Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8 | Следующая страница реферата

В середине 1750-х годов ему было поручено создание серии пейзажей с пятнадцатью видами главных морских гаваней и портов Франции. Работа отняла у художника десять лет и сделала его чрезвычайно популярным. Загруженный многочисленными заказами как у себя на родине, так и поступающими из-за границы, жертва своих собственных успехов, он постепенно теряет то живое наблюдение природы, которое было ему свойственно, и работы художника становятся более условными и каноническими.

Многочисленные пейзажи Верне с изображениями бурь, кораблекрушений, эффектных закатов и восходов на море широко представлены в музеях Советского Союза. Типичным пейзажем такого рода является «Итальянская гавань» Эрмитажного собрания (1750). Еще более широко в СССР представлены работы другого выдающегося мастера, на этот раз декоративного пейзажа, второй половины XVIII века — Гюбера Робера (1733—1806).

Воспитанный, подобно Верне и Фрагонару, на итальянском искусстве XVIII века (он провел в Риме десять лет, нередко работая вместе с Фрагонаром по исполнению рисунков, заказанных им меценатом, коллекционером и любителем-гравером Сен-Ноном), он больше других поддался обаянию древних античных памятников этой страны, повторяя, что "Рим, даже будучи разрушенным, учит". Раскопки Геркуланума и Помпеи, проводившиеся здесь в 1730— 1740-х годах, офорты Пиранези, влюбленно изображавшего римские памятники времен республики, исследования об античном искусстве Винкельмана, многочисленные гравированные издания с публикацией древних сооружений, картины с архитектурными видами Паннини — все это глубоко волновало молодого художника. В ту пору, начиная с 1760-х годов, по всей Европе прокатывается волна увлечения античной древностью. Возвратившись на родину, Г. Робер выставляет в Салоне ряд пейзажей с изображением античных руин, которые становились чрезвычайно модными и имели большой успех у зрителей. С этой поры ни один Салоп не обходился без декоративных пейзажей Робера, живописно воспроизводившего памятники древнего и нового Рима, чередующиеся с изображениями вилл и садов д'Эсте, Барберини, Боргезе и другими. Робер работал быстро и плодотворно. Он умел гармонично соединять воедино античный мир и реальную действительность, наполнить древние руины фигурками современных ему людей, занятых повседневной жизнью среди развалин прошлого.

Однако художник интересовался не только одними руинами. Он изображал на своих картинах сады и парки Парижа, его памятники, писал бытовые сцены, а в дальнейшем и эпизоды из французской буржуазной революции. С середины 1770-х годов Робер стал самым популярным мастером декоративной живописи в Европе, украшавшим интерьеры не только французской, но и австрийской, немецкой, русской знати.

Среди многочисленных видов садов и парков, руин, фонтанов и террас, отлично размещавшихся в отведенных им частях классицистического интерьера, в строгих простенках или интерколюмниях, одной из лучших работ является «Развалины террасы в парке». Эта картина свидетельствует о появлении ноток интимного «чистого» пейзажа, которые характерны для раз вития французского ландшафта в 70—80-х годах XVIII века. С высокой террасы открывается вид на уходящую в перспективу даль парка. Романтической динамике, с которой изображены пышные кроны деревьев, обрамляющие картину по сторонам и заслоняющие большую часть неба, порывистому движению скульптуры — вздыбившейся лошади с ее укротителем как бы противопоставляется спокойный ритм горизонталей. Поверженная колонна, балюстрада террасы, отдельные группы мирно беседующих людей, тающие в голубой дымке мягкие очертания гор вдали — все это создает настроение задумчивого спокойствия и тишины.

С 1784 года Г. Робер исполнял обязанности первого хранителя картинных собраний Лувра, которые в дальнейшем принял на себя Фрагонар. Искусство Робера, отразившего в своем творчестве не только моду своего времени на руины, но и облик Парижа, его памятники, его сады и музеи, выражало дух и характер эпохи. Однако это был лишь один из аспектов, интересовавших художников конца XVIII века. Искусство Г. Робера не касалось задач, связанных с трактовкой героических идеалов революционного классицизма, складывавшегося в 1780-х годах и порожденного передовыми умами эпохи. Эти новые большие задачи, поиски героических образов, воплощавших гражданские доблести, были решены художниками иного типа, мастерами, которые создали свой новый художественный стиль. Это были Жак Луи Давид в живописи (его творчество рассматривается в очерке, посвященном искусству XIX века), Жан Антуан Гудон — в скульптуре.

Гудон (1741—1828), продолжатель замечательной традиции реалистического французского скульптурного портрета, является крупнейшим портретистом второй половины XVIII века. Правда, Гудон работал и в монументальной скульптуре, однако большинство созданных их памятников не сохранилось, поэтому потомки в первую очередь представляют его себе как портретиста.

Он сумел так правдиво, всесторонне и глубоко передать образы своих современников, что, по справедливому выражению Родена — знаменитого скульптора конца XIX — начала XX века, «каждый бюст Гудона стоит главы из каких-нибудь мемуаров: эпоха, раса, звание, индивидуальный характер — все в нем указано». Перед зрителем проходят люди целой эпохи; здесь и философы (Вольтер, Руссо, Дидро, Деламбер), и знаменитые ученые (Тюрго, Бюффон, Лаплас, Фультон, Франклин), и люди искусства (Глюк, София Арну), и политические деятели (Мирабо, Сиейс, Лафайет, Вашингтон, Джефферсон, Наполеон) и многие другие его современники. Гудон видел в своей деятельности портретиста большой общественный смысл; в автобиографии он писал: «Одно из прекрасных качеств трудной профессии скульптора — возможность сохранить в почти неразрушимой форме облик людей, принесших своей родине славу или счастье. Эта мысль всегда меня поддерживала и ободряла во время многолетних трудов».

Гудон умел всегда найти и подчеркнуть в портретируемом самые характерные, яркие, типичные, свойственные лишь данной модели черты. Его портреты отличаются чрезвычайным сходством и вместе с тем глубиной и тонкостью психологической характеристики.

В портретах, изображающих Вольтера, Руссо, как справедливо писал Роден, «во взгляде много тонкой проницательности. Эта черта свойственна многим лицам XVIII века. Они прежде всего критики, они проверяют все священные дотоле принципы; взгляд их испытующий». Лицо знаменитого натуралиста Бюффона полно энергии и ума, Франклина — спокойствия и сдержанной силы, в портрете жены скульптора много мягкости и чисто женского обаяния.

Всего художником было исполнено около ста пятидесяти портретов, из которых примерно сто дошло до нашего времени. Критик Гримм отмечал: «Разнообразие Гудона поразительно... он изображает величие, благородство, тонкий ум, гений, простодушие, игривость, и все это дифференцировано соответственно возрасту, характеру, общественному положению портретируемого». Впервые с портретными бюстами Гудон выступил в Салоне в 1771 году. Продолжая с тех пор неутомимо работать в течение конца XVIII — начала XIX века, загруженный многочисленными заказами, как французов, так и иностранцев, он сделался отличным мастером монументальной скульптуры и монументального портрета. Им исполнена необычайно изящная по силуэту и трактовке обнаженная Диана — типичная скульптура, относящаяся к зарождающемуся в 1780-х годах классицизирующему направлению так же, как и два монументальных портрета — «Вольтер в кресле» и «Вашингтон».

В настоящее время трудно себе представить Вольтера иным, чем запечатлел его Гудон незадолго до смерти, по возвращении знаменитого философа во Францию после многолетнего отсутствия. Хилое, дряблое тело, лицо, изборожденное морщинами... Но вот, снова загорелись жизнью глаза великого человека, мысль одухотворила взгляд... Вольтер стремится приподняться в кресле, старческие руки, — живые и подвижные, вцепились в ручки сиденья, и перед нами воскресает удивительно живой образ старца, перед которым в свое время трепетали троны. Широкий хитон античного философа, скрывающий немощное тело, простая повязка на волосах сосредоточивают все внимание на духовном облике портретируемого. Очень хорошо передан взгляд, о котором Роден писал, что в нем сосредоточивается больше половины экспрессии, «во взоре он угадывал душу». Совершенно по-иному трактован Вашингтон, возглавивший в XVIII веке борьбу северо-американских колоний Англии за свою независимость: спокойный и уверенный, он олицетворяет собой великого гражданина, сознающего правоту своего дела.

Наиболее плодотворный период деятельности Гудона связан с XVIII столетием, и хотя скульптор продолжал работать и в XIX веке, творческая манера его становится холодной и скованной, а произведения в целом лишаются былой выразительности и жизненной правды. Последний раз Гудон выступил в Салоне 1814 года, после чего ограничился исключительно преподавательской деятельностью. Из выдающихся скульпторов Франции, которая в XVIII веке была очень богата яркими талантами, следует назвать Фальконе (свое наиболее прославленное произведение — конный памятник Петру I, так называемый «Медный всадник», он создал в России: его творчество будет рассматриваться в очерке «Русское искусство XVIII века») и Пажу, а также Тассара и Клодиона, занимавшихся преимущественно мелкой пластикой.

Помимо мастеров «большого» искусства, во Франции в XVIII веке работала еще замечательная плеяда художников книжной иллюстрации, гравюры и прикладного искусства. Последнее славилось по всей Европе мастерством великолепных гобеленов, предметов из драгоценных металлов, фарфора, дерева и других материалов. Оно отлично дополняло блестящую картину художественного развития Франции XVIII столетия. Искусство стояло на таком уровне, что Дидро не без основания с гордостью заявлял о нем: «Французская школа, единственная, которая существует, еще далека от упадка. Соберите, если можете, все работы живописцев и скульпторов Европы, и вы из них не составите нашего Салона». Итальянское искусство XVIII века по сравнению с французским было менее влиятельным, но его отдельные представители не уступали, а подчас своим профессиональным мастерством и превосходили французских художников. Не случайно посещение Италии считалось обязательным почти повсюду для завершения художественного образования, а в Риме еще с XVII столетия не прекращала своей активной деятельности французская Академия, куда из Парижа направлялись лучшие ученики. Италия этого времени представляла собой политически раздробленную и экономически разобщенную на отдельные феодальные провинции страну. Ее территория была часто ареной военных действий; политические, экономические и культурные силы государства слабели.

Однако изобразительное искусство Италии, опираясь на замечательное наследие великих мастеров прошлого, еще стояло на высокой ступени. В отдельных художественных центрах страны, таких, как Неаполь, Болонья, Генуя, в первой половине XVIII века работали художники, в произведениях которых можно проследить интересные реалистические тенденции. Мы наблюдаем их у неаполитанцев: декоратора Солимены, жанристов Бонито и Траверси, у болонца Креспи, генуэзца Маньяско и некоторых других. Но значительные успехи этих живописцев, творчество которых привлекает за последнее время все большее внимание исследователей, затмевает мастерство венецианцев XVIII века — подлинных хранителей традиций «великой» живописи, процветавшей здесь начиная с эпохи Возрождения. Начиная еще с середины XII века Венеция представляла собой могущественную торговую патрицианскую республику. Несмотря на то что к XVI веку она уже утеряла свое былое величие в связи с перемещением главных торговых путей из Средиземного моря в Атлантический и Индийский океаны, «царица Адриатики» тем не менее еще и в XVIII веке сохранила свою независимость. Произведения живописи, создававшиеся в этом городе, всегда отличались яркой эмоциональностью, поэтичностью и радостным, жизнеутверждающим характером, а также особым, только им присущим колоритом, словно впитавшим в себя все многообразие красочных оттенков чудесного венецианского пейзажа, пронизанного морскими испарениями, золотистым воздухом лагун.

Но общий кризис, который переживали как вся Италия, так и Венецианская республика, наложил свой отпечаток и на творчество ее художников. При всем обилии и многообразии художественных талантов идейный диапазон венецианской живописи XVIII века узок. Венецианских мастеров привлекала преимущественно внешняя, показная, праздничная сторона жизни — этим они близки французским художникам рокайля. Большие религиозные, исторические и мифологические полотна Себастьяно Риччи (1650—1734) и Джованни Баттиста Пьяцетты (1683— 1754) воссоздавали вымышленный мир христианских легенд и исторических преданий. В портретах пастелистки Розальбы Карьеры отражались изящные, несколько кукольные образы нарядных дам и кавалеров — современников художницы, так же как и в работах ее собрата по жанру — портретиста Ротари (1707—1770). И только портреты ломбардца Джузеппе Гисланди (1665— 1743), прозванного фра Гальгарио, рисуют остро схваченные образы живых людей. Его работы отличаются замечательным колоритом и материальностью исполнения. Особенно известен портрет «Молодого дворянина» с его тяжелыми веками, рассеянным взглядом и припухлыми, чувственными губами.

Быт и нравы Венеции XVIII века отразились в небольших жанровых полотнах Пьетро Лонги (1702—1786). Трудно, кажется, найти сцены из венецианской жизни, которые бы не нашли себе места в его картинах. Здесь и игорные дома с толпящимися вокруг карточных столов зрителями, и театры марионеток, и «астрологи» на площади Пьяцетты, и носороги в зверинце, и посетители кофеен, и утренние завтраки в аристократических салонах, и дамы за туалетом, и пестрая суета и веселье венецианских карнавалов — короче, изображение той повседневной жизни, которая так хорошо перекликается с комедиями Гольдони, выводившими на сцене народ своего родного города.

Однако при всем разнообразии мотивов искусство Лонги не отличается ни глубиной, ни большой содержательностью. Художник был не больше, как честным хроникером венецианской жизни своего времени. Среди плеяды венецианских художников XVIII века подлинным гением итальянской живописи был Джованни Баттиста Тьеполо (1696—1770). Творческое наследие мастера чрезвычайно многогранно: он писал большие и малые алтарные полотна, картины мифологического и исторического характера, жанровые сцены и портреты, работал в технике офорта, исполнял много рисунков и, в первую очередь, решал сложнейшие задачи плафонной живописи — создавал фрески. Слава Тьеполо как блестящего декоратора еще при жизни далеко разнеслась за пределы родного города: он работал не только в Венеции, но и в Удине, Милане, Бергамо, Виченцс, а также в Вюрцбурге и в Мадриде, одновременно исполняя заказы на произведения монументального характера для монархических дворов Европы — Баварии, Франконии, Пруссии, Саксонии и России.

Декоративным росписям Тьеполо присущи виртуозное мастерство и легкость, благодаря которым он умеет достичь иллюзии в изображении как бы плывущих в небе облаков, разместить среди них героев Олимпа, причудливо совмещая их с представителями христианских легенд и сказаний, и всему этому придать случайный оттенок жизненной суеты и убедительной правды. Вся художественная жизнь Венеции той поры проходила под знаком театрализации. В городе часто устраивались маскарады, ставились театральные постановки, широко была распространена «сomedia dell'artе», театр и жизнь нередко представляли собой нерасторжимое единство. Гёте в своем «Путешествии в Италию» метко замечает, что «целый день напролет, на берегу и на площади, на гондолах и во дворце, продавец и покупатель, нищий, моряк, соседка, адвокат и его противник — все живет и движется и о чем-то хлопочет, говорит и божится, кричит и предлагает, поет и играет, сквернословит и шумит. А вечером они идут в театр, где видят и слышат свою дневную жизнь, искусно сгруппированную, изящно принаряженную, переплетенную со сказкой, отодвинутую от действительности благодаря маскам и близкую к ней в бытовом отношении».

Тьеполо был одним из замечательных мастеров театрализованного зрелища. Праздничной феерией воспринимаются его декоративные росписи церквей и дворцов, вилл и особняков венецианской знати. Блестящей декорацией представляется роспись палаццо Лабиа в Венеции (около 1750), где мастер изобразил сцену пира у Клеопатры и отъзд египетской царицы с Антонием. Роспись иллюзорно продолжает пространство стены и придает всему залу необычайную торжественность, пышность и праздничность. Взгляд зрителя устремляется в глубину композиции, туда, куда ведут ступени лестницы, — к пиршественному столу. За ним, с одной стороны, разместилась Клеопатра со своей прислугой, с другой — Антоний с воинами. Действие происходит под высокими сводами нарядного архитектурного сооружения, украшенного коринфскими колоннами, несущими хоры, на которых расположились музыканты.

Тьеполо мало интересуется исторической правдоподобностью, античных героинь он одевает в пышные одежды эпохи Возрождения; не важна для него и глубокая характеристика персонажей. Самое существенное для мастера — это общее декоративное звучание композиции, органическая увязка живописи с архитектурой интерьера. Той же захватывающей парадностью пышного зрелища полны и росписи Епископского дворца в Вюрцбурге (1750—1753) и Мадридского королевского замка (1762—1770). В так называемом Зале Императора в Вюрцбурге Тьеполо изобразил две большие сцены из прошлого этого города: венчание Фридриха Барбароссы в 1156 году с Беатрисой Бургундской и правителя Франконского герцогства архиепископа вюрцбургского, а на парадной лестнице в громадном плафоне, занимающем 650 кв. м, поместил аллегорические изображения четырех частей света, известных в ту пору, преклоняющихся перед Франконией. В Мадриде в одном из залов дворца им написана «Кузница Вулкана», в другом — «Апофеоз Испании», а в тронном зале — аллегорическое изображение испанских провинций. С таким грандиозным размахом декоративного искусства, какой придал ему Тьеполо, Европа еще никогда не встречалась.

Правда, оно было лишено большого идейного содержания, и в этом ощущались отзвуки общего состояния упадка, в котором пребывала родина живописца, но его умение воплотить в искусстве красоту и радость бытия, желание передать остроту и свежесть реальных жизненных наблюдений навсегда останутся самыми привлекательными чертами художника. Глубокая голубизна неба и прозрачность серебристых, пронизанных солнечным светом облаков, мощные порывы ветра, безбрежность морской и воздушной стихии, красота, грация и сила человеческого тела — все это воспроизведено Тьеполо с подлинной вдохновенностью и исключительным живописным мастерством.

Если в декоративных росписях Тьеполо захватывает сила могучего темперамента, ощущение жизнерадостности и безмятежности, то в небольших жанровых полотнах («Шарлатан», «Менует»), а тем более в офортах и рисунках, часто встречается элемент гротеска, беспокойное и дисгармоничное мироощущение. Этими чертами Тьеполо соприкасается с итальянской жанровой живописью в лице генуэзца Алессандро Маньяско. Для последнего характерны мрачные и причудливые образы, страшный и темный мир обездоленных и бродяг. Итак, с одной стороны, своей светлой, декоративной, не выражавшей больших идей живописью Тьеполо близок Буше, с другой стороны, его причудливые и мрачные фантазии послужили прообразами для видений Гойи — художника, ознаменовавшего своим творчеством черты искусства нового времени. Во многом новые пути развития искусства прокладывали и другие венецианские художники, в частности мастера пейзажа.

В их творчестве ясно видно, как традиции прошлого совмещаются с поисками, с открытиями, которые получат свое дальнейшее развитие в будущем. Особенно ярко это выражено у таких художников, как Антонио Канале и Франческо Гварди. Любовь к изображению своего города, создание своеобразных портретов документального городского вида — «ведуты», как этот жанр называли в ту пору, восходит еще ко времени Раннего Возрождения. Якопо и Джентиле Беллини, позже в XVII столетии Лука Карлеварис и Мариески специализировались на подобном жанре. В XVIII веке, когда Венеция, город прославленных лагун и каналов, мраморных дворцов и неисчислимых произведений искусства, город нарядных маскарадов и веселых театральных представлений, становится широко посещаемым богатыми аристократами всех стран Европы, жанр ведуты становится очень распространенным. Путешественники стремятся приобрести «вещественные доказательства» своего пребывания в городе, которые можно увести с собой как воспоминание о «царице Адриатики».

Первоначально в городском пейзаже сильно сказывалось влияние театрально-декоративной живописи, имевшей в Венеции в связи с развитием театра широкое распространение. Пейзажи трактовались в виде перспективных декораций с кулисами и задниками. Эти черты достаточно наглядно проявляются в нарядных, красочных пейзажах Антонио Канале (1697—1768), который в отличие от своего отца — театрального декоратора и пейзажиста был прозван Каналетто.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: скачать шпоры по праву, шпоры по химии.



Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки