Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6 | Следующая страница реферата

Помимо всего прочего, возьму на себя смелость заранее уверить читателя, что предстоящее нам путешествие по двум столетиям истории патриотизма/национализма в России обещает быть необыкновенно увлекательным. Хотя бы потому, что полна она гигантских загадок - интеллектуальных, психологических, не говоря уже об актуально-политических. На самом деле от того, сумеем ли мы вовремя разгадать их. вполне может зависеть само существование России как великой державы. Между тем нет у нас сегодня не только разгадок. Самые даже вопросы, на которые попытаемся мы здесь ответить, и поставлены-то по сию пору не были. Кто и когда, например, спросил себя, почему четырежды на протяжении двух столетий значительную часть российской культурной элиты охватывало вдруг непреодолимое националистическое наваждение, силу которого почувствовал на себе Соловьев? И принималась она страстно доказывать, что Россия не государство, а Цивилизация, не страна, а Континент, не народ, а Идея, которой предстоит спасти мир на краю пропасти, куда влечет его "декадентский" Запад. И что истина открыта ей одной. Откуда эта средневековая страсть к Русской идее?

И почему, даже когда рухнули вокруг России обе последние континентальные империи. Оттоманская и Австро-Венгерская, умудрилась она снова бросить вызов истории, продолжая свое одинокое путешествие в средневековом пространстве. по-прежнему уверенная, что "не может идти ни по одному из путей, приемлемых для других цивилизаций и народов"? Почему, короче говоря, затянулась в ней имперская агония на два столетия, если уже в 1820-е декабристы были совершенно уверены, что империя обречена? Если П. Чаадаеву десятилетие спустя очевидно было, что "присоединение к человечеству" для России неизбежно?

Или вот еще вопрос, тоже никем никогда не поставленный. Все знают о культе простого народа, зачаровавшем поколения российской интеллигенции, начиная от славянофилов, свято веровавших, что "вся мысль страны сосредоточена в простом народе" и что именно крестьянскому "миру" принадлежит будущее. От них унаследовали эту веру социалисты-западники, за ними народники и марксисты, всей учености которых хватило лишь на то, чтобы на месте славянофильского кумира, крестьянства, воздвигнуть кумир индустриального "простого народа", пролетариата.

Всем известно, что блюстители этого культа обратились против интеллектуальной элиты страны. Но кто спрашивает, откуда именно в России такая воинствующая средневековая провинциальность, породившая тысячу мифов, призванных оправдать свирепый антиинтеллектуализм? Причем не только оправдать, но и воспеть его как знак первородства, подобный, по выражению М. Бакунина, "свежим весенним сокам", которые предстоит России "перелить в жилы окоченевший европейской жизни"? Откуда он, объясните мне, у одного из самых интеллектуально одаренных народов? И как связан он с "национальным самообожанием", о котором говорил Соловьев?

Уж настолько ясным и беспощадным умом обладал Достоевский, но и для него сила националистического наваждения оказалась необоримой. И видим мы его вдруг в плену идей, вполне вроде бы безумных. Вот они в изложении Шатова из "Бесов": "Если великий народ не верует, что в нем одном истина (именно в нем одном и именно исключительно), если не верует, что он один способен и призван всех воскресить и спасти своею истиной, то он тотчас же перестает быть великим народом и тотчас же обращается в этнографический материал... Истинный великий народ никогда не может примириться со второстепенной ролью в человечестве и даже с первостепенною, а непременно и исключительно с первою. Кто теряет эту веру, тот уже не народ. Но истина одна, а, стало быть, только единый из народов может иметь Бога истинного... Единый народ-богоносец - это русский народ" [17, т. 10, с. 199, 200].

И не просто ведь перед нами монолог персонажа. В "Дневнике писателя" Достоевский возвращается к этой идее, формулируя ее - теперь уже от собственного имени -точно таким же образом и защищая ее правильность, ее истинность [17, т. 25, с. 17].

Так не ярчайший ли перед нами пример "национального самообожания", описанный Соловьевым как предпоследняя, третья ступень вырождения патриотизма? Что должно было происходить в голове у человека, во всех остальных отношениях замечательно тонкого и глубокого, чтобы он мог искренне в такое поверить? Не заметить даже, что проповедь его- вернейший путь к конфронтации с миром и, стало быть, залог национальной трагедии?

13

Но разве об одном Достоевском речь? Ведь говорю я о своего рода коллективном помешательстве, охватывавшем вдруг целые интеллектуальные течения и общественные движения. Причем эта страшная волна накрывала их с головою и в моменты упадка империи, и в минуты величайших, казалось бы, ее триумфов. Вспомним, как декламировал в одну из таких минут знаменитый историк М. Погодин: "Спрашиваю, может ли кто состязаться с нами и кого не принудим мы к послушанию? Не в наших ли руках судьба мира, если мы только захотим решить ее?" [18]. Откуда эти средневековые наваждения?

Не странно ли, что никому до сих пор не приходило в голову даже поставить такой вопрос, не говоря уже о том, чтоб на него ответить? Более того, и сейчас не приходит, хотя налицо, казалось бы, все признаки того, что созревает страна для нового "патриотического" приступа, который на этот раз может привести к окончательному самоуничтожению. Ведь не в том только дело, что и сегодня массовое общественное движение, которое мы по старой памяти продолжаем называть коммунистическим и которое в действительности воплощает то же "национальное самообожание", что поразило в свое время славянофилов и Достоевского, опять планирует "обвал Запада" и новое продвижение России к вершинам сверхдержавности. Действительная опасность в другом.

14

Я не говорю уже, что три из пяти возможных кандидатов в преемники Б. Ельцина -Ю. Лужков, Г. Зюганов и А. Лебедь - выступают за передачу Севастополя России, т.е. за открытую конфронтацию с Украиной; четвертый, В. Черномырдин, заявляет публично: "Россия - не страна, а континент" (другими словами, сам того не замечая, начинает изъясняться на "патриотическом" канцелярите), а пятый, Б. Немцов, на глазах у изумленной публики приглашает в качестве политического советника печально известного "патриота" В. Аксючица. Говорю я о куда более поразительном факте.

Рассуждения об "идеологическом вакууме", нуждающемся в заполнении, давно уже стали стандартным припевом на любой тусовке московских интеллектуалов. Важно, однако, что под "заполнением вакуума" имеется в виду вовсе не свободное соревнование исторически сложившихся идеологий, либеральной, консервативной и социал-демократической, как происходит во всех современных странах, но непременно некая всеобъемлющая моноидея (одни лукаво называют ее Национальной, другие откровенно Русской), т.е. нечто вполне средневековое, вроде северокорейского "Чучхе".

И добро бы занимались этим одни проповедники "Русского пути", как Зюганов или Подберезкин. Но ведь даже либеральнейшие из либералов - и те туда же. Два примера. Тот же Гулыга, замечательный знаток немецкой классической философии (я сам когда-то напечатал в "Новом мире" похвальную рецензию на его книгу о Гегеле). О чем пишет он сегодня? Конечно, о Русской идее (естественно, попадает при этом и мне как "тенденциозному ее интерпретатору"). Пишет очень искренне и как всегда устрашающе эрудированно, но совершенно не понимая, что к чему, даже не задаваясь вопросом, отчего такие разные и уважаемые люди, как А. Валицкий или Д. Драгунский, могли отзываться о его предмете таким образом: "Когда говорят о Русской идее, у меня по коже пробегает легкий мороз. Потому что на самом деле это просто идея российской империи, не более того и не менее" [19]. Отвергает их всех Гулыга как "тенденциозных интерпретаторов" - и баста.

Против них выдвигает он Достоевского, который писал, что "Русская идея, может быть, будет синтезом всех тех идей, которые... развивает Европа в отдельных своих национальностях" [17, т. 18, с. 37]. И, более того, "Россия живет решительно не для себя, а для одной лишь Европы" [17, т. 13, с. 377]. Или, как добавляет Гулыга, "все ответственны за всех" [20]. Говорил это Достоевский? Конечно. Но и другое ведь он говорил. Например, что "Константинополь должен быть наш, завоеван нами, русскими, у турок и остаться нашим навеки" [17, т. 26, с. 83]. Да еще и яростно спорил с Н. Данилевским, который тоже, разумеется, был убежден, что завоевание Константинополя - наша судьба, но считал все-таки необходимым поделить его после захвата с другими славянами. Очень рассердился тогда Достоевский: "Какое может быть сравнение между нами и славянами?.. Как может Россия участвовать во владении Константинополем на равных основаниях со славянами, если Россия им не равна во всех отношениях - и каждому народу порознь и всем им вместе взятым?" [17, т. 26. с. 83].

Все, конечно, "ответственны за всех", и про Россию, которая "живет для одной лишь Европы", тоже красиво сказано. Но наше (т.е., собственно, даже не наше, чужое, то, что нам еще предстоит захватить) не трожь! И не только с Европой, но и с братьями, славянами не поделимся. Да тот ли, помилуйте, перед нами Достоевский, которого представил нам Гулыга как певца и пророка "всечеловечества"? Да, конечно •хр И знал это о нем еще Бердяев: "Тот же Достоевский, который проповедовал всечеловека и призывал к вселенскому духу, проповедовал и самый изуверский национализм, травил поляков и евреев, отрицал за Западом всякие права быть христианским миром" [9, с. 16].

Но если так, чем же была в прошлом веке Русская идея? Абстрактной слащавой риторикой о "всечеловечестве", как пытается внушить читателям Гулыга? Или конкретной и жесткой имперской политикой, которой, между прочим, предстояло сдать Россию "бесам"?

Очевидно, что для либерала-перебежчика Гулыги, ставящего на одну доску как "творцов Русской идеи" проповедника "национально-патриотической диктатуры" И. Ильина и В. Соловьева, при том что для последнего понятие национальной идеи имело смысл чисто религиозный ("идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности" [7, т. 1, с. 220]), риторика важнее политики. Но определяет-то судьбы страны политика. И именно поэтому, несмотря на все красивые абстракции. Русская идея по-прежнему способна убить Россию. И, следовательно, выбирать нужно между Ильиным и Соловьевым, а не смешивать в одну кучу яростного националиста и человека, видевшего в национализме гибель отечества.

Еще хуже, однако, что и не переметнувшиеся в "патриотический" лагерь либералы стараются как-то адаптироваться к веянием времени и тоже взять на вооружение ту же Русскую идею. Об этом второй пример.

15

Доклад № 31 Российского научного фонда толкует об интеллектуальном потенциале страны и способах его реализации. Но озаглавлен он "Русская идея: демократическое развитие России" [21]. Помилуйте, по пути демократии идут уже 117 стран мира. Что же в нем специфически русского? И ведь умные же писали это люди, а вот даже самые простые, на поверхности лежащие вопросы в голову им почему-то не пришли.

Чем, спрашивается, отличаются они от "патриотов", которые объявляют главным принципом Русской идеи, скажем, коллективизм, даже не подозревая, что глашатаи так называемой Азиатской идеи в Куала Лумпуре или в Сингапуре давно уже провозгласили его своей монополией. Ведь до последнего времени азиатские "патриоты" объясняли свой стремительный экономический успех именно коллективизмом, который отличает, по их мнению, Азию от индивидуалистической белой Европы, включающей, естественно, и Россию. (Поразительно и другое "патриотическое" совпадение. При первых же признаках экономической катастрофы, постигшей Азию в 1997 году, ведущий идеолог "азиофильства" премьер-министр Малайзии М. Мохамед тотчас обвинил в ней тех самых злодеев, которых винят в экономических невзгодах России Зюганов или Баркашов - евреев.) То же самое происходит, впрочем, и с другим отличительным свойством, приписываемым "патриотами" Русской идее, - с духовностью. И тут ведь они опоздали. На самом деле идеологи воинствующего индуизма давно уже убеждают мир, что как раз в духовности всегда и состояла Индийская идея, принципиально отличающая их как от мусульман, так и от христиан (опять-таки, разумеется, включая православных россиян).

Короче говоря, в провинциальном своем самодовольстве "патриоты" даже и не заметили: решительно все, что пытаются приписать они Русской идее, давно уже присвоено националистами других стран. И тем не менее в России дело дошло до того, что президент страны обязал своих аппаратчиков к такому-то сроку положить ему на стол Национальную идею. Родимые мои, и десятилетия не прошло, как вырвалась страна из удушающих объятий государственной моноидеи, а вы опять, словно загипнотизированные, тянетесь к еще одной. Ведь очевидно же, что как национальную идею ни назови - "идеологией патриотизма" (Зюганов) или "демократического развития" (авторы доклада № 31), ничем, кроме государственной монополии, стать она не может. И уже поэтому никак не вяжется с реальностью современного государства.

16

Совсем не удивительно, однако, что на таком фоне пророчества А. Панарина, либерального профессора, заведующего кафедрой политологам Московского университета, звучат вполне естественно. Говорит он по сути то же, что Достбевский, пусть и не так ярко: "Любая партия в России рано или поздно обнаруживает - для того, чтобы сохранить власть, ей необходима государственная и даже мессианская идея с провозглашением мирового величия и призвания России" [22, с. 137]. И предсказывает поэтому:

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: маркетинг реферат, конспекты 8 класс.



Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки