Предыдущая страница реферата | 1  2



“Да, я признаю, меня одурачили. Книга была мной не понята и наполовину, ничто в ней не казалось мне приемлемым, а это дает читателю назойливое ощущение неполноценности... В 1922г. я уже осилил “Улисса”, но временно отложил книгу в растерянности и фрустрации. Сегодня она вызывает у меня тоску, что и раньше. Почему же я взялся писать о ней?..

Единственным моментом, не подлежащим дискуссии, является факт десятого переиздания книги и то, что ее автора или возносят до небес, или предают анафеме. Он оказался меж двух огней противоборствующих сторон, и, таким образом, является феноменом, который психология не может оставить без внимания. Джойс оказал заметное влияние на своих современников, и это как раз явилось причиной моего интереса к “Улиссу” (3).

Первый архетип, с которым сталкивается всякий человек в процессе индивидуации, - Тень. Этот “сегмент психики” - еще не архетип коллективного бессознательного в подлинном смысле слова. Тень - это вся совокупность вытесненных нашей психикой представлений о нас самих, персонификация личного бессознательного. Тень автономна, это наш темный двойник, и чем больше его подавление, чем идеальнее хочет выглядеть человек в собственных глазах, тем большую Тень он отбрасывает.

Если Тень - наш двойник, то следующий архетип всегда персонифицируется лицом противоположного пола. Это близнецы Анима и Анимус: женское начало - в мужчине и мужское - в женщине. Анима, обитающая в бессознательном мужчины, - чувственно капризное, сентиментальное, коварное и демоническое существо. Она представляет собой источник иррациональных чувствований у мужчины. Анимус, напротив, источник рациональных мнений, не подвергаемых сомнению принципов, решительных суждений (“так положено”, “так принято” и т. п.), то есть предрассудков, принимаемых женщиной за непреходящие истины. Юнг обращает внимание на амбивалентность архетипических образов - они лежат “по ту сторону” моральных конвенций, добpa и зла. Анима может предстать в виде русалки, ведьмы, сирены, лорелеи; Анимус является в обличье колдуна, гнома или даже Синей Бороды. Это соблазнительные, искушающие, опасные образы, но именно они придают витальность и “душевность” мужчине, интеллектуальные способности, свободу от предвзятых мнений - женщине.

В процессе индивидуализации Анима и Анимус постепенно одухотворяются, совершается переход к “архетипу смысла”, к самости, подлинному центру психики. В отличие от лежащего на поверхности сознательного “Я”. Происходит возврат к персонификациям с чертами собственного пола.

Движение от “Я” к самости невозможно без универсальных символов. В иные эпохи психотерапия не была нужна именно потому, что содержания бессознательного представали как символы трансцедентного мира, лежащего за пределами нашей души. Психология и психотерапия нужны современному человеку, утратившему символический универсум. То, что мы сегодня обнаруживаем в глубинах собственной души, представало в традиционных обществах как прекрасный, упорядоченный божественный космос.

Идеальное соединение сознания и коллективного бессознательного совершается через символ. Символы и ритуалы суть “плотины и стены, воздвигнутые против опасностей бессознательного”, они позволяют ассимилировать колоссальную психическую энергию архетипов. Стоит догматам затвердеть в оторванности от опыта, как появляется опасность прорыва вод бессознательного, они поднимаются все выше, грозят захлестнуть сознание. Человечество всегда стоит на границе с неподвластными ему силами, готовыми вторгнуться в наш мир, приняв облик психической болезни, религиозного фанатизма или политического безумия. Охраняют человечество “стены” религиозно-мифологических символов. Когда был услышан крик “Великий бог Пан умер!”, это было предвестием гибели богов Эллады и Рима, а вместе с тем и античного мира. Христианство пришло на смену язычеству, по-прежнему защищая от “жуткой жизненности, таящейся в глубинах души”. Через тысячу лет “стены” ослабли, началась Реформация, пробившая бреши в проецируемых на внешний мир священных образах. Затем последовали рассудочное Просвещение, а за ним - “ужасающие, если не сказать дьявольские, триумфы нашей науки”. В итоге европейское человечество лишилось “защитных стен”, пребывает в духовной нищете, прекрасный космос вновь превращается в хаос. Отсюда, считает Юнг, и неврозы, и политическое идолопоклонство, и судорожные поиски на Востоке того, что было утрачено у себя дома. Цивилизация, растерявшая своих богов, свои мифы, по мнению Юнга, обречена, ибо миф устанавливает жизненные координаты, придает существованию осмысленный характер.

Коллективное бессознательное - это противоположный сознанию, но связанный с ним полюс психики - саморегулирующейся системы, в которой происходит постоянный обмен энергией, рождающейся из борьбы противоположностей. Обособление какой-то части психики ведет к утрате энергетического равновесия. Отрыв сознания от бессознательного ведет к нарастающему давлению - бессознательное стремится “компенсировать”, снять обособленность сознания. “Вторжения” коллективного бессознательного могут вести не только к индивидуальному или коллективному безумию, но и к расширению (“амплификации”) сознания. Эта задача стоит перед психотерапевтом: пациент постепенно овладевает своим бессознательным, переводит его на язык символов, пластичных образов искусства и религии. В неожиданных ситуациях, когда сознание не может справиться с возникшими затруднениями, бессознательное часто автоматически приходит на помощь, проявляет свою компенсаторную функцию. Подключается вся энергия психики. Решение может прийти, например, во сне. Нужно только уметь “слушать”, что говорит коллективное бессознательное.

“Улисс, много переживший странник, всегда стремился к своему родному острову, назад, к своей истинной самости, продираясь через восемнадцать глав приключений, и в конце концов ему удалось освободиться от мира обманов и иллюзий, и теперь он, бесстрастный, может “наблюдать издалека”. Так он достиг того же, что и Будда или Иисус, и к чему стремится Фауст - победы над миром дураков, освобождения от противоположностей. Улисс - бог-создатель у Джойса, подлинный демиург, который освободился от оков физического и ментального мира, и наблюдает его отстраненным сознанием. Он для Джойса то же, что Фауст для Гете, или Заратустра для Ницше. Он - высшая самость, возвратившаяся в свой божественный дом после слепого блуждания самсары...

В Улиссе так мало чувств, что все эстеты должны быть в восторге. Но давайте предположим, что сознание Улисса - не луна, а эго, обладающее суждением, пониманием и чувствующим сердцем. И тогда долгая дорога в восемнадцать глав будет не только отличаться отсутствием удовольствий, но станет дорогой на Голгофу; и замученный, обезумевший странник в конце концов, на закате упадет в объятия Великой Матери, которая означает начало и окончание жизни. За цинизмом Улисса кроется великое сострадание; он знает, что боль мира ни красива, ни хороша, и, что еще хуже, безнадежно несется сквозь вечность, повторяясь ежедневно, увлекая за собой в идиотском танце человеческое сознание на часы, месяцы, годы...” (3).

“Мне бы никогда не пришло в голову классифицировать “Улисса” как продукт шизофрении, - пишет Юнг. - Более того, подобный ярлык вообще ничего не объясняет, а нас интересует, почему “Улисс” обладает столь мощным воздействием на аудиторию, независимо от того, является ли его автор шизофреником высокого или низкого уровня развития. “Улисс” заслуживает звания наиболее патологического явления во всем искусстве модернизма. Он “кубистичен” в самом глубоком смысле, поскольку лишает реальности наиболее картину действительности, делая основным тоном произведения меланхолию абстрактной объективности. Кубизм - не заболевание, а тенденция представлять реальность определенным образом, который может быть либо гротескно реалистичным, либо гротескно абстрактным. Клиническая шизофрения в данном случае - чистая аналогия, основанная на том, что шизофреник представляет реальность как если бы она была абсолютно чужда ему или же наоборот, отчуждает себя от реальности. В современном искусстве это явление не представляет заболевание индивидуума, но является коллективной манифестацией нашего времени. Художник следует не личной цели, а скорее течению коллективного существования, произрастающего не столько из сознательной сферы, сколько из коллективного бессознательного современной психики. Вследствие того, что это коллективный феномен, он приводит к одинаковому результату в самых разных областях - в живописи, литературе, скульптуре, архитектуре. Очень примечательно, что один из духовных отцов модернистского движения - Ван Гог - в самом деле был шизофреником...” (3).

Под фантазией Юнг подразумевал два различных явления, а именно: во-первых, фантазму и, во-вторых, воображающую деятельность. Из текста его работы в каждом данном случае вытекает, в каком смысле следует понимать выражение “фантазия”. Под фантазией в смысле “фантазмы” Юнг понимал комплекс представлений, отличающихся от других комплексов представлений тем, что ему не соответствует никакой внешней реальной объективной данности. Хотя первоначально фантазия может покоиться на вспоминающихся образах действительно имевших место переживаний, все же ее содержание не соответствует никакой внешней реальности, но остается, по существу, выходом творческой активности духа, деятельностью или продуктом комбинации психических элементов, оккупированных энергией. Поскольку психическая энергия может подвергаться произвольному направлению, постольку и фантазия может вызываться сознательно и произвольно как в целом, так и по крайней мере частично. В первом случае она тогда не что иное, как комбинация сознательных элементов. Однако такой случай является искусственным и только теоретически значимым экспериментом. В повседневном психологическом опыте фантазия в большинстве случаев или вызывается вследствие настороженной интуитивной установки, или же является вторжением бессознательных содержаний в сознание.

Можно различать активные и пассивные фантазии; первые вызываются интуицией, т. е. установкой направленной на восприятие бессознательных содержаний, без предшествующей и сопровождающей интуитивной установки, при совершенно пассивной установке познающего субъекта. Такие фантазии принадлежат к психическим “автоматизмам” . Эти последние фантазии могут появляться лишь при наличии относительной диссоциации в психике, потому что их возникновение требует, чтобы существенная часть энергии уклонилась от сознательного контроля и овладела бессознательными содержаниями.

Пассивная фантазия всегда возникает из какого-нибудь процесса в бессознательном, противоположного сознанию, процесса, который содержит в себе приблизительно столько же энергии, сколько и в сознательной установке, и который поэтому способен проломить сопротивление последней. Напротив, aктивнaя фантазия обязана своим существованием не только и не односторонне интенсивному и противоположному бессознательному процессу, но настолько же склонности сознательной установки воспринимать намеки или фрагменты сравнительно слабо подчеркнутых бессознательных связей и, преобразуя их при помощи ассоциирования параллельных элементов, доводить их до полнейшей наглядности.

Следовательно, при активной фантазии дело отнюдь и не всегда сводится к диссоциированному душевному состоянию, но, скорее, к положительному участию сознания. Если пассивная форма фантазии нередко носит на себе печать болезненного или, по крайней мере, ненормального, то ее активная форма принадлежит нередко к высшим проявлениям человеческого духа, так как в ней сознательная и бессознательная личности субъекта сливаются в одном общем объединяющем произведении. Фантазия, сложившаяся так, может быть высшим выражением единства известной индивидуальности и даже создавать эту индивидуальность именно при помощи совершенного выражения ее единства.

Как в сновидении ( которое есть не что иное, как пассивная фантазия), так и в фантазии следует различать явный и скрытый смысл. Первый выясняется из непосредственного созерцания фантастического образа, этой непосредственной манифестации фантастического комплекса представлений. Конечно, явный смысл почти и не заслуживает названия - в фантазии он всегда оказывается гораздо более развитым, чем в сновидении - это, вероятно, должно проистекать из того, что сонная фантазия обычно не нуждается в особой энергии для того, чтобы действенно противостоять слабому сопротивлению спящего сознания, так что уже мало противоположные и лишь слегка компенсирующие тенденции могут дойти до восприятия. Напротив, бодрствующая фантазия уже должна располагать значительной энергией для того, чтобы преодолеть тормозящее сопротивление, исходящее от сознательной установки. Чтобы бессознательная противоположность дошла до сознания, ей необходимо быть очень важной. Если бы эта противоположность состояла лишь в неясных и трудно уловимых намеках, то она никогда не смогла бы настолько завладеть вниманием, т.е. сознательным либидо, чтобы прорвать связь сознательных содержаний. Поэтому бессознательное содержание приковано к прочной внутренней связи, которая именно и выражается в выработанном явном смысле.

Явный смысл всегда имеет характер наглядного и конкретного процесса, однако последний, вследствие своей объективной нереальности, не может удовлетворить сознания, притязающего на понимание. Поэтому оно начинает искать другого значения фантазии, - ее толкования, т. е. скрытого смысла. Хотя существование скрытого смысла фантазии сначала вовсе не достоверно и хотя вполне возможно оспаривать даже и саму возможность скрытого смысла, однако притязание на удовлетворительное понимание является достаточным мотивом для тщательного исследования. Это отыскание скрытого смысла может сначала иметь чисто каузакальную природу, при постановке вопроса о психологических причинах возникновения фантазии. Такая постановка вопроса ведет, с одной стороны, к поводам, вызвавшим фантазию и лежащим далее, позади; с другой стороны, к определению тех влечений и сил, на которые энергетически следует возложить ответственность за возникновение фантазии. Такого рода толкование Юнг назвал редуктивным.

Со временем, пишет Юнг, мы были вынуждены значительно расширить наше понимание скрытого смысла фантазии прежде всего в смысле причинности: психологию отдельного человека никогда нельзя исчерпывающе объяснить из него самого, но надо ясно понять, что его индивидуальная психология обусловлена современными ему историческими обстоятельствами и как именно. Она не есть лишь нечто физиологическое, биологическое или личное, но и некая проблема истории того времени. И потом, никакой психологический факт никогда не может быть исчерпывающе объяснен только из одной своей причинности, ибо в качестве живого феномена он всегда неразрывно связан с непрерывностью жизненного процесса, так что, хотя он, с одной стороны, есть всегда нечто ставшее, с другой стороны, он все же есть всегда нечто становящееся, творческое.

“Пророки всегда со всем несогласные и отличаются дурными манерами, но, как говорится, они иногда чешут в затылке. Существуют, как известно, большие и малые пророки, а к каким принадлежит Джойс, решать истории. Как всякий истинный пророк, художник является рупором психических тайн своего времени, зачастую таким же бессознательным как лунатик. Он думает, что он сам говорит, но на деле слово берет дух времени, а истинность того, что он произносит, познается по результату... “Улисс” - человеческий документ нашего времени, который, что особенно важно, содержит секрет... Книга мне кажется написанной в ясном сознании; это не сон, и не выброс бессознательного... Но потрясающей особенностью “Улисса” является абсолютное ничто, которое открывается за тысячной завесой; оно не принадлежит ни миру духа материи, ни духу и холодно взирает на нас из глубин космоса, подобно Луне, позволяя комедии рождения и разрушения идти своим чередом... Какой такой бережно хранимый секрет может скрываться с невиданным упорством на протяжении семисот тридцати пяти бесконечных страниц?.. Тайна нового космического сознания; и она открывается не тому, кто, исполненный внимания, пройдет путем всех семиста тридцати пяти страниц, но тому, кто сможет на протяжении семиста тридцати пяти дней смотреть на мир и на себя глазами Улисса. Это пространство времени, в любом случае, должно быть понято символически - “время, времена и еще полвремени” - иначе говоря, неопределенный период; но достаточный для того, чтобы произошла трансформация. Отделение сознания может быть выражено Гомеровским образом Одиссея, плывущего между Сциллой и Харибдой, между смыкающимися скалами мировой материи и духа...” (3).

Итак, объединяя все вместе, Юнг считает, что фантазию следует понимать и каузально, и финально. Для каузального объяснения она есть такой симптом физиологического или личного состояния, который является результатом предшествующих событий. Для финального же объяснения, фантазия есть символ, который пытается обозначить или ухватить с помощью имеющегося материала определенную цель или, вернее, некоторую будущую линию психологического развития. Так как активная фантазия составляет главный признак художественной деятельности духа, то художник есть не только изобразитель, но творец и, следовательно, воспитатель, ибо его творения имеют ценность символов, предначертывающих линии будущею развития. Более ограниченное или более общее социальное значение символов зависит от более ограниченно, или более общей жизнеспособности творческой индивидуальности. Чем ненормальнее, т. е. чем нежизнеспособнее индивидуальность, тем ограниченнее социальное значение созданных ею символов, хотя бы эти символы и имели для данной индивидуальности абсолютное значение.

Оспаривать существование скрытого смысла фантазии можно только тому, кто полагает, что естественный процесс вообще лишен удовлетворительного смысла. Между тем естествознание уже выделило смысл естественного процесса в форме законов природы. Признано, что законы природы суть человеческие гипотезы, установленные для объяснения естественного процесса. Но, поскольку удостоверено, что установленный закон согласуется с объективным процессом, постольку мы имеем право говорить о смысле совершающегося в природе. И поскольку нам удается установить закономерность фантазий, постольку мы имеем право говорить и об их смысле. Однако найденный смысл лишь тогда удовлетворителен, или, другими словами, установленная закономерность лишь тогда заслуживает этого имени, когда она адекватно передает сущность фантазии. Есть закономерность при естественном процессе и закономерность самого естественного процесса. Это закономерно, например, что человек видит сновиденья, когда спит, однако это не такая закономерность, которая высказывает нечто о сущности сновидений. Это простое условие сновидения. Установление физиологического источника фантазии есть лишь простое условие ее существования, а отнюдь не закон ее сущности. Закон фантазии, как психологического феномена, может быть только психологическим законом.

Мы подходим теперь ко второму пункту объяснения понятия фантазии, а именно к понятию воображающей деятельности. Фантазия, как воображающая деятельность, писал Юнг, есть просто непосредственное выражение психической жизнедеятельности, психической энергии, которая дается сознанию не иначе, как в форме образов или содержаний, подобно тому, как и физическая энергия проявляется не иначе, как в форме физического состояния, физическим путем раздражающего органы чувств. Подобно тому как всякое физическое состояние с энергетической точки зрения есть не что иное, как система сил, точно так же и психическое содержание с энергетической точки зрения есть не что иное, как являющаяся сознанию система сил. Поэтому с этой точки зрения можно сказать, что фантазия в качестве фантазмы есть не что иное, как определенная сумма либидо, которая никогда не может явиться сознанию иначе, как именно в форме образа. Фантазма есть idee-force. Фантазирование, как воображающая деятельность, тождественно с течением процесса психической энергии.

У современного человека, утратившего религиозно-мифологические “заместители” архетипов, вторжения бессознательного ведут и к психозам, и ко всякого рода лжепророчествам. Прорвавшись в сознание со всею силой, архетип властно предписывает инициативу, как действовать, мыслить, чувствовать. Поскольку опыт архетипа нуминозен, то он воспринимается как нечто абсолютно значимое. Происходит “инфляция сознания” сначала у всяких “вождей”, становящихся медиумами до - или сверхчеловеческих сил. Их лжепророчество захватывает массы, у которых те же архетипы уже пребывают в активированном состоянии. Факельные шествия и парады, коллективный экстаз идолопоклонства ведут к удушению индивидуального, к моральной дегенерации общества. Ведь мораль связана с выбором, с ответственностью индивида. Чем больше власть охваченных коллективным безумием толп, тем сильнее государственное давление на всех критически мыслящих, тем больше заявляют о себе всеобщее усреднение, аморальность, глупость.

Правда у “вождей” этих толп в сознание вошли те же архетипы, что “расширяют” сознание гениального художника, ученого, поэта или пророка. “Черная благодать бесноватости” какого-нибудь фюрера и высшие достижения человеческого творчества обязаны своим происхождением одному и тому же источнику. Все различие в том, что у подлинного пророка сознание не поглощается без остатка архетипическим образом, а, напротив, символически его перерабатывает. Лжепророк отождествляет свое сознание с архетипом, отсюда - “инфляция” его сознания и морали, он превращается в марионетку бессознательных сил.

Юнг вовсе не был сторонником растворения разума в “расовой душе” и весьма критически относился к фашизму; обвинения его в том, что он был чуть ли не нацистом, переписываемые иными нашими авторами у фрейдистов, лишены всякого основания. Но остается тот факт, что Юнг не может различать по содержанию пророчество и одержимость бесами, творчество великого художника и мистические судороги духа, истинную и ложную философскую доктрину.

“Я психиатр, а это предполагает профессиональную предвзятость по отношению к любым психическим проявлениям. Вследствие этого я должен предупредить читателя: трагикомедия среднего человека, холодная и темная сторона жизни, скука и серость духовного нигилизма в целом служат мне хлебом насущным...

“Улисс” поворачивается ко мне спиной. Он не сговорчив, он предпочитает идти в вечность, насвистывая под нос свой бесконечный мотивчик, - мотивчик, знакомый мне до слез... Но это не просто одна сторона вопроса - это симптоматика! Здесь все знакомо... Даже для адвоката не составит трудности провести аналогии между “Улиссом” и ментальностью шизофреника. Аналогия, напротив, настолько подозрительна, что нетерпеливый читатель тут же отбросит книгу в сторону, поставив диагноз: “шизофрения”. Для психолога аналогия, безусловно, поразительна, однако он не сможет не отметить тот факт, что отличительная особенность композиций больного человека здесь отсутствует напрочь... Но у психиатра не хватает критериев для оценки подобной личности. То, что кажется психическим нарушением, может оказаться разновидностью психического здоровья, неподдающейся обычному пониманию; это может также оказаться маскировкой более высокой степени развития мышления...” (3).

Как ученый, Юнг оставил след в нескольких разделах психологии, велика его роль в развитии не только психоанализа, но и психотерапии в целом. Гипотеза о коллективном бессознательном Юнга остается в рамках науки, она не подтверждена, но пока что и не опровергнута окончательно. Человеческая психика - не “чистая доска”, и в задачи психолога вполне может входить изучение априорных предпосылок опыта, которые бессознательны. В каком соотношении находятся унаследованные генетически образы поведения, восприятия, речи и наследуемые посредством культурно-исторической памяти - это вопрос, к которому и сегодня с различных сторон подходят этологи, лингвисты, психологи, этнографы и историки.

Словарь терминов

Амбивалентность - двойственность переживания, когда один и тот же объект вызывает у человека одновременно противоположные чувства, например, любви и ненависти, удовольствия и неудовольствия.

Амплификация - стилистическая фигура: нагнетание в тексте повторяющихся однородных конструкций (слов), синонимических тропов.

Априори - понятие логики и теории познания, характеризующее знание, предшествующее опыту и независимое от него.

Архетип - прообраз, идея. У Юнга - изначальные, врожденные психические структуры, образы(мотивы), составляющие содержание т.н. коллективного бессозна-тельного и лежащие в основе сновидений, мифов, сказок.

Демиург - мастер, творец, в философии - созидающее начало.

Дильтей Вильгельм - немецкий историк культуры и философ-идеалист, развил учение об интуитивном постижении духовной целостности личности и культуры.

Дуализм - двойственный, философское учение, исходящее из признания двух начал - духа и материи, идеального и материального.

Индивидуация - выделение единичного и индивидуального из всеобщего; у Юнга - процесс становления личности, ее созревание в результате ассимиляции сознанием содержания личности и коллективного бессознательного.

Каузальность - то же, что причинность.

Кьеркегор (Киркегор) С. - датский теолог, философ-иррационалист, писатель. Противопоставил “объективизму” диалектики Гегеля субъективную (“экзистенциальную”) диалектику личности, проходящей три стадии на пути к богу: эстетическую, этическую и религиозную.
Скачали данный реферат: Krivonos, Жиглов, Ljubomir, Kasatyj, Акинфий, Болеслав, Супрунов.
Последние просмотренные рефераты на тему: контрольная 6 класс, варианты ответов, большой реферат, доклад по информатике.

Предыдущая страница реферата | 1  2

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки