Была ли связь между торжеством Франции в Крымской войне и ее разгромом под Седаном?

Виноградов Владилен Николаевич - доктор исторических наук, профессор, гл. научн. специалист Ин-та славяноведения РАН.

Поставленный в заголовке вопрос на первый взгляд может показаться надуманным, прошло ведь 15 лет между этими событиями, знаменовавшими триумфальное начало и бесславный конец царствования Наполеона III. Многие причины обусловили падение его режима в войне с Пруссией 1870 г. Мы остановимся лишь на одной из них. Нам представляется, что предотвратить роковое столкновение с Пруссией, "железом и кровью" прокладывавшей дорогу к объединению Германии, могло лишь тесное стратегическое сотрудничество с Россией, возможное только на развалинах Парижского мира 1856 г. и при отмене его статей, пагубных и унизительных для России. Расстаться со славой Севастополя Наполеон III не решился, и наступила катастрофа. Можно сказать, что Франция оказалась жертвой победоносной для нее Крымской войны.

Крымская война - единственный общеевропейский конфликт с участием России, Франции, Великобритании, Турции, Сардинии, а в дипломатическом плане и Австрии, за столетие, протекшее от конца наполеоновской эпохи до первой мировой войны. А основанная на завершившем ее Парижском мире 1856 г. система международных отношений не выдержала испытания временем и просуществовала всего 15 лет.

Почему ее развал произошел с исторической точки зрения столь стремительно? Очевидно, по причине навязанных России прямо, а балканским народам косвенно условий. Самым тяжелым из них для нашей страны являлся запрет на содержание военного флота в Черном море. Великую страну лишали возможности защищать свои берега, осуществлять важнейшую функцию любого государства - заботиться о своей безопасности. Из приличия такой же запрет был наложен на Турцию. Но та перевела свою эскадру из Черного моря в Средиземное, и для возвращения ее обратно через проливы Босфор и Дарданеллы требовалось не более двух суток. Правда, Лондонская конвенция 1841 г. объявляла проливы закрытыми для иностранных военных судов, но это не помешало англо-французской армаде появиться в Черном море ранней весной 1854 г. еще в условиях мира с Россией.

Ни одна страна, обладающая чувством самоуважения и заботящаяся о своей безопасности, с подобным посягательством на свои права мириться не станет. По словам О. Бисмарка, "стомиллионному народу нельзя навечно запретить осуществлять естественные права суверенитета над принадлежащим ему побережьем" и подвергать его "невыносимым унижениям" [1]. Главной задачей отечественной дипломатии стала поэтому отмена злополучных статей Парижского договора 1856 г., чего она и добилась под руководством князя А.М. Горчакова через 15 лет. Не менее бессмысленным в исторической перспективе являлся и другой постулат учиненного замирения, направленный на сохранение на Балканах власти реформированной Османской империи. Западные миротворцы делали упор на предстоящих в ней преобразованиях, и даже "исторгли" (употребляя пущенное в британском парламенте выражение) у султана хатт-и-хумаюн (высочайший указ) о реформах, предусматривавших уравнение в правах его мусульманских и христианских подданных. Прозорливые современники уже тогда предрекли бесславный конец этой затее.

Османская империя являлась конгломератом народов, разных по крови, языку, культуре, обычаям и, главное, по вере. Господствующее положение в ней занимали мусульмане, и религия определяла его, понятие этноса было стерто, каждый принявший ислам числился турком с соответствующими привилегиями. Ислам - не просто вера, а образ жизни со своей системой ценностей, основанной на Коране и законах шариата. Утопией являлась сама мысль созидателей договора 1856 г. о приобщении мусульманской общины к прелестям европейского конституционализма. Они отвергали саму идею равноправия с кяфирами (неверными). Против реформ стеной встало духовенство, члены многочисленных монашеских орденов, ученики медресе, представители феодальных кругов и вся масса мусульманского населения. (Наш современный опыт свидетельствует, насколько эта среда невосприимчива к идеям основанной на христианском вероучении демократии).

Что же касается православных жителей, то они в успех реформ не верили. Связующим звеном между сербами, болгарами, черногорцами, греками и румынами являлась религия. В империи существовала официально признанная православная община (миллет) во главе с Константинопольским патриархом. Община жила своей жизнью, руководствуясь заветами Евангелия и местным традиционным правом. Высокая Порта являлась для нее злой мачехой, носительницей чуждой и враждебной ей иноязычной и иноверческой власти. Западные миротворцы, мысля по шаблону, воображали, будто обручем реформ можно стянуть ветхое строение Османской державы. На самом деле они способствовали ее разрушению, ибо в той, очень малой степени, в которой преобразования удавалось претворять в жизнь, это шло на пользу прежде всего подвластным народам. Прогрессивные силы в христианских землях каждый шаг в направлении равноправия использовали для ослабления уз, связывавших их со Стамбулом, и продвижения к независимости. Парижский мир поэтому знаменовал не укрепление империи, а способствовал ее дальнейшему развалу.

Ярыми поборниками доктрины статус-кво (сохранения власти Турции в Юго-Восточной Европе и, следственно, увековечения неполноправного состояния обитавших там народов) выступали Великобритания и Австрия. Лондонский кабинет считал султана стражем Черноморских проливов, венский стремился вытеснить Россию из традиционной зоны своих интересов, каковой являлись Балканы. В Англии многие считали Крымскую войну венцом и триумфом продолжавшегося 40 лет противоборства с Петербургом за влияние в регионе и даже шире - за первенство в Европе. Одержать в этой схватке победу долго не удавалось по причине невозможности прибегнуть к "последнему доводу королей", к войне, из-за отсутствия у сент-джеймского кабинета сильной сухопутной армии. В 1854 г. судьба улыбнулась британским ястребам во главе с виконтом Пальмерстоном, тогда "домашним секретарем" (министром внутренних дел). Свои услуги предложил только что взошедший на престол в Париже Луи Наполеон Бонапарт, воцарившийся под именем Наполеона III [2].

Франция шла к Крымской войне по другому сценарию. Непримиримых противоречий с Россией у нее не существовало, и значение личностного фактора в разыгравшихся событиях проявилось ярко и убедительно. Над французским императором довлело имя Бонапарт. От него ждали великих свершений, на которые он - человек умный, образованный, решительный, склонный к авантюре, но не обладавший задатками крупной личности, - не был способен. Требовалось, однако, утвердить свою еще шаткую власть масштабным внешнеполитическим успехом, проявить себя достойным преемником великого дяди. Наполеона I. С точки зрения племянника самым коротким путем было взять реванш за гибель в снегах России в 1812 г. великой армии, что предопределило падение первой империи. И Наполеон Маленький, как его прозвал В. Гюго, развязал спор о Святых местах, о праве католического духовенства служить в почитаемых храмах Палестины, колыбели христианства, твердо зная, что затеянный конфликт завершится вооруженным столкновением. Кроме всего прочего это укрепляло позиции Наполеона III в глазах католической церкви.

Россия скатывалась к войне по своему сценарию. В 30-е годы начался стремительный упадок ее влияния в делах балканских и ближневосточных, и не по причине дипломатических промахов, а из-за системной отсталости государства, развитие которого сковывали цепи крепостничества. Рынком сбыта для товаров региона Россия не являлась, имея одно с ними зерновое направление сельского хозяйства. В плане социальном и политическом самодержавное государство представлялось заповедником реликтовых порядков - людьми торгуют, ни намека на представительные учреждения, свирепая цензура, жандармерия вездесуща. Не удивительно, что передовые круги Балкан обратили свои взоры в поиске товаров, кредитов, рынков сбыта в сторону Запада. От России ждали помощи в освобождении, а потом от нее отворачивались.

В регионе образовалось что-то вроде вакуума, и в него устремилась Великобритания (американский историк Д. Голдфрэнк один из разделов своей книги о Крымской войне озаглавил: "Англия - прыжок вперед, 1833-1841 гг.") [3]. Наступление шло широким фронтом, из Британии поступали промышленные товары, вооружение, корабли, кредиты, а заодно и притягательные для реформаторов конституционные и либеральные принципы. А у самодержавия оставался единственный легальный рычаг воздействия на ситуацию - право покровительства христианским подданным султана, и за него Николай I уцепился. Когда же Наполеон III начал диверсию по поводу службы в храмах, расположенных в Святых местах, самодержец решил, что почва у него из-под ног уходит: хорош покровитель, неспособный взять под защиту православное духовенство!

Отправленная в Стамбул в феврале 1853 г. миссия князя А.С. Меншикова отличилась беспрецедентной дипломатической неуклюжестью. Но описание его бестактных выходок, чем с удовольствием исследователи занимаются уже полтораста лет, поневоле скрывает то обстоятельство, что спор с французами о богослужении в Святых местах был улажен, царский посланец отказался от первоначально завышенных в части покровительства христианам претензий, позабыл о своей самоуверенности и в просительной форме настаивал лишь на повторении того, что было записано в Кючук-Кайнарджийском договоре 1774 г. [4]. Можно бесконечно спорить насчет предлагавшихся российской стороной формулировок, отвергнутых Высокой Портой с подсказки британского посла Ч. Стрэтфорд-Редклиффа, давали ли они хоть чуточку больше возможностей для России вмешиваться в турецкие дела. Но главное состоит не в этом. Реально российское влияние во все времена определялось мощью державы и лишь опиралось на формулы договоров. Случалось и раньше, что царские посланники, отстаивая права христиан, годами стучались в турецкие двери без всякого результата (например, после наполеоновских войн, когда отсутствовала возможность прибегнуть к силе). Россия не обладала былой мощью и Высокая Порта имела полную возможность, даже подписав все бумаги Меншикова в первоначальном варианте, пренебречь подаваемыми из Петербурга советами. Правда, шансов на подобную уступчивость с турецкой стороны не было никаких.

Теоретически существовал и другой вариант - царь капитулирует, дает согласие на предложения оппонентов - на отказ от покровительства "турецким христианам", на установление над ними коллективной гарантии держав (иными словами - на их надзор над его отношениями с султанским двором). В таком случае урегулирование обошлось бы без территориальных потерь с российской стороны и разоружения на Черном море, к чему привела Крымская война.

Пойти на подобное унижение Николай I, искренне веривший в божественную предначертанность своей миссии, мнивший себя первым венценосцем Европы, - не мог. Признать себя политическим банкротом, расписаться в дремучей отсталости возглавляемого им 30 лет государства он оказался не в состоянии и решился на войну, безнадежную с самого начала [5].

Самодержец выступал как Дон Кихот Священного союза, он верил в некую высшую солидарность помазанников Божьих. Не какая-нибудь либералка, а фрейлина цесаревны Марии Александровны Анна Федоровна Тютчева записала в дневнике: царь сделался "как бы опекуном государей и полицмейстером народов. Но ни те, ни другие не были ему за то благодарны: одни потому, что чувствовали себя униженными покровительством, иногда становившимся для них гнетом, другие потому, что видели в России врага всякого прогресса" [6].

Николай I твердо рассчитывал на благожелательный нейтралитет Пруссии и Австрии. Но родственный берлинский двор от него отвернулся, а венский его предал, примкнув по сути дела к вражеской коалиции, непрерывно шантажируя российскую дипломатию угрозой вступления в войну с оружием в руках. Справиться с альянсом Великобритании, Франции, Турции, Сардинии и де-факто Австрии России было не по силам. Душевную горечь поражения смягчала слава обороны Севастополя. И, главное: вся думающая Россия осознала - так дальше жить нельзя. Вполне благонамеренный высокий чиновник, начальник управления по делам печати МВД Е.М. Феоктистов подводил итоги прошлого царствования: "Гнет, тяготевший над умственным движением в николаевское время, мнимый консерватизм, состоявший в том, чтобы ограждать все безобразия крепостного права, беззакония и неправду в судах, произвол и корысть администрации, принес свои плоды" [7]. Настала пора великих перемен.

Пришедший к управлению внешними делами князь Александр Михайлович Горчаков предавал анафеме сковывавшие дипломатию традиции Священного союза: "Моральные и материальные силы, столь часто использовавшиеся в чуждых нам видах, отныне должны быть устремлены исключительно на благо и величие народов, ей (России. - В.В.) доверившихся". Следовала жесткая оценка сложившегося положения: основные оппоненты - Великобритания и Австрия. Первая "на Черном море и на Балтике, у берегов Каспия и Тихого океана - повсюду является непримиримым противником наших интересов и всюду самым агрессивным образом проявляет свою враждебность" [8].

Гнев российской общественности обратился не против открытых врагов, а против коварной изменницы. Габсбургской монархии, "дряхлой, разноплеменной и разноязычной империи", как ее характеризовал журнал "Русская беседа". Столь же сурово относился к бывшей союзнице и Горчаков, именуя ее сателлитом Великобритании, чей "высокомерный патронаж" она смиренно принимала. "Венский двор ни на мгновение не переставал оказывать повсеместно враждебное влияние" по отношению к России. И как результат "полное уничтожение плодов вековой нашей деятельности на востоке, абсолютное порабощение христиан и увековечение угнетательского турецкого режима при преобладании Австрии и Англии является их целью" [9].

Основные задачи внешней политики выступали с полной определенностью: сбросить путы Парижского договора и возродить Черноморский флот, сохранить позиции на Балканах, не допустить скатывания России на положение державы второго ранга. Все это - не прибегая к силе и не посягая на мир в Европе. России предстояло сломать всю систему экономической и социальной жизни, построенную на крепостном праве, выползти из ямы глубокой финансовой задолженности, покрыть страну сетью железных дорог, перевооружить и реорганизовать дремуче отсталую армию, возродить флот, частично затопленный в Севастопольской бухте, частично состоявший из устарелых деревянных судов. И как в полном одиночестве, одной против всех обеспечить условия для проведения великих реформ? Партнер нужен был как воздух.

Заниматься поисками долго не пришлось. Российская дипломатия обнаружила трещину во вражеской коалиции, да еще какую - тенденцию к сближению явственно проявлял император Наполеон III. Взятие Севастополя осенило должной славой его царствование, а способствовать прочному утверждению Австрии в низовьях Дуная и реставрации здесь власти Турции он не собирался.

Заняв половину небольшого города Севастополя, союзники наступать дальше не решились, участь Карла XII и Наполеона I их не вдохновляла. В печать проникли сведения о срочном визите главы Форин оффиса лорда Д. Кларендона в Париж. Конечно, в Петербурге не знали содержания его писем жене, а оно бы порадовало российский МИД. "Не надо скрывать, - негодовал лорд, - что окончание войны абы как будет столь же популярно во Франции, как непопулярно у нас... Эти французы рехнулись на почве страха и жульничества. Боюсь, что император столь же деморализован, как и его правительство" [10]. Джон Буль был настроен решительно и готов воевать до последнего французского солдата. Но коса нашла на камень, а в одиночку владычица морей на сухопутье не сражалась.

На самом конгрессе выходящая за рамки этикета любезность Луи Наполеона по отношению к А.Ф. Орлову, их продолжительные беседы тет-а-тет за чашкой кофе вызывали у Кларендона крайнюю досаду. С помощью Бонапарта российской делегации в Париже удалось несколько обуздать экстремистские поползновения Лондона и Вены.

Наполеон III свои услуги ценил высоко. Уста его молочного брата и посла в Петербурге графа Ш.О. Морни источали мед и сахар, но затем следовал намек на желательность в сотрудничестве с Россией перекроить карту Европы и стереть с нее многие следы договоров 1814-1815 гг. О том же сам Наполеон III твердил царю во время их свидания в Штутгарте осенью 1857 г. Государь предпочел бы обсуждать иной вариант событий, связанный с пересмотром недавней Парижской системы договоров, но тут его обычно словоохотливые собеседники проявляли крайнюю сдержанность.

Обе стороны были намертво прикованы к трактату, но Россия - как узник, стремившийся от него избавиться, а Франция - как тюремщик, заинтересованный в его сохранении. Идиллию сближение двух стран не напоминало. 15 апреля 1856 г. Великобритания, Австрия и Франция подписали договор, согласно которому всякое нарушение недавно подписанного трактата рассматривалось как казус белли. Три державы решили увековечить учиненную ими в Париже бессмыслицу.

Но выбор у отечественной дипломатии отсутствовал. Интересы России были попраны в районе Черного моря и Балкан, где они в меньшей степени сталкивались с французскими, нежели с австрийскими, британскими и турецкими. Влиятельным проводником сближения с Францией выступал Горчаков, подчеркивая - именно со страной, а не с режимом Наполеона III ("Следует установить согласие не с той или иной династией, а именно и исключительно с Францией"). Он призывал отбросить идеологизированный и личностный подход во внешнеполитической ориентации, чем грешил Николай I, и руководствоваться исключительно геополитическими соображениями. Впору здесь привести слова Павла I из его письма генералу Бонапарту: "Так как взаимно два государства, Франция и Российская империя, находясь далеко друг от друга, никогда не смогут быть вынуждены вредить друг другу, то они могут, соединившись и постоянно поддерживая дружеские отношения, воспрепятствовать, чтобы другие своим стремлением к захвату и господству не могли повредить их интересам" [11].

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: изложение по русскому языку, реферат подросток.



1  2  3  4  5 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки