Русская история в стихах и песнях: поэзия Александра Городницкого

Ничипоров И. Б.

С жанровой точки зрения в данном "цикле" выделяются такие образования, как исторические портреты, обрисованные с той или иной степенью детализации; "ролевые" стихотворения и песни, которые связаны со вживанием "изнутри" в сущность исторических характеров, событий. В этом ряду – и сюжетные зарисовки исторических эпизодов, и панорамные историософские обобщения пройденного Россией пути, магистральных тенденций ее векового развития.

Существенным в посвященных отечественной истории произведениях Городницкого стало поэтическое проникновение в сущность метафизики власти в России. С этим связан ряд художественных портретов правителей, в которых выведена их разнообразная характерология.

В таких исторических портретах, как "Памятник Петру I" (1995), "Николай I" (1998), "Немецкий принц, доставленный в Россию…" (1977), "Петр Третий" (1987), важен парадоксальный модус авторской мысли, ее тяготение к символическим обобщениям. Так, в изображающем шемякинский памятник стихотворении "Памятник Петру I" неожиданный ракурс видения фигуры царя "без парика и без венка, // Что Фальконетом выдан" порождает трагедийные исторические ассоциации – от воспоминания о грехе сыноубийства до проекции на катастрофы ХХ столетия: "Он худобою черной схож // С блокадным ленинградцем… Бритоголового зека // Напоминая видом"[1] . Сплетение исторических драм проступает и в портрете "Николай I". Психологически емкая зарисовка последнего земного прощания императора с сыном-наследником ("Оставляю, Сашка, Россию // Я в плохом порядке тебе"), раскрытие сложного личностного облика персонажа, чьи "исполинские зиккураты // Слабость гибельную таят", перерастают в финале в грандиозное прозрение мистической сопряженности исторических судеб в масштабе вечности:

Причастился он тайн святых,

И ушел, догоняя в небе

Им повешенных пятерых.

А в иронически окрашенных портретах Петра III раскрывается тип слабого, чуждого России правителя, воплощающего своей фигурой частое господство иррационального и даже абсурдистского начала в российской власти и действительности в целом. В стихотворении "Немецкий принц, доставленный в Россию…" в детализированное описание слабого государя, что "в солдатики играл, читал Расина", неожиданно вторгается ощущение роковой, гротескной "логики" истории, подчас легко "перетасовывающей" лики и личины своих героев. Вопросительная модальность, свойственная интонационному рисунку многих исторических вещей Городницкого и передающая мироощущение сомневающегося, мыслящего вопреки догмам своего времени интеллигента, в финале стихотворения заостряет эту парадоксальность: "Мечтал ли он, голштинец худосочный, // Об облике ужасном Пугачева?". В песне "Петр Третий" подробно прорисованные "вещные" детали дворцового хозяйства ("режут в кухне петрушку и лук") подчеркивают его глубинный отрыв от жизни остальной страны, – отрыв, чреватый личиной "пугачевщины":

Блеском сабель и пламенем алым

Ненавистных пугая вельмож,

Он вернется огнем и металлом,

На себя самого не похож.

Неожиданные образно-ассоциативные ходы, характерные для поэзии Городницкого, присущи и другим его историческим портретам: "Рылеев" (1998), "Чаадаев" (1987), "Денис Давыдов" (1998). Последние два особенно примечательны параллелями с реальностью ХХ в. В стихотворении "Чаадаев" эта параллель проходит на уровне частных судеб – "затворника на Старо-Басманной" и его "сгинувшего в Бутырках" потомка. Сквозь бытовую конкретику этих жизненных путей просматривается "подводное течение" национальной истории, ход которой в разные эпохи оказывается подчиненным варьирующимся личинам тоталитаризма: "Сначала цари, а позднее – вожди и генсеки…". Прозрение потаенной, подчас роковой связи времен влечет автора к полемическому переосмыслению – в форме диалога со слушателем – исторического оптимизма ранних, обращенных к Чаадаеву, пушкинских строк:

И в тайном архиве, его открывая тетрадь,

Вослед за стихами друг другу мы скажем негромко,

Что имя его мы должны написать на обломках,

Но нету обломков, и не на чем имя писать.

Апеллирующий же к мифологии пушкинских времен исторический портрет Дениса Давыдова ("Денис Давыдов"), "поэта во стане русских воинов", по контрасту ассоциируется с болезненными явлениями современности – уже с иными воинами, отчаянно поющими "над выданною водкой" "среди хребтов Афгана и Чечни"…

В галерее созданных поэтом-певцом художественных портретов значимое место принадлежит образу историка, постигающего хитросплетения русской судьбы.

В стихотворении "Карамзин" (1977) размышления о подвижническом труде великого историка сплавлены с философски насыщенным образом исторического времени, которое "дни на нитку нижет", ускользая от однозначного рационального понимания. В стихотворениях "На даче" (1985), "Мой друг писал историю Кремля…" (1990), "Последний летописец" (1989) создается проникновенный личностный портрет современного историка Натана Эйдельмана – автора многих трудов о потаенных лабиринтах общественной жизни России, Пушкине и его эпохе, о развитии отечественной интеллигенции в ХVIII – ХIХ вв. В последние годы жизни друг Городницкого, Н.Эйдельман предложил в предисловии к вышедшей в 1991 г. книге стихов барда объективную и проницательную характеристику его как "тонкого, глубокого историка", для которого "поэзия оказывается одним из сильнейших, вернейших способов соединения времен, геологической разведкой, открывающей нравственные сокровища во всех эрах и эпохах"[2] .

Действительно, песенная поэзия Городницкого образует особую сферу бытия исторического знания, обогащаемого, по мысли Эйдельмана, "смелостью, высокой субъективностью, откровенностью, стремлением к нравственным оценкам, и настоящей радости – и "злой тоске""[3] . В стихах же об Эйдельмане поэт протягивает незримую нить, связующую мучительные загадки русской истории, которые символически запечатлелись в самом сердце страны ("Царь-колокол, не знавший звонарей, // Царь-пушка, не стрелявшая ни разу"), и безвременно оборвавшуюся жизнь ее "летописца". Таким образом само историческое знание предстает у Городницкого не обезличенно-анонимным, но тесно сращенным с породившим его временем, с выстрадавшим его творческим духом:

Скончался Натан Эйдельман.

Случайно ли это? – Едва ли:

Оборван истории план,

Стремящийся вверх по спирали…

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: отчет по производственной практике, образец титульный реферата.



1  2  3  4  5  6  7 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки