Имение Саблы – частичка русского мира в Крыму.

Иван Коваленко

В четырех километрах к югу от Симферополя, в бассейне р. Альмы приютилось село Каштановое. Особо не примечательное ныне, некогда это село было известно во всей просвещенной Тавриде. Называлось она тогда Саблы и имело славную историю.

Уголок России в Крыму

Когда русский путешественник 19 века подъезжал к Саблам, он на мгновенье замирал. Ему чудилось, что он снова находится в милом русскому сердцу уголке среднерусской полосы, а не в далеком Крыму. Здесь сразу приходили на ум воспоминания о больших барских усадьбах, привольной жизни русского дворянства. Вспоминались литературные образы князей Болконских, Троекурова, Фамусова, Николая Ростова. Чистенькие, белые хатки с открыто глядящими наружу окнами, фруктовым садиком вокруг, широкими и прямыми улицами – все напоминало русскую деревеньку где-нибудь на Украине, но никак не в горном Крыму. За деревней располагались хозяйственные постройки: огромные загоны для скота, большие конюшни, амбары, сараи и сеновалы. За ними “на много десятин раскинулся фруктовый сад, пересеченный широкой аллеей старых каштанов” (из-за каштановой аллеи село и получило новое название). Каштановая аллея приводила прямо к господскому дому с широкой парадной лестницей, крытым балконом, большим цветником и красивым фонтаном у входа. Между деревней и помещичьим домом стояла церковь. Во всей этой картине не трудно узнать классическое барское поместье, являющееся уникальным уголком русского мира в Крыму.

“Когда Крым принадлежит России, то, по моему, не должно из земли российской делать землю татарскую…”

(граф Мордвинов)

В 1787 году три татарские деревушки Ашага-Собла, Орта-Собла и Юхары-Собла с “58 дворами и 310 душами обоего пола и 3500 десятинами земли” по распоряжению Новороссийского генерал-губернатора князя Потемкина были подарены адмиралу Мордвинову. На фоне крымской жизни того времени граф Мордвинов представлял собой весьма крупную фигуру. Будучи одним из влиятельнейших представителей крымского дворянства он никак не мог справиться с татарами, жившими на его земле и не признававшими никаких российских законов. Сколько бы адмирал не объяснял им, что “собственность первый есть камень всех законоположений”, его никто не понимал. “Татары, - пишет в одном из писем Мордвинов, - самовластно овладели и пользуются моими землями, рубят и продают мои леса и, изгнав приказчика моего, сами всем распоряжают”.

В своей проблеме Мордвинов был не одинок. Объединившись с несколькими другими помещиками, он подает жалобу в столицу на взбунтовавшихся татар. “Сей народ, - писалось в жалобе, - соединяясь заедино в притеснении нас, нанесли каждому владельцу совершенное разорение опустошением садов, сенокосов, истреблением межевых признаков... Ябеда и алчность к корыстолюбию овладели татарами… Имеется постоянная готовность татар к измене Российскому престолу, приношение ими в мечетях жертв об изощрении меча на погубление христиан…”. Комиссия по решению земельных споров, выехавшая в Саблы, решила спор в пользу Мордвинова.

Тем не менее граф понимал, что принятые на государственной бумаге решения ни в чем не убедят неграмотных татар. Имея богатый опыт хозяйствования, он заявляет: “В Крыму потребен миллион народа ремесленного и торгового не магометанского исповедания, вечно враждебного просвещению”. С “душевным прискорбием” граф Мордвинов пророчествует, что произойдет с Крымом, если будет он под властью татар: “Исчезнут неминуемо те благолепные виды, под коими Тавриду некогда узреть вожделенно было. Тавриду, изобилующую виноградом, маслиною, померанцами и прочими богатейшими для империи Росиийской произрастаниями. Ненаселенный Крым, непросвещенный, неоживляемый трудом и искусством, но скудный, дикий, унылый прибыть уже навеки долженствует во убыточение и бремя державной России”. Слова эти, к сожалению, актуальны и по прошествии 200 лет.

Оазис культуры и производства

Устав бороться с татарами, Мордвинов продает Саблынскую дачу Таврическому генерал-губернатору А. М. Бороздину. Со свойственной ему энергией и решительностью Бороздин отказывает в аренде земли местным татарам и привозит в Саблы 90 семей (549 человек) своих крепостных из Киевской губернии. Это сразу дало результат. Уже через 10 лет Саблы невозможно было узнать. Бороздин произвел здесь настоящую хозяйственную революцию.

Он построил суконную фабрику, продукция которой достигала “ до 15000 аршин сукна в год”. Помимо фабрики, отразившей в Крыму подъем русской промышленности, генерал-губернатор устроил в Саблах кожевенный завод и подумывал о строительстве фабрики химических продуктов. У проезжей дороги, был шинок, которой давал Бороздину до 2000 руб. дохода в год.

В имении разводились шелковичные черви и овцы, была водяная мучная мельница. Значительными были фруктовые сады. Л. Симиренко писал: “саблынский питомник Бороздина был первым в Крыму рассадником, из которого все желающие в течение многих лет получали нужные им запасы плодовых деревьев”. Помимо садов Бороздин разбил виноградник и роскошный парк. По парку были проложены аккуратные дорожки, в зелени деревьев прятались беседки и скамейки. В оранжереях хозяин разводил многие редкие растения. “Школу плодовых деревьев” и “столетнее алоэ” в оранжерее Бороздина вспоминал А. С. Грибоедов, гостивший здесь несколько дней. “Теряюсь по садовым извитым дорожкам. Один и счастлив”, - записал в своем дневнике уставший от городской суеты писатель.

У Бороздина часто останавливались знатные гости из материковой России. Здесь побывали практически все русские и иностранные путешественники по Тавриде того времени. Бороздин не мог не привлекать к себе внимание приезжих. Этот “добрый гений”, как назвал его Муравьев-Апостол, создал в своем имении нечто вроде культурного оазиса в Крыму. В том месте, где еще недавно пас своих овец необразованный татарин, теперь находился один из центров хозяйственной и культурной жизни полуострова.

Один из русских путешественников 19 века сказал о Бороздине: “Он первый показал, как на краю Скифии, за стеною Чатыр-Дага, можно быть гражданином вселенной”. У губернатора была огромная библиотека, он выписывал более 10 журналов, собирал фарфор и картины. В доме имелась “естественно-историческая коллекция”, подвал был полон французских вин. Радушный и гостеприимный хозяин, настоящий русский барин-хлебосол, обладавший “благородными качествами и разнообразием сведений” – таким на всю жизнь запоминали А. М. Бороздина его гости.

В 1828 Бороздин продал Саблы графине А.Г.Лаваль. После смерти графини Саблы достались ее дочери, а затем в качестве приданого перешли к ее внучке, Елизавете Сергеевне Голициной, вышедшей замуж за П.В.Давыдова, сына декабриста В.Л.Давыдова. Супруги жили в Саблах вплоть до своей кончины.

Слезы старого парка

Рейсовый автобус Симферополь – Каштановое идет в бывшие Саблы ранним февральским утром. За окном мелькают однотипные необлицованные дома из ракушечника – стандартные постройки крымских репатриантов. Мимо проходит отара овец. Почти половина пассажиров в автобусе говорит на непонятном восточном языке. Мне почему-то вспоминается пророчество графа Мордвинова, касательно “сего народа”.

Рядом подсел мужчина славянской внешности, лет 50-ти с мешком муки на тачке. На мой вопрос: “Какие у вас в селе есть достопримечательности?”, мужик засмеялся. Потом ответил: “Грибоедовский дом есть, грибоедовский парк”. Потом вдруг спросил: “А ты можешь выпить бутылку водки”? Увидев мое недоумение с гордостью заявил: “А у нас в селе некоторые мужики могут и три выпить”. Вот так. Потомки первых саблынских поселенцев давно не помнят имя Бороздина. И гордятся селяне не славной историей своей маленькой родины, а количеством выпитого спиртного на душу населения. Мол, куда вам, городским, до нас!

Дом Бороздина сохранился неплохо. Но не чувствуется уже былого величия. Усадьба поделена между различными организациями: здесь и детсад, и библиотека, и магазин, и контора и Бог весть что еще. Сохранился старинный фонтан, из которого пил Бороздин и Грибоедов, Раевский и Давыдов. Но уже давно не действует. Кто-то начал строить выше него свой дом и уничтожил подводящие воду трубы. От суконной фабрики не осталось и следа. Осталась часть старого парка. Давно заброшенные тропинки, разбитые скамейки. Когда то среди этих сосен и дубов мечтал Грибоедов, целовались со своими мужьями-декабристами дочери Бороздина, этим парком восхищались путешественники-иностранцы. Теперь парк один. Постепенно умирает и чахнет в грусти и неухоженности. По стволу одного из старый дубов скатывались капельки влаги. Наверное ночью прошел дождь. А может – это слезы. Ведь бывает так, что и деревья плачут…

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки