в то время как "теплые" идеологии человеческого общежития в конечном итоге приводили к рекам крови. Все попытки объединить мир на основе универсальных доктрин, таких, например, как христианство (здесь я рассматриваю христианство как политическую силу), или коммунизм, привели только к росту межнациональной вражды. И хотя моря крови были пролиты во имя соблюдения "национальных интересов", единственной организацией, включающей в себя все нации мира, стала Организация Объединенных Наций (а не мировая Церковь или Коммунистический Интернационал), и эта организация основана на принципах изотимического национализма ("уважение к национальной независимости", "нерушимость национальных границ" и т.д.). На сегодняшний день основные принципы национализма получили более широкое распространение в мире, чем принципы либерализма или любой другой идеологии (14). Западная Европа, та часть света, где национализм зародился и развился, далеко обошла все другие части света в разработке новых схем международных объединений. Европа достигла самого высокого уровня объединения национальных государств не через отрицание национализма, как многие утверждают, но, напротив, всячески способствуя укреплению изотимических составляющих данной идеологии. Движение от мегалотимии к изотимии возможно не только на индивидуальном, но и на национальном уровне.

Либеральная дилемма

Хотя большинство либералов со времен Второй мировой войны клеймят национализм как варварский атавизм, отношение классических либералов Х1Х века к нему было более сложным. На теоретическом уровне либеральная идеология исключает какое-либо признание принципов национализма, так как для истинного либерала человеческая личность сама по себе является определяющей единицей любого анализа. Однако, отношение либералов к национализму уравновешивается их отношением к государству.

Государство как таковое неизбежно предполагает некое подавление и высшую власть над личностью, а это либералам, естественно, не нравится. Они рассматривают государство как неизбежное зло, приемлемое лишь постольку, поскольку отсутствие такового грозит индивидуумам еще большими бедствиями. Либералы готовы примириться с государством, так как государство - это единственная сила, способная предотвратить войну всех против всех и обеспечить соблюдение индивидуальных прав граждан. Но здесь встает вопрос, о каком государстве идет речь. Сегодня кажется очевидным, что либералы должны отдавать предпочтение демократическим государствам. Но отнюдь не все либералы однозначно встают на эту точку зрения. Почему бы, например, не предпочесть старую форму достойной просвещенной монархии? В конце концов, социальную базу либерализма всегда составляли элиты аристократов (если не наследственных аристократов, то хотя бы аристократов совести и духа). Либералы всегда боялись демоса как силы, несущей угрозу свободе (15). Тирания большинства - а большинство всегда есть большинство посредственности - это страшная угроза демократии. Но в конце концов либералы возненавидели тиранию крови над душой и своеволие династических правителей еще больше и поэтому восприняли демократию. При этом им пришлось уважать и даже в некоторой степени следовать за общей волей. Однако, как мы видели, эта воля не могла не стать более или менее националистической.

Заключенная здесь дилемма получила яркое выражение в работах великих либеральных философов Х1Х века, таких, как Джон Стюарт Милль и лорд Актон. Милль не был эмоциональным националистом, он был скорее твердым сторонником демократического либерализма и утверждал, что "действия свободных государственных институтов почти невозможны в стране, состоящей из различных наций... Необходимым условием свободной деятельности этих институтов является совпадение границ распространения власти правительств с границами расселения данных наций" (16). Таким образом, прославляя демократию, Милл обнаружил, что у него нет другого выхода, кроме как восславить и национализм.

С другой стороны, лорд Актон был безусловным противником национальных принципов, которые казались ему несовместимыми с принципом личной свободы. В отличие от Милля, он считал, что "комбинация различных наций в одном государстве - это необходимое условие цивилизованного образа жизни, равно как и наличие в обществе мужчин и женщин" (17). Этот постулат логически привел его к принятию расизма и имперского правления (18). Он также вплотную подошел к полному отрицанию демократии. И в конце концов он пришел к отрицанию принципов равенства людей, провозглашенных Жан-Жаком Руссо, не в меньшей степени, чем принципов коммунизма и национализма (19). Но, опровергая все теории и разработки либеральных аристократов, подобных лорду Актону, сами народы, когда наступает их очередь создавать свои демократии, начинают с создания независимых национальных государств, которые в конечном итоге могут занять гораздо более жесткую позицию по отношению к личным свободам их граждан, чем занимали предыдущие свергнутые режимы.

Сегодня народ, превращенный в средний класс, по-видимому, не представляет большой угрозы. Но и сегодня либералы как никогда решительно отвергают национализм. Почему?

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: конспект, курсовая работа по учету.



Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки