Государство и общество в Перу
Категория реферата: Рефераты по географии
Теги реферата: рефератов, женщины реферат
Добавил(а) на сайт: Leonila.
Предыдущая страница реферата | 1 2 3 4 | Следующая страница реферата
Это вело к качественному изменению господствовавших в левой, народной культуре представлений о власти исключительно как о предмете политической конфронтации на государственном уровне. Власть во все большей мере стала восприниматься как множественное отношение, включающее индивида на уровне семьи, соседского сообщества, производства, потребления, государственных институтов и автономных ассоциаций. Повседневная практика позволяла воздействовать на отдельные, неполитические аспекты властных отношений и способствовала зарождению демократической политической культуры в Перу, отходу от чисто этатистских концепций политики.
В целом, однако, новые социальные движения 80-х годов в гораздо большей мере объединяли недоверие и скепсис по отношению к государственным структурам, чем желание- сотрудничать с ними. Это было связано, с одной стороны, с уже упоминавшейся неспособностью государства обеспечить минимальные условия воспроизводства социальных отношений в условиях кризиса, с его фактическим уходом из сферы социальной поддержки наиболее уязвимых слоев. С другой стороны, массовый характер неформальной занятости и относительный успех самоорганизации и самообеспечения также усиливали антиэтатистские настроения в новых социальных движениях. Их собственный опыт был в определенной мере созвучен тем либеральным идеям, которые в 80-е годы активно пропагандировал в Перу Институт свободы и демократии^
Не следует, конечно, преувеличивать влияние неолиберальных идей в среде новых социальных движений и неправительственных организаций. Большинство из них было основано на солидаристских принципах и так или иначе связано с левыми политическими партиями и левой интеллигенцией в университетах. Однако появление новых форм социальной организации, целью которых была борьба за выживание, преобладание неформального производства и управления, привели к тому, что дискуссии о рынке, эффективности, доходности, иной трудовой этике воспринимались новыми социальными движениями на уровне здравого смысла и повседневной практики. Эти сдвиги в мироощущении, несомненно, способствовали развитию гражданского общества.
Вместе с тем опыт неформального производства и самоорганизации усиливал тенденцию к фрагментации социального действия и нарастающую аномию. Слабостью с точки зрения дальнейших перспектив развития гражданского общества оборачивался и антиэтатизм, принципиальная деполитизация ряда новых общественных движений и неправительственных организаций. Если в 70-е годы различные социальные движения стремились к расширению политического гражданства, новые социальные акторы 80-х в основном концентрировались на элементарных нуждах, обеспечивающих материальные условия социального воспроизводства, и были лишены возможности воздействовать на политику государства. Если большинство социальных движений 70-х годов было общенациональным, что позволяло им объединить свои усилия, то новые движения 80-х характеризовала очаговость, замкнутость на себя, поэтому их деятельность носила частичный характер. Их сотрудничество с другими группами на долгосрочной основе было затруднено. Все эти негативные тенденции обусловили главную слабость социальных движений 80-х годов по сравнению с организациями 70-х - их фрагментированность, недолговечность и отсутствие преемственности в деятельности.
Таким образом, противоречивые процессы 80-х годов способствовали качественному расширению гражданского общества благодаря распространению организации на широкие слои прежде маргинализованного населения и одновременно делали социальную ткань более "разреженной", поскольку преобладающими стали слабо институционализированные формы ассоциаций. Позитивное, "синергетическое" взаимодействие таких ассоциаций с государством было объективно затруднено, к тому же большинство из них с недоверием относились к государству как к представляющему чуждые народному движению интересы и стремились сохранить свою автономию. Для такого недоверия были весьма серьезные основания: органы государственной власти на муниципальном уровне и партии, в них представленные, часто рассматривали общественные ассоциации как объект кооптации и политического клиентелизма, а не как равноправного независимого партнера. В этих отношениях на новом уровне проявилась традиционная для Перу слабость как государства, так и гражданского общества: если сотрудничество с государством грозит институтам гражданского общества потерей субъектности, это свидетельствует об органических изъянах и того и другого.
Все это происходило в первое десятилетие после возвращения Перу к политической демократии, т.е. в условиях, когда уровень социальных ожиданий и требований, предъявляемых к политической системе, был очень высоким. Кричащее несоответствие результатов деятельности демократических правительств ожиданиям вызвало кризис системы политического представительства. Обозначился очевидный и углубляющийся разрыв между развивающимся гражданским обществом в лице новых социальных движений и политическим обществом, представленным политическими партиями. Новые социальные движения, подъем которых был во многом связан с неспособностью государства справиться с последствиями экономического кризиса, справедливо критиковали существующую партийную систему как исключающую подлинное народное представительство. Это относилось не только к правившим в 80-е годы правым и центристским партиям, но и в растущей мере к их соперникам слева.
В 80-е годы политическое влияние левых партий и движений в Перу было уникальным для Латинской Америки того периода. В большинстве стран континента (за исключением Бразилии) возвращение к демократии в ситуации острейшего экономического кризиса оказалось крайне неблагоприятным для левых: их демократическая репутация была сомнительна или по крайней мере небезусловна, а их антикапитализм воспринимался как один из вариантов столь очевидно провалившегося этатистского экономического курса. В Перу левые партии, объединившиеся в 1980 году в избирательную коалицию "Единые левые", смогли к середине десятилетия стать второй по значимости политической силой. На общенациональных выборах 1980-1986 годов они контролировали от '^до '^электората. Это можно объяснить, с одной стороны, ростом влияния левых в предыдущие два десятилетия, с другой - проявившийся к тому времени провал неолиберальных методов реформирования экономики породил в умах многих избирателей устойчивую связь между неолиберальной риторикой и обрушившимися на них бедами: инфляцией, уменьшением зарплаты и безработицей [6]. Поэтому экономический проект левых, ориентированный на перераспределение и активное государственное вмешательство, соответствовал настроениям большинства перуанцев.
В 1983 году "Единые левые" завоевали посты мэров в 30 городах, включая Лиму. На президентских выборах 1985 года лидер коалиции А. Баррантес собрал 25% голосов и в течение двух лет был лидером опросов общественного мнения как наиболее вероятный победитель на следующих президентских выборах. На муниципальных выборах 1986 года левые расширили свое представительство в провинциальных городах, получив более 30% голосов. Это оказалось, однако, их наивысшим успехом: за стремительным ростом влияния левых сил в первой половине 80-х годов последовала столь же стремительная его потеря во второй половине десятилетия. Приход к власти в муниципалитетах, а также выглядевшая вполне реальной перспектива ее завоевания на национальном уровне обострили разногласия внутри коалиции, которая и без того никогда не была однородной. Умеренная часть "Единых левых" во главе с Баррантесом выступала за сотрудничество с апристским правительством и политический союз с АПРА, с тем чтобы на следующих президентских выборах не допустить право-либеральные силы к власти. Сторонники более радикального течения, представленного Объединенной мариатегистской партией, считали, что завоеванное пространство должно быть использовано прежде всего для политического представительства и защиты ассоциаций гражданского общества, для борьбы за права гражданства социально и политически исключенной из него части населения Перу. В ситуации экономического кризиса и нехватки финансовых ресурсов, когда левые партии несли прямую ответственность за эффективность управления на муниципальном уровне, эти разногласия приобретали весьма драматический характер. В 1989 году коалиция раскололась, и ее части сразу потеряли электоральное влияние.
Противоречия между левыми партиями и контролируемыми левыми муниципалитетами, попытки местной власти подчинить и использовать в своих целях гражданские ассоциации, клиентелярная практика обмена политическими и административными услугами - все это достаточно быстро подорвало престиж левых партий в глазах их электората - организованных и неорганизованных трудящихся и значительной части маргинальных слоев. Обладание властью в муниципалитетах в целом обернулось для левых колоссальным политическим проигрышем - на них также распространилось недоверие большей части перуанского общества к государству, к политическим институтам. Их стали воспринимать в одном ряду с традиционными политическими партиями, полностью дискредитированными провалами в экономической политике, коррупцией и неэффективностью государственного управления.
Часть леворадикальных организаций, принадлежавших к коалиции "Единые левые", стремилась избежать подобного "ослабления властью", ориентируясь преимущественно на деятельность в гражданском обществе, в ассоциациях и неправительственных организациях, обеспечивавших экономическое выживание маргинализованного большинства населения. Однако, действуя таким образом, левые, по сути, перестали выступать как политическая сила, отстаивающая альтернативный политический проект. В политическом плане это не выглядело ни убедительным, ни мобилизующим поддержку тех, кто жаждал быстрого улучшения своего крайне тяжелого положения.
Гораздо более привлекательным оказался дискурс уже упоминавшегося неолиберального Института свободы и демократии. В нем ответственность и вина за главную социальную проблему страны - бедность - однозначно возлагались на государство и, соответственно, предлагалась мобилизация усилий всего общества, а не отдельных классов или секторов против такого государства. Парадоксально, но в ситуации кризиса леворадикальные организации, исторически и генетически связанные с конфронтационными методами и стратегией борьбы за власть, оказались сторонниками постепенного усиления гражданского общества и уплотнения социальной ткани, в то время как крайние либералы-рыночники предложили в качестве альтернативы революционную трансформацию существующих государственных институтов. (Де Сото прямо называл необходимую трансформацию "революцией против меркантилизма" [7].) Вместе с тем поражение политической стратегии левых партий свидетельствовало и о том, что процессы, развивавшиеся в политической сфере и в гражданском обществе, были разнонаправлены и взаимно гасили друг друга: именно та деятельность, которая усиливала гражданское общество, ослабляла альтернативный политический проект левых.
В 80-е годы в Перу появилась новая сила, оказавшая мощнейшее и все более разрушительное влияние и на политическую сферу, и на гражданское общество, -"Сендеро Луминосо". Эта леворадикальная террористическая организация была создана в 1970 году профессором философии университета Сан Кристобаль де Уаманга в Аякучо А. Гусманом, ставшим под именем "председатель Гонсало" ее единоличным "вождем и учителем". Организационно "Сендеро Луминосо" была продуктом бесконечного дробления внутри прокитайского крыла перуанских левых в 60-70-е годы и казалась обреченной остаться одной из многих студенческих сект, "единственно верно" толкующих учение Мао Цзедуна. Однако обстоятельства времени и в особенности места обусловили иную судьбу, превратившую "Сендеро Луминосо" в важнейший и трагический фактор перуанской действительности.
Весьма экзотическая в условиях Перу идеология чистого маоизма, на символическом уровне апеллировавшая к образам и реалиям Китая 30-х годов, оказалась, как это ни странно, вполне адекватной для выражения настроений и стремлений той части провинциальной метисной интеллигенции, из которой вышли и руководители, и основные кадры "Сендеро Луминосо". Эта среда сформировалась в результате быстрого распространения среднего и высшего образования в 60-70-е годы. По этому показателю Перу переместилась с 14-го места в Латинской Америке в I960 году на 4-е место в 1980 году. Особое значение образовательный взрыв имел в тех, наиболее отсталых андских районах, где книжное знание и испанский язык воспринимались индейским и метисным большинством как важнейшее средство сохранения векового господства креольской олигархии. Получить образование и в особенности дать образование детям значило получить возможность вырваться из забитости, нищеты, угнетенного положения, овладев "оружием" угнетателей. В 1969 году именно в Аякучо (одном из самых бедных департаментов Перу) развернулось массовое крестьянское движение, целью которого была не земля, как во многих других районах страны, а борьба против попыток отменить бесплатное обучение в школах.
Попав в университет, студенты неизбежно порывали с миром своих отцов, с его жесткой иерархией и патриархальной андской традицией и, возвращаясь в родные места физически, уже не могли вернуться психологически. Но в мир городской, вестернизированный, креольский они также не попадали: он продолжал отторгать их как провинциалов, метисов, говорящих на кечуа. Окончив университет, молодые интеллектуалы становились не носителями прогресса и просвещения. Университетское образование не означало для большинства молодых людей окончательного разрыва с господствующей ментальностью традиционного общества с его строгой иерархией, авторитетами и потребностью в учителе, внешнем руководителе. Разрушенную цельность традиционного мировосприятия не могли компенсировать сложные и противоречащие друг другу теории, которые предлагали западные социальные науки и философия. Цельность была найдена в той упрощенной версии марксизма-ленинизма, которая получила широкое распространение в перуанских университетах в 70-е годы. Марксизм-ленинизм, в особенности в его китаизи-рованном варианте, как "единственно верная и подлинно научная теория" в наибольшей мере отвечал интеллектуальным поискам порядка и прогресса в условиях все еще сохраняющегося полутрадиционного психологического контекста. Марксистская теория предлагала новый, жестко иерархичный порядок, к которому можно было приобщиться, приобщаясь к партии, и идею однолинейного прогресса, неизбежно приводящего к гармоничному будущему. Обращение к классикам марксизма означало обращение к авторитетам, к которым восходила теория "всесильная, потому что верная". Живой вождь и учитель "председатель Гонсало" выступал и как воплощение мудрости и образованности (профессор философии), и как единственный толкователь истины [8].
Возникновение "Сендеро Луминосо" стало, таким образом, результатом нескольких взаимосвязанных процессов: ускоренной модернизации и усилившегося социального исключения, демократизации образования и сохранявшейся узости рынка труда для тех, кто смог это образование получить, а также колоссальной психологической дезадаптации недавних выходцев из традиционной среды. В 1980 году после десятилетней кропотливой подготовки "Сендеро" начала вооруженные действия - взрывы мостов, линий электропередач, шахт, захваты поселков, сельскохозяйственных предприятий, государственных учреждений. В контролируемых ею "освобожденных зонах" "Сендеро" устанавливала свою власть и осуществляла "революционную законность": алькальдов, членов общинных советов, мировых судей и других представителей сельской администрации неизменно казнили "по приговору революционного трибунала". Сендеристы изгоняли, а зачастую и убивали деревенских богачей, торговцев, ростовщиков, а также бандитов и скотокрадов, терроризировавших местных жителей.
Поскольку характер перуанского общества определялся "председателем Гонсало" как "полуфеодальный", разрушению и физическому уничтожению подлежало все. не укладывавшееся в прокрустово ложе этой маоистской концепции: торговля, местная инфраструктура, а также все, связанные с ее поддержанием, - инженеры, агрономы, антропологи. Беспощадному преследованию подвергались крестьяне, оказывавшие какое-либо содействие правительству; преследовались и те, кто вопреки запретам сендеристов принимал участие в выборах. Со второй половины 80-х годов в соответствии с маоистскими канонами народной войны "Сендеро" перенесла ее "из деревни в город", достаточно быстро распространив свое влияние на часть поселков нищеты в Лиме, чечу в решающей степени способствовал экономический кризис.
Ни государственная власть, ни общество, ни основные политические партии Перу оказались абсолютно не готовы к появлению такого феномена, как "Сендеро Луми-носо". Скорость, с которой она расширяла пространство своего военного и политического присутствия, была тем более впечатляющей, что речь шла об организации принципиально сектантской, ни с кем не сотрудничавшей и не признававшей никаких союзников ни в стране, ни за рубежом. Пространство, в котором "Сендеро" претендовала быть единоличным демиургом общества "великой гармонии", должно было быть полностью расчищено. Отсюда непомерный, казалось бы, совершенно неоправданный уровень развязанного "Сендеро" насилия.
Правительства Белаунде Терри и Гарсии попытались остановить "Сендеро" встречной волной насилия. В результате крестьянство андских районов, оказавшись "между молотом и наковальней", стало главной жертвой внутренней войныы Его отношение к "Сендеро" не было тем не менее однозначным и разнилось в зависимости от характера сельскохозяйственного производства, экономического и географического положения поселков. Первоначально эгалитарный порядок, устанавливаемый "Сендеро", получил поддержку части крестьянства высокогорных долин, увидевшего в этой организации защитника от векового произвола и притеснений со стороны чуждой и враждебной государственной власти, от попыток ликвидировать результаты аграрной реформы и скупки земли бывшими помещиками. Особой поддержкой "Сендеро" пользовалась в долине реки Уальяга, где она обеспечивала защиту крестьян и фермеров, занятых выращиванием коки, взимая с них и с производителей кокаина "революционный налог". Однако вскоре "Сендеро" нарушила равновесие между убеждением и устрашением тех "масс", от имени и во имя которых она вела революционную войну. Террор "Сендеро" достиг такого уровня, что большинство населения начало относиться к ней как к врагу и, что не менее важно, стало воспринимать государственную власть как меньшее зло и сотрудничать с государством против нее. Около 250 тыс. человек вступили в организации местной самообороны. Такой массовости невозможно достичь только путем принуждения со стороны военных властей.
Деятельность "Сендеро", явившаяся чудовищным порождением противоречий перуанской действительности, их крайнего обострения в условиях экономического кризиса, оказала самое разрушительное влияние и на государство, и на общество.
В результате внутренней войны и террора в стране образовались гигантские политико-административные пустоты, зоны, в которых государственные институты или полностью исчезли, или присутствовали только в лице армии. Алькальды, судьи, полицейские, служащие местных органов власти, учителя были убиты или вынуждены бежать. Самоуправляющиеся общественные организации, взявшие на себя функции разрушавшегося в условиях кризиса государства, также оказались под ударом. Их активисты целенаправленно уничтожались сендеристами, справедливо считающими их конкурентами во влиянии на массы. И без того непрочная и разреженная ткань формировавшегося гражданского общества подверглась уничтожению и со стороны "Сендеро", и со стороны репрессивных органов, не делавших большого различия между сендеристами и "сочувствующими". Фактор "Сендеро" стал разрушительным и для большинства политических партий Перу - как для правивших в 80-е годы и проявивших полное бессилие Народного действия и АПРА, так и в особенности для левых, для которых наличие леворадикальной террористической организации оказалось еще одним фактором раскола и политической дискредитации.
В целом в результате внутренней войны уровень авторитаризма и насилия в политической культуре Перу резко возрос. Общество я политика, по словам перуанского исследователя К. Тапии, "сендеризировались".
Ситуация, сложившаяся в Перу накануне президентских и парламентских выборов 1990 года, была. таким образом, весьма близкой к катастрофической. Экономический кризис, принявший с середины 1988 года неуправляемый характер, неконтролируемая гиперинфляция; еще большее обнищание подавляющего большинства населения; падение эффективности государственной власти и ее исчезновение на части национальной территории; слабость и неустойчивость нарождающихся институтов гражданского общества; разложение и распад партийной системы; наконец, распространение насилия как повседневной практики и накопившаяся усталость от него - все это порождало атмосферу отчаяния, с одной стороны, и пассивное ожидание спасения - с другой. За 10 лет демократии все, казалось, было испробовано - и неолиберализм, и неортодоксальный популизм. В итоге каждый следующий политический деятель, на которого возлагались такие надежды, оказывался хуже предыдущего.
Поэтому политики, ассоциировавшиеся в общественном мнении с существующими партиями, практически не имели шансов на президентских выборах 1990 года. Победу на них оспаривали два неполитика - писатель Варгас Льоса и мало кому известный в то время профессор математики, бывший ректор Аграрного университета А. Фухи-мори. Варгас Льоса, возглавлявший правоцентристскую коалицию Демократический фронт, предлагал выход из кризиса на путях неолиберальной революции, в духе идей Института свободы и демократии. Фухимори - лидер непартийной коалиции "Камбио 90" - выдвинул в противовес Варгасу Льосе технократическую, антинеолиберальную платформу, основными лозунгами которой были: "труд, честность, технология"^. Она предусматривала сохранение активной роли государства в экономике, осуществление постепенной экономической и финансовой стабилизации, но не ценой дальнейшего падения производства и роста безработицы, отказ от массовой приватизации, государственное стимулирование мелких, трудоинтенсивных предприятий.
Во втором туре президентских выборов Фухимори одержал убедительную победу, набрав 57% голосов против 35% у Варгаса Льосы. Решающую роль в этом сыграл, согласно опросам общественного мнения, страх низкодоходных и бедных групп перуанских избирателей перед той радикальной программой стабилизации и структурных реформ, за которые выступал Варгас Льоса и которые в представлении большинства населения были связаны с дальнейшим сокращением занятости и ростом бедности. Предпочтения избирателей достаточно четко коррелировали с их социальным статусом. Программа Варгаса Льосы была поддержана высшими и подавляющим большинством средних слоев перуанского общества, уставшими от перманентного хаоса и популистских экспериментов в экономике. За Фухимори проголосовали большинство городских трудящихся, в том числе неформального сектора, крестьяне и сельскохозяйственные рабочие.
Придя к власти, Фухимори, однако, очень быстро, буквально в считанные дни сменил свою левоцентристскую ориентацию на противоположную и начал осуществлять программу стабилизации и структурной перестройки экономики, разительно схожую с программой его соперника. Правительство одномоментно либерализировало цены на основные продукты питания и горючее, ввело свободный обменный курс, резко снизило таможенные тарифы и ликвидировало ограничения на рынке капиталов. В дальнейшем была осуществлена финансовая реформа, сокращен персонал государственных учреждений и предприятий, государственный сектор и государственные финансовые институты были приватизированы, отменены гарантии занятости и индексация заработной платы, были проведены общая либерализация трудовых отношений и приватизация системы социального обеспечения.
Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: куплю дипломную работу, банк бесплатных рефератов.
Предыдущая страница реферата | 1 2 3 4 | Следующая страница реферата