Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6 | Следующая страница реферата

Действительно, <пролетарская социология> была идейной химерой. Исторический материализм не мог не возненавидеть свою <научность>, явленную в <социологической закономерности>. Поэтому социологическая теория <равновесия вещей, людей и идей> изначально была обречена на то, чтобы стать ересью, хотя Бухарин оставался самым влиятельным теоретиком партии до конца 20-х гг.

Укажем еще одну точку отторжения (точнее, любви-вражды) философского и социологического импульсов в советском марксизме. С одной стороны, следует представить <диалектику>, которой столь блестяще владел Ленин. Гибкость, относительность и неуловимость диалектического мышления превращали исторический материализм (несмотря на видимую отчетливость его формул) в нечто таинственное и непредсказуемое. Отсюда и эзотерическая лексика исторического материализма. Исторический материализм - это, кроме всего прочего, поэтика революционного подвижничества и страдание от невозможности высказать себя до конца. Социология же своей устремленностью к <закономерностям функционирования и развития> с наивной откровенностью делает тайное явным и профанирует революционную романтику в рационализированных схемах. При этом социолог может успешно играть роль <Неистового Роланда>. Таким и был Бухарин. Он вполне логично (в функционалистской манере) и простодушно (с точки зрения марксизма) предположил, что при капитализме генеральная линия пролетариата направлена на взрыв <общественного целого>, а диктатура пролетариата при социализме направлена на взрыв <общественного целого>, а диктатура при социализме направлена на укрепление единства.

Особую роль в разгроме бухаринской социологической школы сыграло <философское руководство> конца 20-х гг. во главе с А.М. Дебориным, который возглавлял тогда журнал <Под знаменем марксизма> и Общество воинствующих материалистов-диалектиков. В частности, один из наиболее радикальных <диалектиков> Н.А. Карев отказывался рассматривать исторический материализм как социологию, потому что ее объективистский характер не соответствует духу марксизма [23]. Он пытался квалифицировать социологию как буржуазную науку [24], но дальнейшего развития эта идея не получила. Нет оснований считать, что <социология> связывалась тогда с <научно-механистическим> направлением советского марксизма. Примечательно: когда в 1929 г. вышла книга ленинградца С.А. Оранского <Основные вопросы марксистской социологии>, она расценивалась <диалектиками> как направленная против механистического метода. Критик упрекал автора лишь в том, что в книге <не сводится счетов со Степановым, Аксельрод и Сарабьяновым> [9, с. 188]. Открытая <философским руководством> полемика на страницах журнала <Под знаменем марксизма> была направлена на то, чтобы идеологически скомпрометировать социальные и философские воззрения <механицистов>. Когда над <механицизмом>, казалось бы, была одержана полная победа и Аксель-род была обвинена в измене марксизму-ленинизму, деборинцы попали в такую же яму, какую копали <механицистам>. Удар нанесли свои. 7 июня 1930 г. в <Правде> была опубликована статья членов Общества воинствующих материалистов-диалектиков М.Митина, В.Ральцевича и П.Юдина <О новых задачах марксистско-ленинской философии>. 9 декабря в Институт красной профессуры приезжал Сталин и беседовал с членами партбюро[4] [7]. А 25 января 1931 г. было принято постановление ЦК ВКП(б) <О журнале "Под знаменем марксизма">, где деборинская группа подверглась идеологическому разгрому. Члены группы Н.А. Карев, Я.Э. Стэн, И.К Луппол, И.П. Подволоцкий и другие были впоследствии репрессированы. Деборин ждал ареста, собирался кончить жизнь самоубийством, но судьба его сложилась сравнительно удачно. С того времени никакого участия в философских дискуссиях он не принимал. Деборинцев стали называть <меньшевиствующими идеалистами>, а <социология> восстановила свои позиции в теоретическом лексиконе советского марксизма. В 1936 г. в журнале <Под знаменем марксизма> разъяснялось, что марксистская общественная наука это и есть социология, и нет никаких оснований считать данное слово опошленным буржуазными учеными [28, с. 110]. И - самое главное - было установлено, что слово <социология> употреблено И.В. Сталиным <в положительном смысле> [55, с. 532].

Написанный И.В. Сталиным очерк <О диалектическом и историческом материализме> завершил канонизацию марксизма-ленинизма. Изучение исторического материализма предполагало четкое уяснение трех особенностей общественного производства: 1. Производство является базисом, определяющим характер всего общественного и политического уклада общества; 2. Производительные силы обусловливают производственные отношения; 3. Новые производительные силы и соответствующие им производственные отношения возникают в недрах старого строя не в результате преднамеренной, сознательной деятельности людей, а стихийно, бессознательно, независимо от воли людей [43].

В конце 30-х гг. была реформирована Академия наук, созданы новые научные и учебные учреждения, Высшая аттестационная комиссия, многоуровневая система политического образования, установлены достаточно высокие должностные оклады и ставки для научных сотрудников и преподавателей. Все это предопределило развитие инфраструктуры науки вплоть до краха СССР.

К осени 1946 г. в Институте философии Академии наук появилось нечто похожее на социологическое подразделение - сектор, которым руководил профессор М.П. Баскин. Программа сектора социологии выражена в его протоколах следующим образом: <Теперь, когда введено слово "социология", очень важно отбросить архивные категории социологии. Нужно взять плоть и кровь материалов по социологическим учениям...> [1]. М.П. Баскин занимался изучением и критикой зарубежных социологических концепций и получал поддержку со стороны начальника Управления пропаганды ЦК ВКП(б) Г.Ф. Александрова и Ю.П. Францева - в то время завотделом печати Министерства иностранных дел СССР. Александров, Францев и Баскин активно публиковали статьи с анализом и критикой западных социологических концепций в научной и политической периодике. В <команду> Александрова входили будущие руководители советской общественной науки П.Н. Федосеев (возглавлявший теоретический журнал ЦК ВКП(б) <Большевик>), М.Т. Иовчук, B.C. Кружков. Собственно говоря, роль Баскина заключалась в том, чтобы обеспечивать <социологический триумвират> реферативным материалом и доводить творческие идеи Александрова до конечного результата. Так или иначе, работа Александрова, Францева и Баскина имела исключительно важное значение для формирования жанра <критики буржуазной социологии> и рецепции западных идей в период, предшествовавший коренным изменениям в тематической программе советского марксизма.

4. Социальные обследования и политический контроль

Особую и малоизученную проблему истории советской социологии составляет положение эмпирических обследований. Казалось бы, сбор данных о движении, демографическом составе, доходах населения, общественном мнении, политических настроениях и т.п. был запрещен. Однако запрет распространялся исключительно на открытое использование информации в печати и научной работе, регламентировавшееся Государственным комитетом при Совете министров СССР по охране государственных тайн в печати [20]. Огромные массивы социальной, экономической и политической информации собирались по закрытым каналам, обобщались и доводились до сведения директивных органов. Массовые методически оснащенные обследования, в том числе опросы, в рамках открытой академической и вузовской науки стали проводиться в начале 60-х гг., однако сбор и анализ самых разнообразных сведений об общественной и частной жизни различных категорий населения составляли органическую часть управления обществом. Такого рода обследования можно было бы без особой иронии назвать демоскопией, если бы они не имели секретного характера и не были связаны с произволом и политическими репрессиями. Можно сказать, что за внутренним <железным занавесом> в Советском Союзе сформировался исторически уникальный <мутант> эмпирических социальных обследований. Результаты этих обследований с большей или меньшей ответственностью использовались для выработки внутренней политики режима.

Фрагменты из истории этого направления могут быть реконструированы на основе публикации В.С. Измозика [21]. Информация о социальном составе, настроениях и общественном мнении населения систематически собиралась с 1918 г., когда был создан Информационный отдел ЦК РКП(б), рассылавший вопросники по губернским комитетам партии и даже пытавшийся проводить еженедельное анкетирование <по вопросам общего состояния работы на предприятии, настроения рабочих и служащих>. Уже тогда был поставлен вопрос о качестве сведений и вполне осознана необходимость разработки <однотипной информационной схемы>. Вероятно, наибольшие успехи в этой работе были достигнуты Политуправлением Красной Армии, проводившим организованные анкетные опросы личного состава и выпускавшим информационный бюллетень. В марте 1921 г. была предпринята попытка создать государственную систему социально-политической информации, ядром которой стали органы ВЧК. В инструкции по сбору госинформации, утвержденной приказом ВЧК в феврале 1922 г., указывалось: <Основной целью госинформации является информирование центра о степени устойчивости на местах, освещение настроений всех групп населения и факторов, влияющих на изменение этих настроений> [72]. С этого времени Информационный отдел ВЧК ОГПУ собирал ежедневные, еженедельные и ежемесячные сводки и на их основе составлял месячный обзор <Политсостояние СССР> (включавший, кроме текста, табличные материалы). Информация органов госбезопасности обоснованно считалась более надежной по сравнению с партийными политсводками, поскольку использовались сеть осведомителей (своего рода включенное наблюдение), перлюстрация переписки и, конечно же, то, что сегодня называют <анализом случая>. Данные ОГПУ входили в еженедельные обзоры Информационного отдела ЦК РКП(б) для секретарей ЦК и членов Политбюро. Эти обзоры включали также анализ писем в редакции газет и журналов. Характерна тематика обзоров: <Настроения и активность кулачества>, <Политнастроения и классовые группировки в крестьянстве>, <Слухи о войне>, <О некотором повышении активности интеллигенции>, <Политическая физиономия деревни>. Следует отметить, что в основе обзоров лежали вполне определенные концептуальные представления о <советском человеке>, сложившиеся в практике <чисток> 20-х и 30-х гг. и позволявшие производить дифференциацию населения по категориям, различение нормы и отклонения в <уровне сознательности>. В этом отношении эмпирические обследования соответствовали теоретическим установкам официальной социологической доктрины. В последующие десятилетия вплоть до краха коммунистической системы методы сбора информации и тематика обследований практически не изменились. После институционализации академических социологических обследований в 1960-е гг. произошло своеобразное разделение тематического пространства дисциплины: все то, что не соответствовало критериям политически допустимого, проходило под грифом секретности либо для служебного пользования[5] [8].

Вопрос о том, можно ли считать закрытые обследования научными, не очевиден. Несомненно, они несли на себе отпечаток ведомственной показухи и предназначались для сугубо <прикладной> цели - политического контроля, но в то же время являются достаточно объективным историческим источником. Преимущество академических социологических обследований, качество которых также во многих случаях оставляет желать лучшего, заключается прежде всего в том, что они предназначены для академических целей. Но в любом случае не следует сбрасывать со счетов обследования неакадемического характера.

5. Модернизация советской социологической доктрины в 1950-е годы

В конце 1940-х гг. окончательно сложился жанр <критики буржуазной социологии>. Если не принимать всерьез оскорбительных выпадов в адрес <буржуазии>, можно сказать, что благодаря тщательному реферированию иностранной литературы в рамках этого жанра осуществлялась интенсивная рецепция западной общественной мысли. Многие <критики> на протяжении по меньшей мере четырех послевоенных десятилетий составляли интеллектуальный бомонд. Они имели возможность читать западные книги и периодические издания, недоступные подавляющему большинству научных сотрудников и преподавателей диамата и истмата. Контингент социологов-профессионалов сформировался во второй половине 1950-х гг. большей частью из тех, кто владел английским языком. Вероятно, особого упоминания заслуживает роль социологов-международников в институционализации социологического направления в обществоведении. Это Ю.А. Арбатов, Ю.А Замошкин, Г.В. Осипов, В.С. Семенов и др.

В 1950-е гг. в лексиконе советского марксизма возникло словосочетание <конкретные исследования>. Речь шла об изучении <реальной жизни людей>, преодолении <догматизма, талмудизма и начетничества>. В статье Ф.В. Константинова был сформулирован принципиальный для советской социологии вопрос: не грозит ли это <ползучим эмпиризмом>? <Наоборот, - отвечает автор (с 1951 г. директор Института философии Академии наук СССР), - общетеоретические и конкретные исследования будут взаимно питать друг друга. Получится своеобразное разделение труда> [27, с. 11]. <Конкретные исследования> не шли дальше проведения философско-пропагандистских конференций на передовых промышленных предприятиях (московские заводы <Калибр>, <Каучук>, <Красный пролетарий>), но зато в научных статьях стали все чаще появляться фактические сведения о становлении личности рабочего, преодолении пережитков прошлого, трудовом героизме. Это была уже <качественная> версия эмпирической социологии, своего рода <исследования случая>.

Исключительно важную роль в становлении советской социологии в 1950-е гг. сыграли заграничные контакты философского руководства и сопровождающих лиц. В 1956 г. энергичные шаги по установлению сотрудничества с Академией наук были предприняты ЮНЕСКО. Впервые советская делегация во главе с П.Н Федосеевым участвовала во Всемирном социологическом конгрессе (Амстердам, август 1956 г.). Это событие стало переломным моментом в институционализации советской социологии. Философское руководство вернулось с конгресса, убежденное в необходимости развития марксистских социологических исследований. Была достигнута договоренность о посещении Москвы руководителями Международной социологической ассоциации. Решение вопроса о создании Советской социологической ассоциации уже не вызывало сомнений. Проблемы социологии стали постоянно обсуждаться на ученых советах, и осенью 1956 г впервые прозвучало еще нереальное пожелание создать социологический журнал. Эта идея, по всей вероятности, согласованная с Федосеевым, была декларирована М.Д. Каммари, который активно участвовал в институционализации социологии [13, с 223].

С 1957 г. началась дискуссия о соотношении исторического материализма и социологии. Не вполне ясно, какие обстоятельства вызвали опубликование в журнале <Вопросы философии> статьи Юргена Кучинского <Социологические законы>, в которой предлагалось разделить проблематику социологии и исторического материализма [31]. Началась полемика, в результате которой вопрос о положении социологии в системе марксистского обществоведения стал обсуждаться открыто. Возражения Кучинскому, по свидетельству В.Ж. Келле, были связаны с несвоевременностью противопоставления социологии историческому материализму, которое могли использовать <догматики>, для того чтобы <загубить развитие конкретной социологии в стране>. <Социология в наших условиях, - пишет Келле, - могла развиваться, только признавая исторический материализм как свою методологическую основу> [64]. К этому можно добавить, что исторический материализм сам стремился к тому, чтобы стать полноценной социологией.

На международном совещании социологов в Москве в январе 1958 г. термин <социологические исследования> был освящен академической властью [56]. Само совещание представляло собой казус. Инициатива пригласить в Москву президента Международной социологической ассоциации Ж. Фридмана принадлежала А.Н. Леонтьеву [4], который познакомился с ним двумя годами раньше в Париже. Фридман примыкал к той части западной интеллигенции, которая по отношению к коммунизму именовалась попутчиками (fellow-trevellers). В 1938 г. он побывал в стране социализма и написал довольно благожелательную, хотя и подозрительную в идеологическом отношении книгу <От святой Руси к СССР>. Став президентом МСА, Фридман стремился установить контакты с советскими социологами и провести совместные исследования. В частности, его интересовали проблемы воздействия техники и автоматизации на содержание труда и социальную структуру. Определить тему совместных исследований советских и западных социологов было нелегким делом. Изучение технического прогресса в разных социальных системах позволяло при случае продемонстрировать непримиримость идеологий на внешне нейтральном поле. Эта тематика была импортирована в Институт философии в декабре 1956 г. директором департамента общественных наук ЮНЕСКО Ж. Баландье, который и предложил советским обществоведам участвовать в работе международного бюро по изучению социальных последствий научно-технического прогресса |5]. Возможно, визит Фридмана в Москву и его заинтересованность в изучении социалистического опыта индустриализации дали дополнительный импульс к развертыванию исследовательского проекта по изучению механизации и автоматизации труда в Горьком (проектом руководил Г.В. Осипов, а курировал его П.Н. Федосеев). Аналогичная тематика стала предметом и советско-польского научного сотрудничества в начале 1957 г. Однако, влияние техники на социальное развитие на международном совещании в Москве 6-12 января 1958 г. не обсуждалось. В определенной мере совещание представляло собой осторожную попытку наладить связи с международным социологическим сообществом, и выступления советских обществоведов были рассчитаны на западных гостей - Т. Маршалла, Ж. Фридмана, Т. Боттомора, П. Холландера, Э. Хьюза, Р. Арона, Г. Шельски и др. Фридман выступил с докладом о проекте исследования кинофильмов, в частности, представлений об успехе в жизни, демонстрируемых кинематографом. Доклад Федосеева о проблеме мирного сосуществования в социологических исследованиях и преподавании социологии (доклад готовили Ю.Н. Семенов, Е.Д. Модржинская и Ю.А. Замошкин) был своего рода революцией, поскольку содержал высказывания о значительной роли, которую играют конкретные социологические исследования в марксизме.

Влияние хрущевских либеральных реформ на развитие социологии было многократно усилено импортом социологической фразеологии с Запада. С 1957 по 1961 г. только Институт философии в Москве посетили 217 иностранных философов и социологов [3]. В Советский Союз приезжали И.Берлин, Р.Энджелл, У.Ростоу, А.Гоулднер, Ч.Райт Миллс, Р.Мертон, Т.Парсонс. В январе 1960 г. Отделение философских, правовых и экономических наук АН СССР рекомендовало для чтения лекций в Колумбийском и Гарвардском университетах о социологических исследованиях в СССР А.Ф. Окулова и Ц.А. Степаняна [6]. В определенной мере советская социология изготавливалась <на экспорт>. Именно <на экспорт> в июне 1958 г. была официально учреждена Советская социологическая ассоциация.

Немаловажным обстоятельством развития социологической науки в СССР было сотрудничество с польскими интеллектуалами. С середины 50-х гг. в Институте философии на Волхонке часто бывали Адам Шафф и другие польские обществоведы. Вероятно, они повлияли на формирование плодотворной идеи отделения социологии от философии. В 1956 г., когда Шафф выпустил книгу <Актуальные проблемы культурной политики в области философии и социологии>, стало ясно, что автор развивает <линию XX съезда> за те пределы, которые были установлены для исполнителей партийных решений. Польский журнал <Мисл филозофична>, возглавляемый Лешеком Колаковским, в 1956 и 1957 гг. вел себя достаточно прямолинейно. Ежи Шацкий требовал защитить культуру от реакции, в том числе сталинской, Ежи Вятр и Зигмунт Бауман в статье <Марксизм и современная социология> (1957, № 1) объясняли сталинскую фальсификацию марксизма интересами определенных социальных групп, стремящихся подчинить себе рабочий класс.

Научная деятельность, по мнению польских социологов, не должна быть предметом постановлений, директив и ограничивающих науку авторитарных идеологических решений. Атака польских социологов была глубоко созвучна настроениям

К началу 60-х гг. в стране активно проводились <конкретные исследования>. Сектор исследования новых форм труда и быта в Институте философии (руководитель Г.В.Осипов) изучал трудовые коллективы московских и горьковских заводов; начиналось исследование отношения к труду ленинградских рабочих (В.А Ядов, А.Г. Здравомыслов); уральские социологи (М.Н.Руткевич) завершили крупное исследование промышленных предприятий свердловского совнархоза и выпустили книгу о культурно-техническом развитии рабочего класса. Эта работа получила одобрение и поддержку в высоких политических инстанциях. Впервые в академических кругах стал обсуждаться вопрос о социологического института - в Свердловске. Инициатором этого дела был М.Т. Иовчук, который одно время был в <свердловской ссылке> в должности завкафедрой диалектического и исторического материализма Уральского университета и особо покровительствовал уральцам. Однако основная работа по <пробиванию> социологии проводилась в Москве.

Атмосфера <хрущевской оттепели> вызвала социологическое реформаторство. Задача ускоренного построения коммунизма требовала <новых людей>, и социологи должны были создать методологию воспитания <нового человека>. Это был удобный случай завоевать идеологический и институциональный плацдармы. Однако инициатива была проявлена с неожиданной стороны. Первой послевоенной публикацией, где ставился вопрос о самостоятельном развитии социологии в связи с наблюдаемыми статистическими закономерностями, была статья В.С. Немчинова, авторитетного экономиста и политика, которому удавалось сохранить интеллектуальную независимость. Он декларировал инженерно-социологическую интерпретацию социологической науки, усматривая в ней альтернативу идеологической риторике исторического материализма. В центре его интерпретаций стояли ключевые статистические понятия <индивидуальной величины> и <статистического факта> [42, с. 22-23, 26]. Шокирующим было заявление Немчинова, что при социализме социологи и экономисты превращаются в своеобразных <социальных инженеров>. Свой доклад на заседании Президиума Академии наук СССР 23 декабря 1955 г. Немчинов построил на различении <общих законов развития общества> и <индивидуальных элементов общества>. В последнем случае объектом социологического исследования становятся не спекулятивные <сущности>, а массовые процессы. Конечно же, речь шла о возможном разделе сфер влияния в общественных науках: пусть идеологи занимаются <общими закономерностями>, а ученые - массовыми процессами. Немчинов немало лет стоял во главе Отделения экономических, философских и правовых наук АН СССР, и философы, вероятно, докучали ему сверх всякой меры.

В 1960-е гг. социология была на подъеме[6] [9]. В массовом сознании того времени преобладала научно-техническая экзальтация. Дискуссия между <физиками> и <лириками> явно завершалась победой <физиков>. Постепенно формировалась технократическая идея научного управления обществом (неявная альтернатива стратегии и тактике классовой борьбы). Социология удачно вписывалась в <научную> версию коммунистического строительства, ее задача заключалась в информационном обеспечении формирования <нового человека> и перерастания социалистических общественных отношений в коммунистические. Укрепить позиции социологии можно было, только ограничив диктат идеологов в Академии наук. Новые дисциплинарные направления, как правило, создаются для того, чтобы найти выход из позиционного конфликта между доминирующей группой и новым поколением ученых, созревшим для самостоятельной работы. Дискуссия о предмете социологии и ее отличии от исторического материализма, которую Питер Бергер назвал <семейной склокой> [59], продолжалась с выступления в <Вопросах философии> Ю. Кучинского вплоть до 1990 г., когда советский марксизм угас в одночасье.

В последующий период наблюдалось относительно автономное развитие по меньшей мере четырех линий в советской социологической мысли. Первая из них - <конкретные социальные исследования>. Вторая линия в социологии представлена академиком В.С. Немчиновым и его командой <математических экономистов>. Отсюда начиналась и математическая социология (А.Г. Аганбегян, Ю.Н. Гаврилец, Ф.М. Бородкин и др.). Третья линия - <критика буржуазной социологии>. Жанр <критики>, который воспринимался западными советологами как симптом обскурантизма и невежества, на самом деле был не так прост и заключал в себе некоторую амбивалентность. Критика сводилась к утверждению, что взгляды критикуемых персон враждебны подлинно научной социологии марксизма. Особой ошибки в такого рода утверждениях не содержится. С другой стороны, <критики> постоянно работали с источниками и благодаря этому обстоятельству транслировали западные идеи на советскую аудиторию. Можно сказать, они строили деревянного коня для коммунистической Трои. То, что <критик> не мог сказать открыто, он выражал путем реферирования и публикации текстов идейного врага. Этот жанр сформировал внутри научного сообщества отчетливо распознаваемый <незримый колледж> людей, включенных в мировую интеллектуальную традицию. Минусом жанра можно считать подмену добросовестного исторического исследования переложением идейного наследия вперемешку с собственными оригинальными мыслями. И четвертая линия была связана с <теорией научного коммунизма> (такая специальность была введена в 1963-1964 гг.), которая занималась политико-воспитательной деятельностью в вузах и одновременно развивала собственные социологические программы, весьма специфические. <Научный коммунизм> не имел институциональной базы в Академии наук. Попытки завотделом научного коммунизма Института философии Ц.А. Степаняна обосновать необходимость создания академического Института научного коммунизма вызвали резкое противодействие президента М.В. Келдыша. <Научно-коммунистическая> социология получила преимущественное распространение в партийных органах и на кафедрах общественных наук в высших учебных заведениях, где научный коммунизм преподавался с 1963 г. как предмет, предназначенный для формирования мировоззрения студентов. Таким образом, тематическая программа <научно-коммунистических> социологических исследований была изначально связана с задачами идеологической работы и существенно отличалась от того, что делали <академические> социологи. На Всесоюзной конференции по конкретным социологическим исследованиям в Академии общественных наук при ЦК КПСС в 1966 г. будущий заведующий отделом пропаганды ЦК КПСС Е.М.Тяжельников предлагал создать партийно-государственную структуру социологических центров в СССР [45], и партийные инстанции видели в социологии новый эффективный способ идеологической деятельности на научной основе.

6. Социологический ренессанс

25 февраля 1966 г. Президиум Академии наук СССР принял постановление <О мерах по улучшению организации и координации конкретных социальных исследований>. В Академии был создан Научный совет по проблемам конкретных социальных исследований, сектор исследования новых форм труда и быта в Институте философии преобразовался в отдел конкретных социальных исследований. В Институте экономики была организована лаборатория социально-экономических и демографических проблем, сектор конкретных исследований культуры и быта народов СССР был создан в Институте этнографии, а в Институте государства и права -лаборатория социально-правовых исследований. Центральному экономико-математическому институту поручалась разработка математических моделей социальных процессов [47]. Прорабатывался вопрос о создании социологического института на базе осиповского отдела в Институте философии. В 1966 г. Г.В. Осипов был назначен президентом Советской социологической ассоциации.

Социологическими исследованиями в стране занимались, по официальной, вероятно, завышенной оценке, две тысячи специалистов [47]. К этому времени был накоплен немалый опыт социологической работы. Проводились исследования общественного мнения и аудиторий центральных газет (Б.А. Грушин, В.Э. Шляпентох), ленинградский проект <Человек и его работа> (руководитель В.А. Ядов) в течение десятилетий служил методологическим эталоном для социологов, в Новосибирске активно изучались профессиональные ориентации школьников (В Н.Шубкин), начал выпускаться сериальный сборник <Социальные исследования>, и вообще социологическая библиотека насчитывала уже десятки наименований. От массы обществоведческой литературы социологические публикации отличались не столько по тематике (<проблемы труда и быта> могли означать что угодно), сколько по особому идейному настрою - они были настроены на свободу личностного выбора. Именно идея свободы выбора лежала в основе одной из самых известных книг по социологии - <Социология личности> И.С. Кона (1967).

Новый этап в развитии советской социологии начинается в 1968 г., когда создается Институт конкретных социальных исследований Академии наук СССР, директором которого стал академик А.М. Румянцев, вице-президент Академии наук[7] [10]. С 1968 по 1971 г в институте развертывались серьезные социологические проекты, результаты которых отчасти представлены в <Информационных бюллетенях ИКСИ АН СССР>. Этот период можно с некоторой условностью назвать расцветом советской социологии. Научно-исследовательская работа в ИКСИ была организована по <проектной> системе. <Проект> объединял группу специалистов для решения конкретной проблемы. <Проекты> объединялись в <направления>. Направлений было три: 1) социальной структуры и социального планирования; 2) управления социальными процессами; 3) истории социологии. Первое направление возглавлялось Г.В. Осиповым, второе - Ф.М. Бурлацким, третье - И.С. Коном. К осени 1969 г. институт провел, помимо своих академических исследований, около двадцати опросов для ЦК КПСС, Московского горкома партии и других партийных органов. Положение института было двойственным. С одной стороны, он был частью идеологических учреждений партии, с другой - чужеродным элементом. Высокий интеллектуальный потенциал института, атмосфера восторженности и ожидания чудесных открытий, напряженные личные отношения, подозрения со стороны руководящих инстанций - все это делало ситуацию крайне нестабильной.

Партийно-идеологическая атака на институт началась осенью 1969 г., когда были подвергнуты жесткой критике <Лекции по социологии> Ю.А. Левады [33]. Второй сеанс атаки был посвящен книге <Моделирование социальных процессов> [41]. Есть версия, что партократия не могла принять либерализма и свободомыслия социологов. Однако обстоятельства реорганизации института более сложны, чем эта схема. В обстановке социологической эйфории и энтузиазма многие интеллектуалы недвусмысленно декларировали приоритет <научной социологии> над философским словоблудием [48]. В качестве альтернативы <философии> фигурировали структурно-функциональный анализ и математика. Хотя даже самые отчаянные социологи не были диссидентами, некоторые из них при желании не могли скрыть пренебрежительного превосходства над идеологами. Вероятно, атака была вызвана не случайным инцидентом (<Лекции> Левады не были причиной противостояния), а накопившейся напряженностью в отношениях между <умниками> и <партийцами>. Позиционный конфликт внутри профессионального сообщества социологов неминуемо вел к радикальным изменениям в расстановке сил. Немаловажное значение имело и ужесточение идеологического режима после 1968 г., когда в Чехословакию были введены войска.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: шпори по математиці, изложение на родине ломоносова.



Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки