Предыдущая страница реферата | 1  2  3 | Следующая страница реферата

Отталкиваясь от противопоставления ограниченности монархии и безграничной всеобщности республики, Дж. Кавальканти подчеркивал изменчивость и ограниченность поведения и самой жизни властителя, тогда как республика устойчива. Сущность этой устойчивости составляет любовь к свободе, защита которой как раз и обеспечивается, как показал Ф, Гвиччардини, преимуществом, отдаваемым законам и общественным актам перед интересами частных лиц. Часто прилагательное субстантивировалось и говорилось вообще о «частных», под которыми в первую очередь понимались именно властители. Другим средством защиты устойчивости республики становятся участие граждан в политических делах, а также свободный политический образ жизни.

В то же время не отрицалось и значение частного интереса. За ним признавалась позитивная роль, если он может быть направлен на достижение общего блага. Более того, личная доблесть, предусмотрительность и жажда чести — качества, которыми обладают немногие, получали высокую оценку. Гвиччардини предлагал четко разделять тех, кто стремится к занятию выборных должностей и к служению республике (они должны обладать жаждой чести, но одновременно делать всю свою жизнь «прозрачной» для оценки сограждан), и тех, кто только голосует на выборах. Последних вовсе не должны отличать ни доблесть, ни стремление к чести (формально это должно выражаться в их отказе от занятия выборных должностей), однако это ограничение компенсируется полной дискретностью их частной жизни.

Подобная логика становится первым приближением к идее разделения властей и вообще признания полезности и функциональности структурной дифференциации внутри республики. Особенно серьезно эта тема разрабатывалась в связи с обобщением опыта Венецианской республики, наиболее устойчивой и формализованной политической системы не только Италии, но и всей тогдашней Европы. В этой связи в незавершенной, к сожалению, работе Д. Джаннотти «Книга о республике венецианцев» анализировалось вычленение четырех институциональных основ: Большого Совета, Совета Призванных, Коллегии и Дожа. Как бы параллельно, но в иной плоскости выделялась другая четверица, относящаяся к политическим функциям: образование должностей, обсуждение вопросов войны и мира, законотворчество и обжалование политических решений.

Одновременно с аналитическим выделением универсальных функций республики как политической системы итальянские теоретики обсуждали и вопрос о функциональной специфике этапов осуществления политики. Гвиччардини, озабоченный проблемой узурпации власти амбициозными «частными» и присвоением права принимать решения людьми, не обладающими доблестью, настаивал на необходимости различать функционально совершенно разные этапы политики: обсуждение и принятие решения. Первое открыто для «множества», второе — только для обладателей доблести и выборных должностей. Джаннотти пошел дальше, выделяя три стадии — обсуждение, выбор решения и его исполнение. В конечном счете именно подобные специализированные субсистемы и функции, как сказали бы современные исследователи, дают возможность ставить вопрос о характере их соединения, т. е. о том, что составляет основу разделения властей и конституции.

В итоге сформировались две концепции республики как смешанного правления, обобщавшие сильные стороны флорентийского и венецианского конституционного формализма. Одна концепция (условно ее можно назвать «флорентийской») заключалась в том, что само устройство республики должно быть таково, чтобы позволить доблести и другим республиканским добродетелям в полной мере служить политическому сообществу. Другая (условно — «венецианская») состояла в том, что республиканские институты должны нейтрализовать человеческие пороки и сделать действия людей необходимо полезными для политического сообщества.

Итальянский республиканизм дал импульс развитию идеи смешанного правления, а тем самым демократизма. Во всяком случае принципы территориальности, народного суверенитета и конституционности выражены здесь уже вполне отчетливо. В целом намечена и проблематика разделения властей, создания системы сдержек и противовесов. К сожалению, контрреформация с ее революционной редукцией политической практики привела к заметному спаду политической мысли в Италии.

На рубеже современности. Многовековой опыт не только Италии, но и других стран Западной Европы позволил осуществить длительную проработку и вызревание гражданской культуры (частного права) и норм «общественного договора» (правового процесса) в рамках корпоративных и территориальных автономий. Этот длительный и порой весьма болезненный процесс как раз и дал возможность Западной Европе в политическом отношении подготовиться к переходу в эпоху современности (модерна). В процессе этого перехода республика все больше воспринималась как форма политии, а гражданское общество — как его субстанция. Однако только к XVII веку эти различия проявились вполне отчетливо 12. Для Ж. Бодена республика — суверенное государство, т. е. не вся политическая система, а ее наиболее устойчивая структура, обеспечивающая целостность и, главное, управляемость. Наиболее отчетливо сформулировал соотношение общества как материи и республики как формы С. Пуфендорф. Отсюда через осуществленный X. Вольфом анализ формы республики, т. е. уже через форму форм (монархия, аристократия, демократия и «смешанная республика»), протягивается линия к формированию понятия политического режима и, в частности, к различению смешанно-республиканского и чисто демократического режимов.

Переход к современной эпохе в политике связан со становлением суверенитета — окончательным разделением «империума» на ряд суверенитетов 13. Абсолютистские королевства стали важным двигателем этого процесса. Распад единого сакрального порядка в результате Реформации, утверждение принципа «чья земля, того и вера» позволили ряду монархов претендовать на соединение в своих руках и горизонтальной, и вертикальной составляющих политической организации, на абсолютную власть в своих территориальных политических системах, которые одновременно являли собой и последние империи, и первые нации-государства.

Современная эпоха характеризуется созданием принципиально нового типа политических систем — суверенных территориальных государств или наций-государств. Возникает единая национальная территория. Самоопределение осуществляется прежде всего за счет установления границ; в то же время перегородки между внутренними территориями (графствами, марками и т. п.), между сословиями и корпорациями становятся прозрачными и проницаемыми. Возникает единое гражданское общество, а вместе с ним масса граждан. Прежние сословные и корпоративные привилегии и свободы становятся «естественными» правами человека и гражданскими свободами. Появляются новые скрепы политических систем: территориальные границы, однородный правовой режим внутри них, масса соотечественников и единое национальное гражданство.

Нации-государства как бы замыкаются в себе, но это квазизамкнутость, принципиально отличная от замкнутости архаичных систем. Там в расчет принимался только внутренний порядок, покоящийся на родовом этосе. Внешний мир был чужд по определению: и враги, и друзья были равно «гостями», чужаками. Здесь четкая, юридически значимая граница позволяла рационально организовывать взаимоотношения политической системы и среды, отчетливо различать не только своих и чужих, но и своих среди чужих, чужих среди своих, т. е. врагов, соперников, попутчиков, союзников, друзей, что создавало основу для формирования целой гаммы разнообразных и рационально организованных отношений с внешним миром. Так возникла самостоятельная область внешней политики, противостоящая внутренней, но в то же время разделяющая с ней общие системные характеристики. Благодаря отчетливому оформлению суверенитета, различению внешней и внутренней политики начала складываться система международных отношений. Возникли так называемая «Вестфальская система», а за ней и последующие поколения международных политических систем.

Процесс консолидации политических систем эпохи современности (модерна) принято называть политической модернизацией. Этот процесс проявляется по-разному. Трудно назвать страну, где бы этот процесс шел совершенно равномерно и без сбоев. Пожалуй, наиболее гладким он был в Англии. Можно сказать, что этот процесс в целом существенно не прерывался и в примыкающих к ней областях Западной и Северной Европы. Однако опоясывающее эту зону полукольцо европейских владений Габсбургов и в целом территорий так называемого «второго издания крепостничества» стало регионом, где процесс не только пошел вспять, но и воспроизводилась прежняя европейская раздробленность без уже ставшей невозможной вертикали.

Вовлечение в процесс модернизации все новых и новых геополитических пространств, столкновение модернизаторских и контрмодернизаторских тенденций, различные уровни освоения наследия промежуточной эпохи отдельными политическими системами — все это привело к тому, что темпы и глубина модернизации оказались далеко не одинаковы в отдельных частях мира и даже Европы. Постепенной модернизации британского типа были противопоставлены ее более или менее форсированные версии, отличающиеся индивидуальным своеобразием.

Британия: возвращение к себе. Нельзя сказать, что британцам просто повезло. Им пришлось потратить немало сил, максимально мобилизовать сдержанность, самоконтроль и прагматизм, чтобы избежать опасных искушений отбросить старые, «отжившие» политические структуры и заменить их новыми. В результате новые структуры несли как бы двойную нагрузку: реализовывали те функции, к которым они предназначены, и те, которые осуществлялись разрушенными структурами, но о которых система «помнит». Получилось своеобразное явление дедифференциации.

Подобного рода искушение возникло в результате политического кризиса, спровоцированного попытками Карла I править единолично и абсолютно. И хотя в июне 1642 года король признал конституционный принцип разделения полномочий между тремя «состояниями» — королем, лордами и общинами — в «Ответе на 19 предложений парламента» 14, инерция конфронтации была столь велика, что разразилась гражданская война.

Осмысляя истоки Великого Бунта, Ф. Хантон в «Трактате о монархии» (1643) обратил внимание на то, что при конфликте между конституционными властями — королем и парламентом — ни одна из этих властей не может претендовать на его разрешение, ибо это означало бы претензию на абсолютную роль. «В этом случае, который выходит за рамки конституции,— писал Хантон,— необходима апелляция к обществу, как если бы никакой конституции вовсе не существовало» 15. Прямая демократия становится тем самым не только возможной, но фактически неизбежной.

Отсутствие конституции — следствие революционного разрушения политической системы. Ее восстановление во всей полноте и немедленно было невозможно. Требовалось начинать как бы заново, используя простейшие, примитивнейшие формы. Такими формами явились самодеспотизация, завоевание Британии революционной армией во главе с Кромвелем и одновременно «апелляция к обществу». После решительной военной победы «армии святых» первые дни 1649 года стали моментом создания республики как бы на пустом месте. 4 января «охвостье» парламента заявило, что «народ является источником всей справедливой власти». После этого был учрежден Высокий суд над Карлом Стюартом. 27 января был вынесен смертный приговор и через три дня приведен в исполнение. 17 марта формально упразднено само королевское звание. Еще через два дня ликвидирована палата лордов. Фактическое разрушение республики или политической системы теперь и формально оказалось признанным. Началась фаза воссоздания.

21 марта 1649 года «охвостье» парламента издало «Декларацию, выражающую основы его последних обсуждений и устанавливающую нынешнее правление в виде свободного государства (free State)*. Формула «свободное государство» употреблялась в английском политическом дискурсе того времени в значении простой или прямой демократии. Теперь республика рассматривалась не с вершины достигнутой «осенью средневековья» сложной смеси обычного права и юридической схоластики, а с примитивного уровня tabula rasa современности с ее идеальными и пока довольно бедными абстракциями естественного права и здравого смысла. Исходным моментом нового британского республикализма стали народный суверенитет и прямая демократия тех, кто вооруженной рукой революционера взял власть.

Дальнейший ход политической жизни, несомненные способности и чувство ответственности людей, оказавшихся у власти, привели к тому, что новая республика как бы спонтанно начала воспроизводить рациональные черты республики старой. К счастью, английские «святые» оказались прагматичнее континентальных строителей «новых иерусалимов» Дж. Савонаролы, Яна Матиса и Яна Бекельза, не стали бороться за идеальное «совершенство» своей новой республики, а допустили ее компромиссную самореставрацию в старую. В ходе постепенного усложнения политической системы еще при Кромвеле, а затем при Стюартах воспроизводились старые и создавались новые институты. Наконец, после Славной революции 1688 года прежняя конституция трех властей — короля, лордов и общин — восстановилась в новой, более последовательной и рациональной форме. Представительная власть общин трансформировалась в законодательную. И хотя она номинально делилась с королем, прежняя верховная власть суверена ограничивалась исполнительной властью. Восстановилась вся система независимой судебной власти — от мировых судов до высшей инстанции в виде палаты лордов.

Этот опыт позволил Дж. Локку, а за ним Ш. Монтескье сформулировать и обосновать фундаментальные для современной демократии принципы разделения властей или, по выражению А. Янова, изобрести демократию 16. Открытие Монтескье заключалось в том, что старую схему смешения вертикально соотносимых форм правления — монархии, аристократии и демократии — он дополнил последовательным проведением идеи функциональной специализации власти. Эта идея была с блеском использована в Новом Свете.

Новый Свет: хорошо усвоенное старое. Британский политический опыт и его теоретическое осмысление послужили основой для становления республиканизма в Северной Америке. Реализация политической утопии в Новом Свете стала возможной благодаря тому, что вобравшая в себя уроки истории политическая мысль смогла прагматически приземлить и придать жизненную основательность «третьей британской революции». Отцы-основатели североамериканской республики не были людьми утопически ограниченными. В своем прагматизме они пошли дальше республиканцев кромвелевской эпохи. Еще «до бостонского чаепития» 17 поборникам американской независимости была ясна нелепость разрушения политической системы до основания, чтобы строить совершенно новое, идеальное здание республики. Гораздо более привлекательной была идея замены отдельных блоков политической системы на функционально эквивалентные, но более рациональные и совершенные, а также выявления более четких, ясных и рациональных связей между отдельными блоками. Такому подходу способствовали два обстоятельства: высокий уровень образования и уважения к теории политики, а также навыки свободных британцев, сохраненные и преумноженные в Новом Свете вопреки противодействию властей.

Не возникало и проблемы, что брать за образец — то, что было проверено практикой. Здесь прагматика (понимание обреченности и бессмысленности любых книжных или внешних образцов) была удачно подкреплена теорией: британская политическая система при всем недовольстве правлением Георга III признавалась не просто наиболее совершенной из всех существующих в Европе, но и наиболее близкой к республиканскому образцу. Характерно, что в своей «Защите конституции правительства США» (1787) будущий второй президент страны Дж. Адаме писал: «Конституция Англии — это на деле республика и как таковая всегда рассматривалась иностранцами и наиболее учеными и просвещенными англичанами». Британию американский политик называл монархической республикой и подчеркивал: «Ограниченная монархия, особенно когда она ограничена двумя независимыми ветвями — аристократической и демократической властями, коренящимися в конституции, по праву может носить это имя» 18. С республикой связывал Адаме господство права, когда писал в 1776 году: «Самое точное определение республики — это «"империя законов, но не людей"» 19, склоняясь, по сути дела, к венецианской версии республики.

На первых порах, однако, при создании американской республики возобладала флорентийская модель. Энтузиазм борьбы за независимость дал простор республиканским добродетелям. Однако и здесь удалось избежать крайностей. Об институциональной стороне не забывали, чтобы не возникло ненужных разрушений политической системы. Те институты самоуправления колоний, судебной системы, которые существовали к моменту провозглашения независимости, были сохранены. Предпринимались усилия по созданию институтов, необходимых для восполнения недостающих и/или выпавших в результате провозглашения независимости блоков, прежде всего центральной исполнительной и законодательной власти. При этом отцы-основатели США намеренно не навязывали ни штатам, ни отдельным общинам единообразной схемы, а полагались на инициативу граждан. Они справедливо считали, что это не только позволит улучшить процесс отбора наиболее совершенных политических форм, но и будет способствовать проявлению и выявлению республиканских добродетелей. Издержки флорентийского подхода со временем становились все яснее, что заставило Дж. Вашингтона признаться: «Мы, пожалуй, были слишком хорошего мнения о человеческой природе, когда формировали нашу конфедерацию» 20. Произошел поворот к венецианской модели с ее упором на политический и юридический формализм и с известными чертами аристократического синдрома.

Такой поворот курса во второй половине 80-х годов XVIII века был сопряжен с жесткой рационализацией и упрощением концепта республики, с переносом центра тяжести на формальную сторону структурной рациональности политического устройства. Его осуществили федералисты, противопоставившие свой революционный прагматизм довольно разнородной группе 21 оппонентов. В политической полемике их уничижительно назвали «антифедералистами» (ср. наших «антиреформаторов»), хотя в эту группу попали совсем разные люди — «классические республиканцы» 22, либералы 23, а также сельские популисты 24, если учитывать только наиболее крупные группировки. Всех их в конечном счете объединяло нежелание или неспособность отринуть флорентийскую модель республики с ее упором на роль гражданских добродетелей и с немалой толикой демократизма.

Республика против демократии. Редуцируя политическую проблематику до «судьбоносного выбора» между правильным и неправильным, будущий четвертый президент США Дж. Мэдисон в 10-м номере «Федералиста» 25 различал чистую демократию («общество, состоящее из небольшого количества граждан, собирающихся купно и осуществляющих правление лично») и республику («форму правления с использованием определенной системы представительства»). Здесь любопытен невольный, видимо, акцент на общество в случае демократии и на правление в случае республики. Сходным образом проведено различение и в 14-м номере «Федералиста»: «...при демократии народ собирается купно и осуществляет правление лично, тогда как в республике съезжаются и управляют страной его представители и уполномоченные на то лица» 26.

Подобная трактовка республики, ее противопоставление демократии имеют свои преимущества. Схема легко проникает в обыденное сознание, склонное оперировать антитезами. В результате победы федералистов было осуществлено крупное историческое свершение — принята Конституция США. Доведя конституционный формализм до венецианского совершенства, они, по существу, исчерпали свою историческую миссию. Однако политическая инерция заставляла федералистов упрямо настаивать на резком противопоставлении республики и демократии. Надо сказать, что обстоятельства этому благоприятствовали. Французская революция, якобинский террор, разрушение политической системы до основания, чтобы через апелляцию к прямой демократии (народу, нации) начать с самого начала,— все это, естественно, придавало идее демократии ощутимый привкус примитивизма, разрушительности и деспотического своеволия. Характерны в этой связи рассуждения известного американского лексикографа и политика Н. Уэбстера. Он писал выдающемуся британскому философу Дж. Пристли: «Под демократией понимается правление, при котором законодательная власть осуществляется непосредственно всеми гражданами, как в прежние времена в Афинах и Риме. В нашей стране эта власть находится в руках не народа, а его представителей. Власть народа, по существу, ограничена непосредственным использованием права голоса. Отсюда ясное различие между формой правления у нас и в древних демократиях. Наша форма правления получила название республики или, скорее, представительной республики. Поэтому и слово «демократ» используется как синоним французского якобинца. ...Под республиканцами же мы понимаем друзей нашего представительного правления, которые полагают, что в государстве недопустимо никакое воздействие, которое не было бы санкционировано конституцией и законами» 27.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: новшество, банки рефератов бесплатно.



Предыдущая страница реферата | 1  2  3 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки