Культура XX в.

Панорама культуры XX в. весьма пестра. Известная часть населения мира (собиратели и охотники) является носителем архаической культуры, большая часть находится на уровне традиционной, аграрной культуры и одна треть из 5 млрд. человек достигла стадии научно-технической, современной культуры. Вполне понятно, что в силу мощного развития средств массовой коммуникации и информации современная культура оказывает влияние на архаическую и традиционную культуры многих народов мира. В связи с этим необходимо рассмотреть характер современной культуры, очертить ее контуры и выделить основные черты. Для современной культуры характерны прежде всего такие процессы, как индустриализация и институционализация.

Истоки процесса индустриализации восходят к далекому прошлому, однако сейчас этот процесс резко ускорился. Разрушив обычаи, связанные со старыми формами производства, изменив привычки потребления, оторвав трудящихся от их почвы, индустриализация релятивизировала культуру как среду. Сейчас информация и разнообразные техники информации способствуют усилению абстрактной рационализации коллективной жизни в целом. Сюда можно присовокупить и такие явления, как ускоренное обучение, распространение больших тиражей прессы, спутниковое телевидение, новые системы аудиовизуальной техники, столкновение партий. Все это привело к созданию весьма эффективного мира мнений — новой фигуры культуры как горизонта.

Всякое общество представляет собой наследие институтов, т. е. организованных норм коллективной жизни, наслоение которых образует сферу. Эти институты — нечто вроде ткани из обычаев, привычек, из спутанных нитей коллективной памяти. Во всех обществах, даже архаических, эта ткань изменяется под резким или плавным воздействием истории.

Начавшийся в прошлых веках процесс программирования институционализации культурных изменений ныне быстро расширяется. Наука и искусство становятся индустрией, механизм развития которой ускользает от их создателей. Обучение становится все более и более формализованным: школа распространяет свое влияние, и учеба становится отныне заботой государства; человеческое поведение на всех своих стадиях дает повод для уроков, лекций, программ и экзаменов. Для всех этих разнообразных начинаний необходимы базис, организация, бюрократия, четко определенные нормы. На смену медленным процессам институционализации прошлого, когда у людей было ощущение какого-то постоянства культурной среды, пришло ее производство. В определенном смысле сейчас происходит необычное смещение культуры как среды в сторону культуры как горизонта.

Современной среде культуры, ввергнутой в производство благодаря расширенному кругу институционализации, программирования, может соответствовать горизонт зрелища, с присущими ему чертами. Прежде всего горизонт зрелища подвижен, ибо события, модели, проекты возникают и тотчас ускользают. Для того чтобы событие, модель или проект имели какую-то устойчивость, для того чтобы можно было попытаться высказаться о них, исходя из своих намерений и всей своей жизни, им необходима точка опоры в среде. Когда в среде человека, в его повседневной жизни все становится относительным, ему ничего не остается — только смотреть на эту скользящую перед ним относительность, наблюдать ее, словно спектакль. Если невозможно включиться в множащиеся и сталкивающиеся события, то нужно сесть на обочине дороги истории и смотреть, как проходит мимо череда актеров, политиков, артистов, ученых и иногда философов.

С этим связана и вторая черта горизонта зрелища: зрелище побуждает к тому, чтобы на него смотрели, оно заставляет не думать. Еще Аристотель заметил по поводу театра, что он дает человеку возможность испытывать страсти, которые не угрожают его собственной жизни. Почему бы не распространить эта проницательное замечание на культуру, целиком превратившуюся в зрелище? В течение тысячелетий горизонты культуры изменялись неоднократно в тесной связи с преобразованиями среды и изменениями верований. Но никогда не  было такой культуры, которая представляла бы собой лишь хрупкую модель поведения; никогда не было культуры, сведенной лишь к технике действия, знания, толкования. Если нравы и идеалы производят, подобно тому, как производят лен и полотно, зачем думать о них? Не остается ли смотреть, как их производят?

И наконец (это третья черта горизонта зрелища), в подобной ситуации существенную роль играют посредничество и посредники. Между культурой как средой и культурой как горизонтом продолжают существовать посредничество и посредники, влияние которых значительно возросло: священник, мудрец, проповедник, философ, ученый, критик в области искусства и литературы, учитель, профессор… Наши школы и наши университеты, наши церкви и наши партии, наши академии и наши парламенты основываются на этом постулате. Промежуток между культурой как средой и культурой как горизонтом занимает педагогика в самом широком смысле этого слова.

Следует обратить внимание на тот момент, что XX в. породил феномен «конгломератной культуры». Это значит, что открытия в области живописи, музыки, психологии, этики не «стыкуются» с теоремой Гёделя о принципиальной неполноте арифметики, с концепциями «черных» и «белых» дыр, «многоэтажного» вакуума или концепцией метавселенной как уникального экземпляра, который в структурном плане является неисчерпаемым множеством всевозможных целостных миров (вселенных). Иными словами, современная научно-техническая культура представляет собой своеобразный набор различных культурных микрокосмов, которые требуется синтезировать в единое целое.

И наконец, необходимо учитывать ряд факторов современного мира — ускоренное развитие техники, транспорта и связи, угроза разрушения окружающей среды и истощения природных ресурсов, возрастающая взаимозависимость и взаимосвязанность всех стран и др. Все эти факторы приводят к тому, что собственно культурное сотрудничество превращается в фундаментальную необходимость выживания человечества. По мнению бывшего Генерального директора ЮНЕСКО Фредерика Сарагосы, «установление подлинного культурного плюрализма — единственный путь, позволяющий противостоять растущему единообразию, которое несет в себе экспансия технической цивилизации». Этот путь должен рассматриваться как фактор мирового равновесия и творчества. Международное сотрудничество, обеспечивающее сближение людей и идей, расширение взаимопонимания и солидарности, параллельно способствует укреплению культурного аспекта развития, представляющего цель всякого развития.

Без культуры не может быть подлинной свободы. Многие исследователи (Ф. Сарагоса, А. Швейцер и др.) убеждены в том, что задачи нашего времени требуют смелого подхода к проблемам XX в., что ос- новные проблемы возникают в сфере культуры, и их решение — в развитии культуры. Действительно, одна из решающих трудностей западного общества — это значительное отставание развития человеческих эмоций от умственного развития человека. Человеческий мозг живет в XX в., а сердце большинства людей — все еще в каменном. Человек в большинстве случаев еще недостаточно созрел, чтобы быть независимым, разумным, объективным. Человек не в силах вынести, что он предоставлен собственным силам, что он должен сам придать смысл своей жизни, а не получить его от какой-то высшей силы, поэтому людям нужны идолы и мифы. Человек подавляет в себе иррациональные страсти — влечение к разрушению, ненависть, зависть и месть, он преклоняется перед властью, деньгами, суверенным государством, нацией; хотя на словах он отдает должное учениям великих духовных вождей человечества — Сократа, Иисуса, пророков, Будды, — он превратил эти учения в клубок суеверий и идолопоклонства. В связи с этим известный западный психолог Э. Фромм ставит вопрос: «Как же человечество может спастись от самоуничтожения в этом конфликте между преждевременной интеллектуально-технической зрелостью и эмоциональной отсталостью?»

Ответ здесь один: необходимо все большее понимание важнейших фактов социального бытия, необходимо осознание, которое может предохранить человечество от непоправимых безумств.

Это понимание, это осознание дает только обращение к культуре, к ее кладовым тысячелетней мудрости. Выше мы видели, что культура выступает великолепным суррогатом несуществующего природного бессмертия человека. Правда, в мире утверждается реальное (но тоже относительное) бессмертие человеческого рода, когда торжествует прежде всего телесно-органическая, природная сущность человека. В культуре же опредмечивается та духовная, остро индивидуальная сторона человека, которая осознает факт смерти и вносит тем самым трагизм в его существование. Иначе происходит во всей прочей живой природе, где род торжествует, не имея обратной стороны в виде личностного страдания особи. И вот эта сторона — дух, индивидуальное сознание, вступающая в трудные и прямые отношения со смертью, нашла для себя способ борьбы с ней, а именно, ее заклинание с помощью культуры. На протяжении тысячелетий формы культурного творчества менялись, изощрялись, возвращались, углублялись, достигая блистательных вершин. Пусть человек смертен, но он может создать вечное — произведение искусства, прекрасное и завершенное, бросающее вызов всей аморфности, случайности, конечности тоскливого человеческого бытия. Человек уходит в неизвестное, в небытие — прекрасная скульптура, картина, книга славят вечно запечатленный миг,. ставшую вечной последовательность мигов. Эту метафизику искусства  особенно чувствовали на Западе, рассматривая культуру как особый эксперимент, достижение и путь Запада. В XX в. ее выражали самые различные писатели и мыслители от А. Мальро до Т. Манна. Культура на Западе — высшая ценность, культура не борется с действительной смертью, являясь для человека высшим цветом и оправданием природного типа бытия.

В ходе рассмотрения западной культуры XX в. не следует забывать, что она отнюдь не является единообразной, ибо в ней имеется множество местных разновидностей, обусловленных в каждом конкретном случае особенностями традиций, природными условиями, обычаями и образом жизни населения. Вместе с тем нельзя закрывать глаза на то, что в современной западной культуре широкое распространение получает так называемая массовая культура. Нередко эта культура воспринимается в Европе как чисто американское явление, хотя это и не совсем так. В европейских странах, по крайней мере последние два века, существовала и существует с традиционной высокой культурой и культура рыночная, массовая. Во Франции, например, такого рода массовая литература получила наименование «бульварной», в России она называлась «литературой толкучего рынка».

Известный американский ученый Д. Макдональд предложил рассматриваемое явление именовать «масскультом», так как «в действительности это вовсе не культура. Масскульт — это пародия на высокую культуру». Здесь нет места искусству, а потому не стоит говорить ни о нравственном очищении посредством искусства, ни о собственно художественном наслаждении. Нет смысла рассуждать о «художественном качестве», «эстетической ценности» и тому подобном. Все эти слова — из словаря высокой культуры. Но именно высокая, истинная культура наряду с фольклором всегда главенствовала в европейском художественном сознании. Пошлость массовой культуры скрывалась в их тени.

Сегодня кое-кто желает считать масскульт «фольклором промышленной эпохи». Но фольклор, народное искусство, потому и зовется «народным», что всегда зарождается в низах общества, в народных глубинах. Напротив, масскульт создается и навязывается сверху специалистами-мастерами, профессионалами (эстрадные композиторы, текстовики, певцы, теле- и кинорежиссеры и сценаристы, менеджеры и т. д.). И если народное искусство имеет собственное художественное достоинство, то масскульт лишь пародирует высокую культуру, паразитирует на ней. Достаточно вспомнить многочисленные оперетты и мюзиклы, использующие классические сюжеты и тексты, экранизации и инсценировки классики, поражающие безвкусицей.

В сознании многих европейцев североамериканский масскульт стал как бы олицетворением всей американской культуры, американского образа жизни. Одна из причин этого — относительная слабость американской высокой культуры, слишком юной пока, и отсутствие разветвленного, богатого народного искусства, о котором можно говорить в применении к европейцам или жителям Индостана. Двести лет — срок слишком малый для зарождения и развития общенационального фольклора, тем более в столь разноязыком и разнородном обществе, которое образовалось в американских промышленных городах вследствие обильной иммиграции со всего света. Исследования американского ученого Ф. — Дж. Вудса показывают, что в середине XX в. «культурные ценности крупнейших американских этнических групп» европейцев, азиатов (китайцев и японцев), мексиканцев, негров, евреев — все еще существенно различались.

Все культурные в традиционном понимании народы имеют свой фольклор, свои эпические сказания, свое собственное, сложившееся благодаря труду многих поколений, культурное сознание. Зарождались эти сказания у оседлых народов среди крестьян, живших миром, общиной, являвшейся некой культурной и экономической общностью. Фольклор, коллективное по своей сути искусство, и эпос, т. е. коллективные сказания, не могли, конечно, возникнуть среди живущих обособленно фермеров-одиночек, которые изначально были основой сельского населения Северной Америки. При развитии сельского хозяйства по американскому пути для появления фольклора не было необходимых оснований.

Высокая культура, произрастающая всегда на почве фольклора, для того, чтобы быть по-настоящему живой и сильной, нуждается в серьезной, стойкой национальной традиции. Соединенные Штаты в части своей в Новой Англии, унаследовали было английскую традицию; пусть немного провинциальная, колониальная, она все же существовала. К ослаблению культурного влияния Новой Англии привели, видимо, гражданская война, последовавшая за ней волна иммиграции из неанглоязычных стран, рост промышленности, освоение запада страны. Тем не менее американские деятели культуры постоянно оглядываются на Европу, находясь под очевидным воздействием ее духовного авторитета и обаяния. Это хорошо заметно в архитектуре, литературе, оперном театре и др. Немыслимо представить без европейской культуры Г. Джеймса, Т. Элиста, Э. Хемингуэя, Т. Уальдера и других писателей, композиторов, художников. Истинно же американским искусством, имеющим некоторые самостоятельные традиции, можно считать лишь кино, самое молодое и несамостоятельное из зрелищных искусств.

В сфере высокой культуры, находясь под явным европейским влиянием, Соединенные Штаты тем не менее довольно успешно влияют на окружающий мир с помощью массовой, или популярной, культуры. Ряд западноевропейских исследователей (А. Гобар, Е. Тибо и др.) считают, что проникновение американской массовой культуры, америка- низация национальных культур Европы представляет собой культурную войну. Так, А. Гобар в своей книге «Культурная война» пишет: Культурная война уже началась, без положенного объявления, без барабанов и труб. Война при помощи лживых слов, при помощи обманчивых представлений, при помощи предательских улыбок. Классическая война целила в сердце, чтобы убивать и покорять, экономическая война целила в живот, чтобы эксплуатировать и обогащаться, культурная войны целит в голову, чтобы парализовать, не убивая, чтобы покорить, испортив, и обогатиться за счет разложения культур и народов. Культурная война употребляет все свободы и злоупотребляет ими, чтобы проникать повсюду и разрушать изнутри все ценности, все различия, все духовные богатства народов.

Знаменательно, что о последствиях этой культурной войны, об американизации европейских культур говорят и французы, и итальянцы, и греки, и другие европейцы, вкусившие (раньше нас) все прелести американских кино- и телебоевиков, рока и джаза, кока-колы и жевательной резинки.

Но не только Западная Европа оказалась сегодня под угрозой потери своего культурного лица. Если в прошлом веке многие русские деятели культуры выступали против бездушного «европейничанья» (сто лет назад Н. А. Данилевский даже выпустил книгу «Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к германо-романскому»), то теперь нам в гораздо большей степени нужно опасаться бездумного «американничанья». Сегодня Россия вместе с Европой противостоит наступлению североамериканского культурного империализма, защищая общеевропейские культурные ценности, свою культурную самобытность, свое право на самостоятельное существование.

Ведь стремление к культурной самобытности свойственно всем народам, сознающим эту свою самобытность, а особенно таким, которые имеют за своей спиной многие столетия культурной жизни.

В предыдущей лекции уже подчеркивалось, что накануне Октябрьской революции 1917 г. в России был сосредоточен колоссальный культурный потенциал, носителем которого был узкий слой интеллигенции. Свершившаяся революция создала условия для свободы художественного творчества, сделав доступными народу все сокровища мировой и отечественной культуры. Известный английский писатель Г. Уэллс в книге «Россия во мгле» писал: «В этой непостижимой России, воюющей, холодной, голодной, испытывающей бесконечные лишения, осуществляется литературное начинание, немыслимое сейчас в богатой Англии и богатой Америке. Сотни людей работают над переводами, книги, переведенные ими, печатаются и смогут дать новой России такое знакомство с мировой литературой, какое недоступно ни одному другому народу». Процесс становления социалистической культуры был весьма противоречивым; так, сторонники вульгарно-социологического, нигилистического подхода (Пролеткульт), призывали уничтожить старую культуру, ликвидировать музеи с реликвиями прошлых формаций и создать особую пролетарскую культуру. Большевики вели с пролеткультовцами идейную борьбу. В 20-е годы ожили передвижнические традиции: художественная жизнь страны требовала искусства остросоциального и понятного широким массам. В те же годы не только продолжает развиваться, но переживает истинный расцвет искусство, которое мы называем «русским авангардом», так как время революционных катаклизмов, революционных преобразований влечет художников к новым творческим экспериментам. Продолжал развиваться супрематизм в прикладном искусстве, графике, дизайне, архитектуре, проявил свои возможности конструктивизм, ярким примером чего является монументальный архитектурный ансамбль «Госпром» в Харькове, в литературе сформировался социалистический реализм.

Однако этот всплеск в развитии социалистической культуры с установлением господства административно-командной системы в нашей стране пошел на убыль и в целом до начала перестройки в культуре шла борьба между бюрократическим и гуманистическим началами.

Защита культурной самобытности народов во всем мире включает в себя множество проблем. В горизонтальной плоскости проблемы культурной самобытности проявляются в бесконечном множестве социальных ситуаций: от этнических, религиозных и языковых меньшинств до рабочих-эмигрантов; от культур, которые пытаются упрочить национальное единство на основе некоторой базовой культурной самобытности, до порабощения — медленного, но неумолимого — великих культур единообразной космополитической культурой. В вертикальной плоскости проблема представляется еще более сложной, ибо необходимо точно и конкретно определить, от чего может отказаться данная группа людей и что она страстно желает сохранить. Защита культурной самобытности, конечно же, не должна означать «вавилонизации» человечества, равно как недопустимо жертвовать культурными различиями во имя всеобщего единообразия. Такой подход приобретает особую значимость в мире, население которого через несколько десятилетий превысит 6 млрд. человек.

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки