Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4 | Следующая страница реферата

То, что донаучные и доязыковые понятия, образ-эталоны привязаны к опыту следует из описанного выше их возникновения. Они не могли быть выражаемы через другие понятия, т.к. не было языка для выражения. Они не могли быть привязаны ни к какой теории – не было никаких теорий. Они порождались только чувственным восприятием, т.е. чистой воды опытом. Но это не гарантирует такой привязанности на научном этапе, особенно если принять во внимание вышеупомянутые феномены, на которые и ссылаются постпозитивисты. Ниже я приведу ряд примеров из физики, показывающих, что в норме связь понятий (и аксиом) с опытом имеет место, а там, где эта норма нарушается, где наука изменяет своему методу, появляются "удобные конструкты познания", "флогистоны".

Рассмотрим сначала волновую теорию света. Как она возникла исторически? Были опыты с интерференцией и дифракцией. Ограничимся для простоты интерференцией. Можно ли на основании наблюдаемой интерференции в соответствии с единым методом обоснования дать свету определение как волновому явлению? Нет, нельзя. Потому что интерференция показывает только, что свет обладает свойством огибать препятствия. Под волнами же имеется в виду не только свойство огибать препятствия, но и еще куча свойств: периодичность, частота, амплитуда, фаза, способность складываться и в зависимости от перечисленных характеристик либо гасить друг друга, либо увеличивать, либо выдавать разные сложенные картины, т.е. в принципе бесконечное число свойств (хотя и поддающееся упорядочению и сведению к нескольким). То, что свет подобно механическим волнам огибает препятствия, еще не значит, что он обладает всеми прочими волновыми свойствами. В частности он не обязан (пока) обладать периодичностью, синусоидальностью и т.д. Что значит не обязан? Это значит, что свойство периодичности, синусоидальности и т.п. пока что гипотетичны, пока что никак не привязаны к опыту. Т.е. по методу обоснования свет пока еще не волны. Но ведь теория света в период открытия дифракции и интерференции была в фазе генезиса, а не обоснования. В этой фазе оправдано сделать генетическое предположение, что свет – это волны со всеми их свойствами. Такое предположение имеет мощные эвристические возможности т.к. задает направление целой куче новых экспериментов по проверке наличия у света прочих волновых свойств. И они ставятся. И выясняется, что у света есть и длина волн, и частота, и фаза и т.д. Только после всех этих экспериментов можно рассматривать свет как волновое явление и в обосновании, имея в виду конкретный набор волновых свойств, проявленных во всех этих экспериментах. Но и теперь нельзя называть его просто волнами. Ибо мы не можем гарантировать, что тем самым не припишем свету каких-либо свойств, которыми обычные, известные и изученные волны (механические) обладают, а свет не обладает. И действительно, как мы теперь знаем, свет это не просто волны, во всем подобные механическим, это волны, обладающие и волновыми и корпускулярными свойствами. Условно говоря, поток квантов света это, так сказать, дискретные, прерывные волны, в то время как механические волны – это непрерывные волны. Вот этим то свойством волновой непрерывности свет не обладает и оно ни в каких экспериментах себя не проявляло. Но сторонники волновой теории, не будучи знакомы с единым методом обоснования, утверждали, что свет не просто обладает конкретными волновыми свойствами, а что это – волны со всеми свойствами известных тогда механических волн. И именно поэтому им казалось, что противоречие волновой и корпускулярной теорий непреодолимо. А на самом деле и противоречия то не было: если свет обладает волновыми свойствами, но не всеми, в частности не обладает непрерывностью волн (нигде в эксперименте себя не проявившей), то почему бы ему не обладать заодно и корпускулярными свойствами. Прокравшееся в неявном виде в волновую теорию света представления о непрерывности световых волн нарушает единый метод обоснования. Нарушает его тем, что приписывает объектам (явлению), подпадающим под определение понятия "свет", свойства, не привязанные к опыту. И это приводит в дальнейшем к противоречию.

Другой пример – это история определения Ньютоном массы в своей механике. Хотя Ньютону принадлежит исключительная роль в выработке единого метода обоснования на уровне стереотипа или образца, в эксплицитной, проявленной и осознанной форме он этим методом не владел. Поэтому массу он определил, как количество корпускул в теле. Т.е. не через свойства, проявляемые в эксперименте (и не аксиоматически), а по схеме "F есть G". Помимо того, что в этом определении нарушалось требование привязки свойств, лежащих в основе определения понятий, к опыту, оно было избыточным, ибо определение массы, как меры инерции, следует из второго закона Ньютона, что и было замечено Эйлером и с тех пор стало принятым, а корпускулы забыты.

Следующий пример – история с парадоксом Ландау-Пауэрлса и его разрешением Бором и Розенфельдом. Парадокс возник при создании квантово-релятивистской теории электромагнитного поля. Он состоял в том, что уравнения классической теории электромагнитного поля (уравнения Максвелла) относительно Е и Н (электрической и магнитной напряженности) не могли быть отменены и в квантово-релятивистской теории, поскольку они описывали то же самое поле, что и квантово-релятивистская теория, и феномены и свойства его на макроуровне квантово-релятивистской теорией не отменялись. Но в классической теории Е и Н были непрерывными функциями, определенными в каждой точке пространства, что в силу квантуемости этого поля не могло иметь места в квантово-релятивистском описании его. На что и обратили внимание Ландау и Пауэрлс. Бор и Розенфельд разрешили эту проблему, определив переменные Е и Н в уравнениях Максвелла в квантово-релятивистской теории как новые понятия. Конечно, это остались все те же напряженности со всеми их прежними свойствами, кроме одного: теперь они не были непрерывными функциями, определенными в каждой точке пространства, а получали определение только в некоторой окрестности точки. В окрестности, в которой Е и Н обретали смысл как интегральные характеристики микропроцессов распада и образования частиц, и могли быть, в принципе, замеряемы. (Подобно тому, как давление и температура газа являются интегральными характеристиками процесса движения молекул и имеют смысл лишь в объеме окрестности превышающей в какое-то число раз размер молекулы). Таким образом понятия новой теории вновь привязывались к опыту. Спрашивается откуда взялось свойство непрерывности функций Е и Н в классической теории. Легко видеть, что это было нарушением требования единого метода обоснования, поскольку никаких опытов в бесконечно малой окрестности точки мы принципиально не может осуществлять и следовательно никаких свойств с общностями и разностями наблюдать и воспринимать там мы не можем.

Однако, установления самого факта связи понятий научной теории с опытом все еще недостаточно для рационального объяснения вышеупомянутых феноменов науки. Необходимо еще прояснить характер этой связи, позволяющий одну и ту же онтологическую сущность описывать качественно разными (с разными свойствами) понятиями и получать одни и те же выводы из разных систем аксиом, не превращая их в "удобные конструкты познания". Для этого рассмотрим с точки зрения привязки понятий к опыту, что происходит с близкими понятиями при переходе от одной фундаментальной теории к другой.

Для примера возьмем переход от классической ньютоновской механики к теории относительности Эйнштейна. На первый взгляд может показаться, что такой переход опровергает всякую привязку к опыту понятий и их свойств. Действительно, сходные понятия у Ньютона и Эйнштейна (пространство, время) обладают не просто разными свойствами. Это согласно единому методу обоснования не противоречило бы привязке к опыту, а означало бы лишь, что из бесконечного набора свойств определяемых объектов мы выбираем для определения их в одной теории одни, а в другой другие, (как, скажем, в классической теории газов мы определяли их через объем, давление и температуру, а в кинетической – через энергию молекул, их скорость и т.п.). В случаях, подобных переходу Ньютон – Эйнштейн, эти понятия обладают, по видимости, противоположными свойствами. На первый взгляд кажется, что не может время быть одновременно и абсолютным и относительным. И, следовательно, ни одно из них на самом деле не привязано к опыту.

Но на самом деле все-таки может один и тот же объект "время" обладать свойствами и абсолютности и относительности. Начну объяснение с аналогии. Представим, что у нас в руках кусок лезвия серпа и мы по нему пытаемся описать свойства всего лезвия, в частности его геометрическую форму. Наши органы чувств (глаза) посылают в мозг сигналы, которые автоматически сравниваются там с образ-эталонами и выдают нам восприятие: это похоже на окружность. Мы не доверяем чисто зрительному восприятию и замеряем кривизну на разных участках приборами. Она, оказывается, не идеально постоянная, но все же весьма близка к этому. Помня, что реальные объекты могут соответствовать нашим номинал-определениям лишь благодаря допускам на отклонение от них, мы заключаем, что форма лезвий серпов – окружность. Затем мы получаем в свое распоряжение целый серп, изготовленный на том же заводе по тому же ГОСТу (т.е. принадлежащий к множеству определяемого нами понятия "серп") и убеждаемся, что его форма – это все-таки не окружность, а некоторая другая кривая, скажем, парабола. Означает ли это, что наше прежнее определение было неверно, давало нам ошибочную, или в терминах Куайна относительную онтологию, привязанную не к опыту, а к теории? Нет это означает только, что и онтология и вся теория относятся к некоторой конкретной области действительности, которую (и только ее) эта теория описывает. Не онтология привязана к теории, а обе они вместе привязаны к описываемой действительности. Что происходит, когда мы переходим к действительности, которая включает данную, является расширением ее (Эйнштейн для Ньютона), или углублением (микромир для классики)?

Хотелось бы сказать, что новая теория является обобщением предыдущей теории и новая онтология – обобщением предыдущей онтологии. А старые теории и онтология – частными случаями новых, да еще такими, чтобы получались из новых через предельный переход, как это и имеет место в случае Ньютона и Эйнштейна. (Эйнштейновское время выражается через ньютоновское по формуле, в которой есть аддитивный член с коэффициентом v2 / c2, где v – скорость инерциальной системы, а с – скорость света. При v стремящемся к 0, эйнштейновское время переходит в ньютоновское, а при малых v они совпадают практически). Однако история с Ньютоном и Эйнштейном – лишь частный случай взаимоотношения теорий, описывающих включающие друг друга области действительности. Случай с серпами, несмотря на его условность и примитивность, описывает более универсально характер взаимоотношения подобных теорий, точнее соотношение онтологий в таких случаях. Для того, чтобы лучше это понять вспомним, что при аксиоматическом построении теории понятия определяются аксиомами. Аксиомы есть не что иное, как утверждения об отношениях между объектами, которые мы описываем в базовых понятиях. Отношения же - это, вообще говоря, функции. Например, по закону-постулату Ампера сила тока пропорциональна напряжению и обратно пропорциональна сопротивлению. Эти функции можно выразить и формулой и графиком. Графики подводят нас к нерву проблемы. Ведь аксиомы-постулаты – это уже обоснование, которому обязательно предшествует постановка опытов в генезисе. Результат каждого опыта – это точка на графике. По точкам строится на графике кривая, которая затем превратится в аксиому. График – это наше чувственное восприятие свойства (отношения), аксиома (формула) – его определение в теории. Но мы знаем, что экспериментальные точки на таких графиках никогда идеально точно не лежат на тех прямых и кривых, которыми мы описываем их в формулах-постулатах. Наши формулы-постулаты, наши понятия с их свойствами, онтология, которую дает нам наука – это всегда лишь аппроксимация тех подлинный свойств, которыми обладает натура. Аппроксимация – это не абсолютное отражение, конечно, но это не та онтологическая относительность, о которой говорит Куайн. Я бы даже сказал, что аппроксимация вообще не может быть названа онтологической относительностью. Это просто неточность, ограниченная точность науки. Вещь, которая своей тривиальностью не способна вызвать в ком-либо даже слабых эмоций, не говоря о буре чувств, которые вызывает у философов науки онтологическая относительность. Но эта аппроксимация объясняет суть взаимоотношения онтологий в таких теориях, как ньютоновская и эйнштеновская в общем случае. А именно, когда мы опытно, чувственно имеем дело с частью действительности (куском серпа), нас устраивает более простая аппроксимация, обеспечивая приемлемую точность (окружность). Когда мы получаем доступ к ощупыванию более широкого круга действительности, включающего данный (весь серп), эта упрощенная аппроксимация становится неточной, требуется новая, которая будет обеспечивать требуемую точность не только в прежней области действительности, но и в охватывающей ее. Как видно из примера с серпом, качественно эти аппроксимации не обязаны сводиться одна к другой через предельный переход. Тем не менее обе они будут отражением с определенной точностью реального свойства объектов действительности, то бишь реальной онтологии, только одна будет отражать его в одной области, а другая – в другой, ее включающей. Каждая будет привязана к действительности через опыт, через точки на графике.

Я подозреваю, что даже после этого объяснения остался еще психологический дискомфорт у читателя: какая-то аппроксимация против совершенно очевидного смыслового, онтологического противоречия между абсолютностью и относительностью времени. Но вспомним, что "абсолютное" и "относительное" это всего лишь слова языка, которые принципиально не точны и многосмысленны. Познание же строится не на словах, а на понятиях. В языке "абсолютное" и "относительное" имеет необычайно широкий и расплывчатый набор смыслов, вплоть до того, что относительность у многих ассоциируется с произвольностью. Но абсолютность времени у Ньютона имеет совершенно четкий функциональный смысл: t1 = t2 – время течет одинаково в разных системах. И точно такая же четкость и функциональность в относительном эйнштейновском времени, только функция другая: . (Эта эйнштейновская относительность, как видим не имеет ничего общего с бытовой относительностью, по которой "все относительно"). Это разные функции, но подобно окружности и параболе в случае с серпом они дают одинаково приемлемую аппроксимацию действительной онтологии (свойств) времени в сфере действия ньютоновской модели, а за ее пределами приемлемость аппроксимации дает только эйнштейновская модель. И ясно, что рано или поздно мы столкнемся с опытом (судя по данным астрофизики, уже сталкиваемся), который потребует уточнения и эйнштейновской аппроксимации времени. Т.е. реальное время оказывается таки и абсолютным и относительным. Точнее, оно течет (в инерциальной системе) по некому закону, который мы в области действия ньютоновской теории достаточно хорошо аппроксимируем ньютоновским абсолютным временем, а в более широкой области – эйнштейновским относительным.

Привязанность понятий (и аксиом) к опыту опровергает и онтологический релятивизм и утверждение социальных постпозитивистов о влиянии социального фактора на исходные посылки и выводы научных теорий. Эйнштейн не мог бы ни под чьим влиянием сделать время относительным, если бы он не смог свою относительность привязать к опыту.

Наконец, аппроксимационный характер привязки понятий к опыту опровергает и попперианскую "погрешимость". Не вдаваясь в требования единого метода, касающиеся верификации выводов и связанное с ними уточнение смысла истинности в науке можно уже на основании вышеразобранного, сказать, что не только понятия (их свойства) являются аппроксимацией действительной онтологии, но и научная теория в целом, включая ее выводы, является аппроксимацией описываемой его действительности. И как всякая аппроксимация, она истинна (приемлема) лишь в некоторой области. Так называемый "опровергающий эксперимент" не свидетельствует о погрешимости соответствующей теории, не отменяет ее истинности, а лишь устанавливает границу области приемлемости аппроксимации, даваемой этой теорией. Остается истинной не только прежняя теория, но и ее обоснование. Как новая теория не отменяет прежней, так и новое обоснование не отменяет прежнего. Старая аппроксимация остается действительной вместе с ее обоснованием в своей области. Новое и старое обоснование делается по одному и тому же методу, а именно, единому методу обоснования. Только в одном случае идет привязка понятия к одному массиву опытных данных, а в другом – к другому (хотя эти массивы и пересекаются, точнее новые включают в себя прежние как часть).

Тут релятивизаторы могут попробовать возразить, что если мы наперед не знаем границ истинности теории, то это равносильно относительности этой истинности. Однако это не так, ибо хоть мы (до "опровергающего эксперимента") и не знаем точных границ области применимости наших теорий, но знаем границы уменьшенной области, в которых эта применимость гарантирована. Это границы нашего уже имеющегося опыта. Если, скажем, на момент создания классической механики человечество имело уже опыт со скоростями до 20 км/сек, и ньютоновская "абсолютная" аппроксимация времени привязывалась (соответствовала) этому опыту, то и вся ньютоновская механика, при условии, что она выстроена аксиоматически (или дедуктивно развернута из базисных постулатов без применения генетического и других методов), и при условии выполнения прочих требований единого метода гарантированно истинна, дает приемлемую аппроксимацию действительности, в определенной области, а именно для скоростей, не превышающих 20 км/сек. При сохранении прочих "нормальных" условий, как например, чтобы за время до применения теории не произошло тотальной аннигиляции материи и т.п. В то время, как не наука, скажем астрология, и без аннигиляции материи и т.п. не может гарантировать истинности своих выводов ни в каких пределах.

Список литературы

1. Рассел Б. "Исследование значения и истины", Идея пресс. М. 1993, (London, 1940).

2. Feyerabend P "Science in free society", London, N.Y. 1978.

3. Поппер К. "Реализм и цель науки". По "Современной философии науки", Печенкин А. М. "Логос", 1996.

4. Поппер К. "Реализм и цель науки". По "Современной философии науки", Печенкин А. М. "Логос", 1996, с. 94.

5. Лакатос И. "Бесконечный регресс и основания математики". По "Современной философии науки". Печенкин А. М. "Логос", 1996, с. 115.

6. Куайн В. "Онтологическая относительность". По "Современной философии науки". Печенкин А. М. "Логос", 1996.

7. Кун Т. "Объективность, ценностное суждение и выбор теорий". По "Современной философии науки", Печенкин А. М. "Логос", 1996, с. 80.

8. Воин А., "Неорационализм", Киев, 1992, гл. "Модель познания модели".

9. Воин А., "Рационализм от Декарта до наших дней", Sententiae, Киев, 2000, № 2.

10. Воин А., "Научный рационализм и проблема обоснования", Филисофские исследования, М.,2000, №3.

11. Воин А. "Абсолютность на дне онтологической относительности". Философские исследования. М. 2001, № 1.

12. Пиаже Ж., "Избранные психологические труды", М., Просвещение, 1989.

13. Степин В. "Становление научной теории", Минск, 1976.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: экзамен, курсовые.



Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки