Сальвадор Дали в театре ДИКЛОН

Категория реферата: Рефераты по культуре и искусству
Теги реферата: реферат великая, скачать шпаргалки по истории
Добавил(а) на сайт: Bakarincev.

Отражения «синих снов»

Ворох каштановых волос поднялся над креслом и уселся на подлокотник, загородив всю сцену. Тонкие руки взметнулись вверх и не спеша начали собирать ворох в тугой пучок. Многие поколения дочерей Евы веками оттачивали эти чувственные и полные грации движения. Собрав волосы, легко качнувшись над головами замершего зала, девушка, чуть касаясь плеча молодого атлета, медленно и плавно соскользнула в кресло. Наверно, душа покинула это сильное мужское тело, настолько неподвижным, застывшим остался юноша. Только его напряженный, устремленный на сцену взгляд приоткрывал тайну - где витала эта душа, что открывалось перед ней, что приковало, захватило, околдовало её.

На сцене любящая, вечная Гала рядом с Мастером. Он уже натянул на подрамник холст для своей последней картины. К белому полотну пока не притронулась кисть, впереди еще вся жизнь, что оставит на холсте только главное – несколько причудливых музыкальных линий да трепещущие легкие тени. А пока он работает, работает, работает и живет. Работоспособность фанатика и талант - подарки судьбы, дары божьи, заставляющие мертвые формы под рукой художника оживать, вызывать своей застывшей гармонией восторг соплеменников, - рано возносят его на трон гения. Много раз миру рассказанная, нравоучительно – бесполезная и, по-видимому, навсегда приставшая к человеческой сути история о простецки хищных друзьях – пороках, губящих гения, проходит перед нами в легко узнаваемых образах.
Приторно – угодливый, своекорыстный «Человека – акула» (Сергей Ширяев), свой в доску «Пьяница» (Лев Чугунов), вороватая «Цыганка» (Анна Кладий) окружают Мастера кольцом изощренных, опустошающих соблазнов, тянут в свой мир, где нет ни глубины чувств, ни свежести восприятия, ни остроты переживаний, где только угасающая память о невозвратимо потерянном, где лишь скука под защитной скорлупой цинизма и где трон гения легко становиться его инвалидной коляской. Актеры, не сказав ни единого слова, дают нам понять: где человек неразвитый, духовно незрячий достоин лишь сожаления, а то и смешон хватательными инстинктами своего тщеславия, там гений Мастера напитывается впечатлениями, тяжелым, порой страшным опытом разочарований, своей и чужой болью, чтобы потом, в минуты озарений, все вернуть и отдать, создать новые, необыкновенные формы и наполнить их неожиданным, фантастическим содержанием, сделать наш мир богаче, ярче, лучше. Мы готовы если не принять, то понять Мастера, стремящегося сквозь бури страстей к восторгу озарений и открытий, с трудом спасающего ради этого свои разум и душу, мы готовы быть снисходительными к нему, хотя он – гений - в этом не нуждается. Бесконечная притягательность и трагедия – две составляющие великой тайны творчества раскрываются на сцене, и душа, прикоснувшись к ней, зачарованно, в молчаливом восхищении замирает перед открывающейся манящей и пугающей бездной.

Странная музыка сопровождает спектакль. В ней нет опоры. Знакомые, привычные, живущие рядом шумы-мелодии возникают из ничего, прерывают друг друга, заканчиваются неожиданно, чтобы появиться вновь, иногда исчезают совсем или собираются вместе, и им тесно среди кулис и софитов сцены.
Мелодии рождаются, возникают из хаоса и поглощаются им опять. Лирические, бравурные, жестокие, осторожные, агрессивно – смелые, они сталкиваются, разбиваются и разлетаются то чистыми и нежными, то вульгарными и претенциозными осколками звуков, отголосками разорванных мелодий. Осколки, на момент застывшие, вновь, чьей-то опытной рукой, собираются в фантастические, гротескные, сентиментальные, воинственные, разудало – веселые, крикливо – заносчивые, сварливо – злобные, пьяно – драчливые, витийствующие переменчивые звуковые формы, чтобы затем опять рассыпаться воем сирен хаоса всеобщего обрушения.

Странная музыка. Все в ней зыбко. Возможно, так звучали сновидения
Мастера (или озарения?), прежде чем проявиться на холсте. Крик ребенка, плеск воды, топот ног - шумы, шумы, соединённые тревожащим, настораживающим многоголосьем мелодий в одно целое - музыкальное сопровождение, что органично и естественно сплетается со сценическим действием, не вступая с ним в диссонанс. Знакомые, уже слышанные звуки.

«…В грохоте бешено вращающихся и визжащих на поворотах колес, среди гулких ударов вагонных сцепок в беспорядке раскачивающегося, несущегося в столицу состава видишь себя, вжавшегося в жесткое кресло.

Незаслуженная, жгучая, горькая обида хлещет тяжелыми каплями по мрачным, серым, мелькающим за окном и тонущим в дожде силуэтам – воспоминаниям. Ни к кому не обращенные, немые упреки гримасой боли сводят скулы, волнами судороги сковывают тело, цепляются скрюченными пальцами за подлокотники, блестят дрожащей влагой в устремленном в заоконную пустоту взгляде…

Возвратились и уселись невдалеке две женщины, - неинтересные, безликие, лишь на мгновение отмеченные отрешенным взглядом, брошенным и опять устремившимся в сумеречную пустоту, к мелькающим воспоминаниям.

…Ночь перед отъездом и чистый женский голос, явственно прозвучавший в безлюдной темноте и отдавший кому-то адресованный, беспрекословный, жесткий приказ «Пусть едет!», - в ответ на твою невысказанную, но непреклонную решимость…

Странное, нервное, уже слышанное ранее, недовольно – возмущенное покашливание выводит из оцепенения. Кто это? Одна из этих двух женщин?

Да. Это она - та, что в чёрном, что сейчас сидит и спокойно разговаривает со своей соседкой: светлые волосы, незнакомое лицо с правильными чертами, черный, простой и недорогой костюм без украшений и множество колец, похожих на обручальные, на маленьких руках.

Напряженно, внимательно всматриваешься в эти маленькие, кажущиеся знакомыми, руки. - Когда она выходила, набор колец был другим. Почему она его поменяла? Зачем она так странно - знакомо кашляла, а теперь делает вид, будто не знает, не замечает тебя?

…Медленное, неохотное пробуждение после абсолютного счастья.

Наконец - то тебя оценили, оценили, как ты того заслуживаешь. Тебя выслушали, тебя признали. Все увидели твою нежную, ранимую и такую прекрасную душу. Тебя изощренно испытывали, и ты всё выдержал, остался самим собой, показал всю невиданную силу своей воли, свое благородство и великодушие. Твои ответы были изобретательны, полны и находчивы, реакция - быстра и точна. Ты блистал, и все это видели. И вот ты достойно вознагражден. Это все для тебя. И этот летящий поезд, и этот специально для тебя прицепленный вагон с таким мягким освещением и необычными креслами, и эти для тебя подобранные милые попутчики, и эти, никогда ранее не слышанные тобой, льющиеся звуки прекрасных, спокойных мелодий. В конце уже недолгого пути тебя нетерпеливо, с интересом ожидают выдающиеся, известные люди. Тебя хотят услышать, хотят знать твое мнение и тебе есть что сказать. Да, ты оценен!

Счастье переполняет тебя, светится в глазах, ласковым теплом заполняя все уголки твоего тела, выплескивается наружу и безмятежной улыбкой дауна искажает, обезображивает лицо…

Грань фантастического, гипнотического сна пройдена, и открывшаяся реальность животным страхом сумасшествия хватает тебя, подкатывается к горлу тошнотворной волной запредельности, непреодолимости происходящего. - Душно! - Бессилие перед неодолимостью парализует, лишает воли, наливает тело тяжестью и почти обездвиживает. - Надо встать и выйти! Сначала встать, встать! Теперь иди, иди же! – непослушные ноги судорожно ловят раскачивающийся вагонный пол, беспощадно бросающий тебя на жесткие кресла, на недовольно – равнодушные взгляды. Вот он, тамбур. Наконец ты один. - Что с тобой?

Какой поезд? Какой специальный вагон? Какие люди? Ты сошел с ума! – мысль, оформившись, раскалывает твой мир, холодной испариной проступает на лице, стекает по спине противными струйками. – Что делать? Надо что- то делать!…Всё? Выхода нет?…Дверь! Вот дверь! Открой! И в темноту, в грохот, чтобы больше не мучиться! … Тянет к двери! шаг! еще шаг!…Серый, обжигающе - холодный металл! Щелчок замка! - Вырвавшееся из самых глубин бессознательного, страшного и яростного, нечеловеческое, бесформенное и протестующее, гортанно – звериное: Не-ет! - пугающее тебя, тонет в яркой вспышке и грохоте встречного поезда.

За это отрезвляющее, дикое «нет» становится перед кем-то очень стыдно и неудобно, и вернувшаяся, спасительная ирония - Ты сошел с ума? Ка-ка-я жалость! – проливается успокоительным дождем и, смиряя с отступившей неизбежностью, потихоньку разъедает, размывает страх, дарит обострившемуся восприятию свежесть - эту предвестницу приближающегося выздоровления, откликается в сознании пока еще слабой радостью, даже гордостью за себя, за то, что ты справился сам, сам вылечился, что всё- таки овладел собой…»

Отражения «синих снов»

«…Фрейд показал, что разум - ценнейшее и человечнейшее из качеств человека - сам подвержен искажающему воздействию страстей…»

Э. Фромм. "Психоанализ и религия"

«А.И. Вы ищете некую технику, рисунок движений, позволяющих создать и использовать оживляемые Вами, подобные сновидениям картины для расширения изобразительных возможностей театра?

Ю.К. Ни в коем случае, не ищу. Хочу увидеть природу нашего внутреннего пространства, природу присущего каждому бессознательного внутреннего жеста и раскрыть ее. Мне кажется, на этом пути нам удалось найти некую технологию создания образов, которая, и мы этом видим, оказывает на зрителя заметное влияние.

А.И. Хорошо. Вы увидели этот бессознательный внутренний жест, научились его использовать. Чего с его помощью Вы хотите от зрителя?

Ю.К. Один мой знакомый как-то сказал о людях: «Как вы прекрасны, но на какие мерзкие поступки способны!». Я хочу, чтобы нашими спектаклями была особо выделена первая часть этой фразы, чтобы все очаровались сутью человека, но не сутью того, что мы породили, не сутью нашего социума.

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки