Картинные книги
Категория реферата: Рефераты по культуре и искусству
Теги реферата: оформление доклада, сочинение почему
Добавил(а) на сайт: Kulik.
Предыдущая страница реферата | 1 2 3 | Следующая страница реферата
Вспомним Петрушу Гринева, героя повести Пушкина «Капитанская дочка»: по его словам, он еще не появился на свет, как уже «был записан в Семеновский полк сержантом, по милости майора гвардии князя Б., близкого нашего родственника. Если бы паче всякого чаяния матушка родила дочь, то батюшка объявил бы куда следовало о смерти не явившегося сержанта, и дело тем бы и кончилось. Я считался в отпуску до окончания наук».
Петр Гринев и Тимофей Енгалычев были современниками, потомками старых дворян-служак, которыми некогда изобиловало петровское регулярное войско. Оба они родились в обедневших дворянских семьях, и детство их, надо полагать, было во многом схоже. Как Петруша Гринев выучился грамоте у дядьки своего, стремянного Савельича, а затем прошел «курс наук» у француза-гувернера месье Бопре, бывшего в своем отечестве парикмахером, так и Тимоша Енгалычев — судя по надписям к рисункам — имел примерно такое же образование.
Лет до шестнадцати гонял он по двору голубей и играл в чехарду с дворовыми ребятами. В картинной книге есть соответствующий рисунок с надписью: «Ребятки забавляются». Дальше ему предстояло идти на службу, и жизнь круто переменилась, как некогда переменилась она у Петра Гринева.
Молодой недоросль отправился в полк; но не в гвардейский столичный, куда записали его еще до рождения, а в армию. «Чему научится он, служа в Петербурге? - рассуждал старик Гринев, мотать да повесничать? Нет, пускай послужит он в армии, да потянет лямку, да понюхает пороху, да будет солдат».
По-видимому, так же рассудил и Иван Фролович Енгалычев. Пользуясь княжеским титулом и родственными связями, он наверняка мог записать своего сына в гвардию, и вышел бы из него щеголеватый столичный офицер. Но не в блестящий и дорогой мундир одел старик Енгалычев своего недоросля, а в простую форменную амуницию, сшитую деревенским портным; и служба, о которой прежде молодой человек мечтал как о верхе благополучия, показалась ему тяжким несчастьем; точно таким же, каким представлялась она и Петру Гриневу.
«На другой день поутру подвезена была к крыльцу дорожная кибитка; уложили в нее чемодан, погребец с чайным прибором и узлы с булками и пирогами, последними знаками домашнего баловства. Родители мои благословили меня. Батюшка сказал мне: «Прощай, Петр. Служи верно, кому присягнешь; слушайся начальников; за их лаской не гоняйся, на службу не напрашивайся, от службы не отговаривайся; и помни пословицу береги платье снову, а честь смолоду».
Петр Гринев был отправлен служить в Оренбургскую губернию, на границу киргиз-кайсацкои степи, а Тимофей Енгалычев - на турецкую границу, на Азов и в задунайские степи, туда, где русские войска под предводительством Румянцева и Суворова брали крепости Очаков и Измаил, громили турок при Рымнике и Фокшанах. Недаром в картинной книге встречаются многочисленные зарисовки «турчанин верхом», турок с кривой саблей; верблюд, щиплющий траву, что для северянина было, безусловно, экзотикой, и даже портрет «Таганрогского драгунского полку эскадрона драгуна Ивана Кошелева». Полк этот существовал с 1775 по 1798 год.
О том, как именно проходила военная служба Тимофея Ивановича, в каких сражениях он участвовал, сведений не сохранилось. Скорее всего это был по склонностям своим человек далекий от военных тревог, и потому поспешивший выйти в отставку. Расставшись со службою, Тимофей Иванович водворился в имении своем Лощемле Тверской губернии и занялся хозяйственными заботами. Рисунки в картинной книге соседствуют с записями о хлебном обмолоте, о приходе и расходе, о ценах и о распоряжениях работникам. Язык записей прост и лаконичен. Это обычный разговорный язык того времени. Он напоминает «летописи», которые привел Пушкин в своей «Истории села Горюхина».
«Летопись сия сочинена прадедом моим Андреем Степановичем Белкиным. Она отличается ясностью и краткостью слога, например: 4 мая. Снег. Тришка за грубость бит. 6 - Корова бурая пала. Сенька за пьянство бит. 8 - Погода ясная. 9 - Дождь и снег. Тришка бит по погоде. И - Погода ясная. Пороша. Затравил трех зайцев, и тому подобное, безо всяких размышлений...»
Подобно Белкину, Енгалычев вписывал в свою книгу поименно всех работников: кого, с чем и куда посылал. Сюда же вносил он и разные полезные сведения: ежели, «к примеру, положить пол четверть пшеничной муки на решето и на каждую пол четверть класть по пол фунту свежего хлеба, а сусло брать на вышеписанный хлеб не боле восьми ведер и с хмелем в котле стопить», то выйдет пиво изрядное. Здесь же изображен пивной котел, медный и круглый, вокруг него мужики с чарками.
Часто, возвращаясь домой с поля или гумна, садился Тимофей Иванович писать письма, «нижайшее и должное почитание свидетельствовать» батюшке своему Ивану Фроловичу и матушке Акулине Семеновне. С батюшкой, чье имение было в соседней Санкт-Петербургской губернии, он советовался о делах: работников, «что без должности ходят», просил к себе в Лощемле «уволить, ибо ныне в людях надобность». К младшему «любезному братцу своему Ивану Ивановичу» Енгалычев увещевательные и назидательные письма составлял: «Братцу князю писать ко мне казалось есть о чем, но, видно, он все где нужное оставляет... на потом откладывает». А поговорить следовало бы, «вот старосту его поп с церковниками бил обухом, об чем и просьба в земском суде была, но оная за ненахождением осталась безгласной». При последних словах вспоминается жалоба гоголевского героя Ивана Никифоровича, которая тоже «осталась безгласной» по той причине, что свинья, ненароком забежавшая в здание миргородского суда, жалобу ту съела.
Пасмурными осенними вечерами или в холодную зимнюю пору, когда работы в полях заканчивались, Тимофей Иванович любил предаваться занятиям способным развлечь ум и развеселить сердце. С чердака приносилась ключницей корзина, куда за ненадобностью сваливались ненужные вещи. Из груды старья извлекались потрепанные гадательные книги, письмовники и календари. С зеленых и синих бумажных переплетов сдувался слой пыли, раскрывались пожелтевшие страницы, начиналось размеренное чтение.
Мерцающий свет сальной свечки падал на крючковатые строки, и дедовская мудрость смотрела из них просто и ясно. Поколения предков старались оставить в календарях след своей не даром прожитой жизни. Для этого в них вклеивались разноцветные листы, заполненные летописями. Сидючи в пустых хоромах и рассматривая плоды «творчества» своих предков, очевидно, и решил Тимофей Иванович завести собственную картинную книгу.
Первым, естественно, встал вопрос о красках. Выписывать акварель из столицы или губернского города было и дорого, и хлопотно. Но издавна знали люди способ приготовления естественных красок из цветных камешков и разного рода растений. Камешки собирались по берегам рек и озер, растения - в лесах и рощах. Так составляли и растирали краски еще в Древней Руси, так делал их Болотов. «Не было дня,- писал он, - в который бы не испытывал я составлять из разных цветов разных домашних красок, иные из них очень удавались».
У Енгалычева краски получались неярких, приглушенных оттенков. Красноватые, как мокрая придорожная глина, зеленоватые, словно прибрежная озерная трава, или голубые, как блеклые полевые цветы. Все вместе составляли они ту «трехцветку» - коричневый, голубой, зеленый,- которая была нужна, чтобы передать темную поверхность земли, сочную зелень растений и холодную голубизну северного неба.
На то, чтобы краски готовить, были рецепты, а вот на то, как рисовать, рецептов у Тимофея Ивановича не было. Академии он не кончал, «першпективной» грамоте не учился. В провинциальной глуши, среди лесов и болот Тверского края, не было ни профессиональных художников, ни картинных галерей. Зато было другое: народное художественное творчество окружало Енгалычева, а он имел ценное свойство – способность видеть и перенимать. С яркого поливного изразца смотрел на него оранжево-синий «павлиний глаз», на оконных ставнях горели расписные жар-птицы, а на крышке сундука чинно беседовали меж собой «изрядный молодец» и «прекрасная девица». Каждый дом, каждую избу старались украсить либо расписными поставцами, либо лубочными картинками. Именно их заметил Петр Гринев в доме коменданта Белогорской крепости. Одна изображала «Погребение кота», другая - «Выбор невесты». Эти картинки — «листы раскрашенные печатные» - покупали у торговых людей и развешивали по стенам для «пригожества». Торговые люди привозили их из Москвы с Овощного ряда и от Спасских ворот.
Случалось ли Тимофею Ивановичу самому покупать лубочные картинки, видел ли он их у знакомых или на стене почтовой избы? А может быть, собирал их, как Болотов, который называл лубки эстампами и завел для них специальную книгу? Трудно сказать. Однако что именно видел Енгалычев, догадаться можно. Стоит только сравнить некоторые его рисунки с лубочными картинками. Например, с картинкой о слоне.
В XVIII столетии в Москву и Петербург не однажды привозили диковинных зверей, слонов, и показывали их народу за плату. В 1796 году по этому случаю выпустили лубок. Он имел надпись: «Сильный зверь слон земли персицкия страны», изображал слона и давал «краткое описание слоновей жизни». Были там и стихи «к слону». Заканчивались они словами: «Для чего за ту скотину рубли платить и полтину, не за что и гривны принесть; слон родился, слон и есть».
На Енгалычева эта «скотина» произвела впечатление. Иначе не явился бы в его книге рисунок под названием «Слон персицкай». Слон этот не похож на лубочного. Там рисунок правильный, пропорции соблюдены. У Енгалычева слон - зверь нескладный: голова крупная, уши длинные, туловище громоздкое, ноги стоят неловко. Но, несмотря на неуклюжесть (или, может быть, благодаря ей), слон этот кажется живое, чем «картинный». Выражение глаз у него доброе и лукавое. Рядом заяц изображен: может быть, для масштаба, а может, и просто так.
Любили в то время и картинку, на которой «гвардии гренадер» был представлен. Зеленый мундир, треуголка, ружье в руках — молодец молодцом. Стоит прямо, как на параде. И надпись: «Гренадер гвардии пеший». В 1759 году в честь победы над Пруссией были выпущены восемь лубочных листов с изображениями «гренадеров гвардии». Эти картинки отставной подпоручик Енгалычев наверняка видел. Похожего гренадера он в картинную книгу занес. И мундир у него зеленый, и треуголка, и ружье «на караул» держит. Только надпись другая: «Мушкетер на часах весьма осторожен». Фигура мушкетера хоть и напоминает лубочную - также угловата и распластанна,- но все же иная. Скорее здесь другой «гренадер» виден. Тот, что на печных изразцах являлся и надпись такую имел: «Со страхом караулю» («страх» -осторожность). Соединяя отдельные черты этих персонажей, добавляя собственные впечатления - потому как и сам в караулах бывал,- Енгалычев сотворил своего мушкетера.
Также попала в его книгу и «Карлица с веером и тростью, а при ней борзая собака и две маленькие». Разодетая карлица с лентой в волосах, серьгами и жемчужной ниткой на шее как две капли воды похожа на даму из лубка с названием «Реестр о мушках». Фигура, лицо, одежда этой «картинной» дамы, видимо, так широко были известны, что в первой четверти Х1Х века на фарфоровом заводе Батенина стали делать пивные кружки в форме большеголовой «дамы-карлицы», а лента, которую и Енгалычев не забыл нарисовать, превратилась в ручку кружки. Но все-таки как ни похожа карлица Енгалычева на лубочную даму, а собаки при ней ее собственные. В лубке их не было.
Излюбленный сюжет народных картинок - изображение дамы и кавалера: «Хеврона и пан Трык» (ХVIII в.), «Чёрный глаз – поцелуй хоть раз (середина ХУШ века) и другие. Енгалычев их явно хорошо знал. В его альбоме также есть подобные сцены. Например, рисунок «Имеем любовный разговор между собою». Как и в лубке дама и кавалер поставлены отдельно друг от друга. Их соединяет только жест: кавалер протягивает своей возлюбленной свиток – любовное послание. Подобный приём выражения чувств через жестикуляцию весьма характерен как для лубочного, так и для альбомного варианта. Только лубок имеет название «Поди прочь от меня, дела нет до тебя…», а у Енгалычева дама более благосклонно воспринимает ухаживания. «Модные любовные песенки» и «искусство любовного разговора», получившего «над молодыми людьми господование» были весьма распространены во второй половине ХVIII столетия.
Отдельную серию составляют зарисовки на сказочные и былинные сюжеты Среди них особенно примечателен лист с изображением богатыря Еремея. Надпись, заключенная в картуш, сообщает: «Охраняет Отечество свое всегда старинный воин и славный могучий богатырь Еремей. Дожидает себе поединщика». Герой представлен в кольчуге, «чашуйчатых латах», одной рукой он держит за повод коня, другой сжимает секиру. Ждет «поединщика», чтобы вступить в единоборство. Конь его с волнистой гривой от нетерпения бьёт копытом. Упряжь на нём богатая, оружие у богатыря отменное.
«Еремей» воспринимается как прямой родственник героев многочисленных рыцарских повестей: Ильи Муромца, Еруслана Лазаревича, Бовы Королевича, Додона, Гвидона, Салтана Салтановича. Листы «деревянной печати» с изображением богатырей на конях в «чашуйчатых латах» были чрезвычайно популярны.
К той же серии рисунков, что и «Еремей» относится портрет другого героя. Надпись в картуше сообщает: «Воин храброй Геркулес стоит всегда наготове, знать старого лесу кочерга». Имя античного прообраза, Геркулеса, дано Енгалычевым русскому богатырю. Он представлен в шлеме и латах, со щитом и мечом в руке. Кроме того он вооружен еще и секирой, этим древним оружием русских богатырей. Характерный славянский тип лица, борода-лопатой и определение «старого лесу кочерга» в сочетании с именем Геркулес, говорят о том, что Енгалычев, ничуть не смущаясь, произвольно соединяет в своем рисунке атрибуты персонажей античной мифологии и русского былинного эпоса.
Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: понятие курсовой работы, шпори на пятках.
Предыдущая страница реферата | 1 2 3 | Следующая страница реферата