Александр Ханжонков против Шарля Пате

Зоркая Н. М.

После своих первых неудач, связанных с сомнительным партнерством "Э. Ош — А. Ханжонков", отважный предприниматель не сдавался. Уже в 1908 году он учредил новое предприятие "Торговый дом А. Ханжонков и К°" (далее — Акционерное общество). Компаньонкой владельца стала его молодая жена Антонина Николаевна, в девичестве Тоня Баторовская1. Женщина незаурядная, умная, настоящая "хозяйка", сыгравшая важную роль в судьбе предприятия, которое набирало силу с завидной быстротой.

Дело сразу было поставлено на культурную ногу. В Москве, на Тверской, которая была облюбована иностранными фирмами, представительство и бюро "Братьев Пате", магазины, склады располагались в ныне существующем доме № 38 (где Филипповская булочная) и все расширялись до самого угла Козицкого переулка. Ханжонков же для своего бюро и первого, еще небольшого съемочного ателье выбрал только что построенный в 1907 году и облицованный яркими изразцами "дом-теремок" в стиле "рюсс", который москвичи называли "Саввинским подворьем" (он стоял на церковной земле; в 1930-е годы при реконструкции ул. Горького он был передвинут в глубь двора и ныне находится за сталинскими домами). Саввинское подворье и стало центром, штабом российского кинематографа. Для летних киносъемок была основана дополнительная база в подмосковном селе Крылатском.

Но Ханжонкову все не давало покоя строительство самоновейшего кинопавильона конкурентной фирмы Пате в самом начале Петербургского шоссе — весной 1912 года этот комфортабельный и прекрасно оборудованный особняк начал функционировать. И вот уже через месяц была полностью готова сверкающая стеклом и бетоном кинофабрика "А. Ханжонков и К°" в Замоскворечье, на тогдашней окраинной и тихой Житной улице. Сбылась заветная мечта Александра Алексеевича. Кадры кинохроники запечатлели торжественную закладку фундамента: молебен, нарядную толпу, красивую и гордую чету хозяев Ханжонковых, золотую монету, которую по обычаю следовало бросить в раскопанную яму. Это было сооружение по последнему слову техники, с огромным солнечным павильоном и к тому же оснащенным "юпитерами", мощными дуговыми лампами. Национализированное после революции и названное "1-й фабрикой Госкино", детище Ханжонкова верой и правдой служило новому кинематографу вплоть до середины 1930-х, пока не выстроен был на Воробьевых горах у деревни Потылиха современный комплекс "Мосфильма".

Чересчур бойкому "Коку" братьев Пате скоро придется потесниться на экране рядом с новой киноэмблемой — крылатым конем Пегасом, фирменным знаком кинокомпании Ханжонкова. Чудо-конь, который, согласно античному мифу, дарует вдохновение, был недаром избран в покровители "Торгового дома": задачи художества, творчества, просвещения сознательно выдвигались Ханжонковым на первый план. В этом смысле он, делец, подвизавшийся в тогда еще малопочтенной и прибыльной отрасли, полностью повторял черты специфически русского типа, честного коммерсанта, тяготеющего к культуре, ставящего художество выше выгоды. Выгодой Ханжонков зачастую пренебрегал во имя эстетического и морального успеха. Кинофабрика в Замоскворечье на Житной улице имела несколько отделов, в том числе серьезно поставленный отдел научного кино, литературный отдел, в котором работал известный театральный критик, драматург и один из кинотеоретиков и кинорецензентов Никандр Туркин. Ханжонков постепенно собрал у себя нечто вроде постоянной труппы киноактеров, тем самым немало способствуя формированию артистического кинопрофессионализма. Выпускались и самые содержательные из дореволюционных киножурналов "Вестник кинематографии", далее "Пегас". Собственный кинотеатр в Москве (ныне "Дом Ханжонкова") и по сей день функционирует.

Но поскольку кино — дорогостоящее, сложное и многолюдное хозяйство — просто не может существовать без капиталовложений, таковые обеспечивались прокатом иностранных картин — увы, в России и в то время, и потом, и всегда, и при советском государственном кинематографе, и при постсоветском хаотическом, кино исканий и — шире — фильм высокого художественного качества, "арт-хауз" — имел своей материальной базой экспортный товар.

Вся дальнейшая хроника "Дома Ханжонкова" покажет, как русские фильмы набирают метраж и профессиональное качество. Ханжонков умел замечательно комбинировать, уравновешивать и согласовывать две будто бы непримиримые стихии — искусство и деньги. Он ухитрялся субсидировать не только российские игровые фильмы, но и (как правило, убыточные) научные, познавательные, этнографические ленты — на его фабрике был учрежден для них специальный отдел, который приобрел солидную репутацию в передовых научных кругах.

Бить своего главного конкурента — непотопляемого "Пате" — Ханжонков начал на плацдарме военно-исторической эпопеи. Новаторский и грандиозный замысел вдохновлен был Василием Михайловичем Гончаровым (1861–1915), чье имя стоит у истоков русской кинорежиссуры. Личность оригинальная, странная, из тех очарованных душ, уведенных за собой магическим лучом кинопроекции, каких немало было в ту пору и чьими руками и создано было русское кино, железнодорожный служащий покинул должность, пустился во все тяжкие нового дела. Это он написал сценарий вышеупомянутого "Стеньки Разина" и тем самым занял место первого русского кинодраматурга. Но магнитом тянула его к себе режиссура. Гончаров упорно подвизался в этом ремесле и как постановщик целой серии "исторических" лент, нескольких экранизаций классики, фильмов-песен и др. — всего более тридцати названий. Здесь и стопроцентный кинопримитив "Ванька-ключник", и "историческая" картина в 14 сценах, как она рекламировалась в афишах, "Ермак Тимофеевич — покоритель Сибири", которая совсем недалеко ушла от балаганных спектаклей на этот излюбленный сюжет, и "Ухарь-купец", и "Песнь про купца Калашникова" якобы по Лермонтову, состоявшая из четырех сцен (пир у царя Ивана Грозного, нападение опричника Кирибеевича на жену купца Калашникова, объяснение Калашникова с Кирибеевичем и сцены кулачного боя соперников).

Но в душе его зрел совсем иной замысел — высокий, новаторский.

Шел 1911 год. Проявив завидную активность, добившись благорасположения членов царской фамилии и даже высочайшего покровительства самого императора, Гончаров и Ханжонков приступили к съемкам исторического сюжета "Оборона Севастополя".

Показ фильма состоялся 14 ноября 1911 в летней резиденции императора — крымской Ливадии, в присутствии Николая Александровича, всей царской семьи, двора и высокопоставленных приглашенных — Ханжонков колоритно описал эту ливадийскую премьеру в своей замечательной книге "Первые годы русской кинематографии" 2. Это было фактическим государственным признанием новорожденного кинематографа.

На премьере фильма удивительной после традиционных короткометражек казалась сама длина — 2000 метров, 1 час 40 минут демонстрации. Неожиданной была и форма. В сегодняшней терминологии ее лучше всего было бы назвать "реконструкцией событий" или "художественно-документальным фильмом". Сюжет здесь отсутствовал, а эпизоды Крымской войны 1853–1856 годов восстанавливались с максимальным приближением к фактам, снимались на подлинных местах событий. Портретное сходство персонажей, сыгранных актерами, — адмиралов Нахимова, Корнилова, хирурга Пирогова, матроса Кошки, героической сестры милосердия Даши Севастопольской и многих-многих других реальных участников обороны, специально и тщательно отработанное, — производило впечатление полной, абсолютной достоверности изображения. С размахом и эффектно сняты были массовые сцены: эвакуация города, госпиталь, принимающий раненых, проводы новобранцев и особенно штурм Малахова кургана, снятый с двух точек: со стороны обороняющих редут и со стороны. Сознательную стилизацию этих поставленных, то есть игровых, эпизодов под военную хронику умело осуществили под руководством самого А. А. Ханжонкова операторы А. Рылло и Луи Форестье.

О последнем необходимо сказать несколько слов особо. Великолепный специалист и добрый человек Луи Петрович Форестье (1892–1954) попал в Россию из Франции как оператор фирмы "Эклер", принял российское подданство и впоследствии долгие годы работал в советском кино; он оставил содержательные мемуары 3 — ценный первоисточник по истории русского дореволюционного кино, в частности, описал и съемки "Обороны Севастополя" — первую российскую киноэкспедицию в современном значении слова.

Что же касается финала картины, то в наши дни он производит впечатление… телевизионной передачи! Дело в том, что в Севастополь были приглашены и сняты на пленку ветераны Крымской войны, дожившие до 1911 года. Бывшие солдаты, матросы, лейтенанты, капитаны, ныне глубокие белобородые старики с иконостасами орденов и медалей; бывшие милосердные сестрички, теперь бабушки, многие во вдовьих черных платках. Их по очереди как бы представляет зрителям кинокамера, они кланяются зрителям через глазок — не хватает только синхронных интервью!

Так в деятельности раннего русского кино и его первопроходца Василия Гончарова обозначились фланги раннего кино — балаганно-лубочная театральность и "люмьеровское" хроникальное начало, историко-костюмное лицедейство в грубо писанных павильонных декорациях и батальная стилизация под газетные фоторепортажи в "Обороне Севастополя".

Этот истинный энтузиаст нового дела умер слишком рано и внезапно, не успев осуществить многие свои замыслы; неизвестно, как бы сложилась его творческая судьба в зрелости.

Через год после принципиальной и "опережающей" победы "Обороны Севастополя" именем Ханжонкова была освящена еще одна историческая юбилейная киноэпопея — "1812 год", производство которой, а также "пленочный результат" достаточно любопытны, забавны и характеризуют свое время.

Фильмы к столетию войны России с Францией начали одновременно два привычных соперника "Бр. Пате" и "А. Ханжонков и К°". Противоположные, казалось бы, концепции и точки зрения на события наполеоновского вторжения, пожар Москвы и отход французских войск на Запад через Березину тем не менее не просматривались в обоих сценариях былых врагов: в центре стояли эффектные зимние батальные сцены и — главное — картины московского пожара, который наблюдает из Кремля сам Наполеон.

И у той, и у другой съемочной группы возникли производственные трудности, естественные при гигантомании планов и того и другого. В итоге вчерашние непримиримые конкуренты пришли к удивительному "консенсусу", точнее — симбиозу: объединили отснятый материал!

Понятно, что цельности произведения эта акция, с моральных позиций весьма благородная, не способствовала. Особенно же комично, что в фильме оказались (и сохранились при окончательном монтаже) два Наполеона: артист А. Кнорр в материале "Пате" и В. Сережников — от Ханжонкова. Тем не менее определенный "белый флаг" перемирия был поднят (надо прибавить, что в жизни Ханжонков, человек редкой доброты, был в прекрасных отношениях с главой московского предприятия "Пате" Морисом Гашем).

Таковы были нравы ханжонковского Саввинского подворья, где преобладали интересы дела, а не "звериный оскал капитализма", не себялюбие и зависть к успеху ближнего.

Это Гончаров, не боясь молодого конкурента, открыл и нашел для фирмы Ханжонкова Петра Ивановича Чардынина (1878–1934) — еще одного замечательного мастера из отечественных первопроходцев.

Чардынин (настоящая фамилия его Красавчиков) был актером и режиссером театральной труппы Введенского народного дома, которая считалась в Москве одним из лучших театральных коллективов второго ранга (то есть вслед за Малым, Художественным, Коршем). В один прекрасный день на Елоховскую улицу, где находился Нардом, нагрянула "делегация" из ханжонковцев — ловцов душ для кинематографа. Дело было новое, требовалась смелость. Чардынин, а вместе с ним несколько коллег по труппе согласились сниматься, а далее обосновались у Ханжонкова всерьез, почти совсем расставшись с театром. Среди них был и Иван Ильич Мозжухин (1889–1939), в скором будущем знаменитость, "король русского экрана". Блистательная, а в дальнейшем трагическая судьба этого первого великого актера отечественного кино завязалась именно здесь, в массовых сценах на съемках ателье Ханжонкова. По происхождению крестьянин из Пензенской черноземной губернии-глубинки, Ваня Мозжухин, кому родители прочили карьеру юриста, сбежал из Московского университета в гастролирующую театральную труппу некоего Петра Заречного, потом без особых успехов подвизался в маленьких московских театрах, чтобы обре-сти себя в "красноречии молчания", в немом кино, эстетику которого он разведывал и на практике и даже в теории — ему принадлежат несколько интересных и новаторских эссе о специфике актерской игры перед киноаппаратом.

Так и шла своеобразная эстафета "вербовки" в кино: Ханжонков — Гончаров — Чардынин — Мозжухин... А вскоре, в 1914-м, в фильме "Песнь торжествующей любви", экранизации одноименной повести И. С. Тургенева в постановке Евгения Францеви Бауэра (1865–1917), дебютирует первая русская кинозвезда Вера Васильевна Холодная (1892–1919).

Чардынин, как и вся когорта первопроходцев, был неутомимым тружеником, человеком скромным и бескорыстно преданным делу. Театральный актер с хорошими данными и немалым сценическим опытом, он горячо увлекся кинорежиссурой. В наши дни, когда наследие дореволюционного кино открывается заново и освобождается от поверхностно-негативных оценок, принятых в советскую пору, вспыхнул интерес и к его основательно забытой фигуре. В 1998-м в Киеве была впервые показана его ретроспектива — более 100 картин!

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки