Батька Махно как зеркало бессмысленной и беспощадной Гражданской войны

«Художественное исследование махновского движения», - именно так определил характер своего повествования автор, известный журналист Василий Голованов. Как сказано в предисловии, повествование это - наиболее полное и хронологически последовательное.

Действительно, библиография исследования впечатляет: 91 наименование, многочисленные документы, воспоминания очевидцев событий, публикации тех и более поздних лет, приказы, другие исследования, посвященные этой теме, даже художественные произведения. Перед глазами читателя проходит вся история махновщины - мощного народного движения, настоящей крестьянской войны, наподобие тех, что десятилетиями сотрясали Европу в период феодализма. Порожденное революцией, многолетней жаждой украинского и малороссийского крестьянства земли и воли, идеями анархизма. необходимостью борьбы не просто за свои права, но за выживание, это народное движение в относительно недолгий, но такой насыщенный событиями период гражданской войны и смуты пережило взлеты и падения и в конце концов было пожрано той самой революцией, которой и было порождено.

Революция и сама пала жертвой своей необузданности, жертвой паразитировавшей на ее теле диктатуры заговорщиков-большевиков. А пролетариат оказался не столько могильщиком буржуазии, сколько заступом, мотыгой в руках большевиков, с помощью которой они «разбили собачьи головы» не только ненавистным буржуям, но и немилым сердцу ленинцев, сомнительным и не поддающимся перевоспитанию с классовых позиций крестьянам. В конце концов был переломлен хребет всему народу огромной страны, а последующие отдушины вроде НЭПа стали вынужденной передышкой в этом процессе перемалывания народных костей.

Автор «Тачанок с юга» не склонен к какой бы то ни было идеализации Нестора Махно и его армейцев, что, возможно, представлялось бы иному автору весьма заманчивым и правильным после многолетних усилий совпропаганды выставить батьку этаким недоумком, злобным паяцем и «кровавым мальчиком» (пролетарские и прочие писатели, включая некоторых именитых классиков советской литературы, преуспели на этой ниве). Не мог Махно выступать идеалистом среди окружавших его и его людей, захлестнувших всю страну грязи и крови. Жестокость была обоюдной, многосторонней: по свидетельствам очевидцев, видных деятелей анархистского движения Аршинова и Белаша, «враждующие лагеря истребляли друг друга, истязали взятых в плен... Если то был махновец, его белые поджаривали, т.е. сжигали на кострах, или после пыток вешали на столбах. Если это был белый - махновцы рубили его на мелкие куски саблями или кололи штыками, оставляя труп собакам...»

Насыщенность книги отрывками из документов и особенно воспоминаний очевидцев крестьянской войны, соратников Махно позволяет читателю живо представить себе атмосферу времени. Вот, например, как произошла первая встреча соратника Махно Белаша с одним из будущих командиров махновской повстанческой армии батькой Дерменджи:

«...Ночь. Костер. Вокруг костра кольцом -человек 200. В середине носился в присядку плотный мужчина средних лет. Длинные черные волосы свисали на плечи, падали на таза. - «Рассыпалися лимоны по чистому полю, убирайтеся, кадеты, дайте нам во-о-олю!» - выкрикивал он.

- Это наш батька Дерменджи, -объяснил один из повстанцев.

Вдруг на позиции затрещали пулеметы и винтовки. Два верховых скакали во весь карьер и кричали:

- Немцы наступают!

«Батько» крикнул: - Ну, сынки, собирайся...

На фронт, на фронт с гармошкою! — заревела толпа. И они, спотыкаясь и спеша, вразброд побежали на позицию».

Мелькают, как в калейдоскопе, противники, враги, соперники, временные союзники, вновь становящиеся лютыми врагами. Красные, белые, зеленью; немцы, австрийцы, отряды немецких колонистов и местных помещиков; отряды и войска Центральной рады, гетмана Скоропадского, Симона Петлюры... И все стреляют, вешают, жгут. Куда деваться бедному крестьянину? Вот и вливаются они в армию батьки Махно, атамана Григорьева, прочих повстанцев и «камышовых» батек.

Интересны и эпизоды книги, посвященные белым, их армии и политическим шагам. К чести автора, и здесь он твердо отказался идеализировать белое движение в новомодном псевдодемократическом стиле (как в одной современной российской кинокомедии: «...на улице Белогвардейской, бывшей Красноармейской»). Ну не могли белые выиграть эту непонятную войну, потому что непонятны были тому самому простому народу, его основной составляющей - многомиллионному крестьянству, которое билось за землю и свободу и с красными, и с белыми. Потому что слишком много у белых было презрения к этому самому народу, слишком много виселиц и отделений контрразведки было в каждом маленьком городке.

«...До ужаса, до удушья много было людей бывших - бывших журналистов, бывших министров, полицмейстеров, священников без приходов, помещиков без земли и фабрикантов без богатства, — отчего, однако, амбиции этих людей нисколько не уменьшались, а может быть, даже возрастали - в преувеличенно-патетических требованиях у военных властей денег, должностей, бумаги для газет и помещений для учреждений... Крым не мог не пасть: слишком размягченная собралась здесь публика, слишком много было собственно «публики» - тогда как против красных легионов нужны были солдаты, офицеры, граждане...»

И было уже поздно, когда «Врангель, узнав, до какой степени бездарно проводится в жизнь его главный _ внутриполитический козырь - земельный закон, в отчаянии закричал:

- Где же мне взять честных, толковых людей?.. Где их, наконец, найти!.. Где?!»

Красные, конечно, тоже были далеки от народа. Но в их политическом арсенале имелось такое надежное средство, как цинизм, и традиции кровавой расправы с недавними союзниками, руками которых красный Кремль таскал каштаны ш огня. Автор приводит выразительный отрывок из воспоминаний одного из основателей Коминтерна француза Марселя Олливье: «Уже в разгар наступления на белых, на одной из вечеринок в Мелитополе, где размещался штаб 13-й армии, Олливье замечает «группу оживленно дискутирующих офицеров. В кругу их находится юноша лет двадцати пяти, которого окружающие явно осаждали, вследствие чего он с особой горячностью отвечал на вопросы и возражения своих собеседников. Я спросил у Виктора Таратуты (сопровождающего, свободно говорившего по-французски), о чем они спорят. Он объяснил мне, что это командир из дивизии Махно, незадолго до того влившейся в Красную Армию, который пытается отстаивать перед остальными свои анархистские убеждения. Когда я заметил, что он очень возбужден дискуссией, Таратута сказал буквально следующее:

«Как только с Врангелем будет покончено, мы его расстреляем...» По правде сказать, я не принял всерьез его слов. Подумал — вырвалось для красного словца. Расстрелять человека, сражавшегося в ваших рядах... только за то, что его убеждения не соответствуют вашим, - это была такая гнусность, на которую, как я думал тогда, большевики не способны. В чем, как выяснилось потом, ошибался».

Нестор Махно также ошибся. Использовав его армии для разгрома белых и окончательной ликвидации «крымской вольницы», красные перешли к разгрому махновской вольницы Гуляй-поля и губернии. Предварительно предательски истребив большую часть махновской армии -своего, в буквальном смысле слова, вчерашнего союзника. Затем большевики вновь взялись за недобитое крестьянство:

«Из рапорта командованию 4-й армии помначдива сводной дивизии Ульмана: «...с 13 по 24 декабря успешно велась работа по очистке деревень от махновщины и отбору оружия... За последние дни еще не поступили новые цифровые данные, но общее число расстрелянных махновцев-бандитов и поддерживающих их крестьян достигает приблизительно 1100 человек, среди них несколько махновских командиров. Сожжено 15 домов... Более основательные чистки проведены в деревнях Андреевка, Конские Раздоры, Федоровка. Приступлено к основательной чистке Туркенока и Пологи...» (Не правда ли, слово «чистка» напоминает что-то до боли знакомое? Может быть, ставшую расхожей в России конца XX века «зачистку»?!)

Именно поэтому последние месяцы махновского движения наиболее драматичны. Это уже не крестьянская война, но месть красным маккиавелистам, война не на живот, а на смерть с их комиссарами, активистами-комбедовцами, карателями-продотрядовцами, с пришедшими на Украину устанавливать новый порядок вездесущими «интернациолнистами»-мадьярами, китайцами, батальонами красных латышских стрелков и эскадронами «красных киргизов»...

По определению В. Голованова, «махновщина 1921 года была формой проявления очень разноречивых чувств, которые владели громадными массами людей в конце длительной, опустошительной, жестокой, братоубийственной войны. Это была форма отчаянности. Опустошенности. Злобы за перенесенные оскорбления и унижения. Желания отомстить - за убитых товарищей, за предательство. За «вне закона». За то, что люди, целиком отдавшиеся борьбе за народное дело, не только не были приглашены разделить с большевиками радость победы, не только отстранялись от обустройства нового мира, но и прямо назывались разбойниками, подлежащими истреблению, как бешеные псы. За дьявольскую большевистскую гордыню, за то, что твой голос не слушают, потому что не хотят считать за человека, слушать не хотят. Но если так, то, может быть, выстрел из обреза будет подоходчивей слов?» Фигура Махно велика и трагична, дальнейшая судьба его, после ухода остатков его армии из Советов, тяжела и незавидна И тем не менее ему удалось навеки войти в Пантеон российских революционеров, несмотря на многолетние попытки большевистско-советской пропаганды, по сути своей антинародной и антиреволюционной, вычеркнуть имя Нестора Махно из нетленных списков российской истории.

И еще один важный момент. Немного найдется исследований на историческую тему, столь живо и наглядно разоблачающих большевизм и его коварную суть. Так что будьте бдительны: не верьте новоявленным большевикам, проповедующим свой коммунистический рай на многострадальной российской (и не только российской) земле.

Список литературы

Василий Голованов. Батька Махно как зеркало бессмысленной и беспощадной Гражданской войны.

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки