Нередко
символисты в своей образной системе использовали традиционную литературную
поэтику западно-европейской и древнерусской литературы: Данте, Гете, западных
мистически настроенных романтиков, "Слово о полку Игореве", Кирилла
Туровского. Так, в мистерию Д. Ростовского "Рождество Христово"
наряду с людьми введены в качестве действующих лиц Смерть, Жизнь, Брань, Кротость, Незлобие, Робость, Золотой Век и т. п. Именно из средневековья пришел
в модернистическую лирику XX века образ-символ "розы", связанный с культом
Девы Марии и "Вечной женственности" и получивший широкое
распространение сначала у Вл. Соловьева ("Песня офитов"), а затем у
Вяч. Иванова и А. Блока (соответственно в циклах "Стихи о розе" и
"Роза и крест"). Часто символисты переосмысливали в своем видении
персидскую классическую поэзию ("Палатка Гафиза" Вяч. Иванова), а
также стихи из русских церковных гимнов, евангельских и веддийских текстов
("Святый Боже" К. Бальмонта)
Стремясь
показать иллюзорное движение мысли, символисты оформляли ее поэтическими
тропами. Излюбленным тропом была метафора. Так, у В. Брюсова читаем:
Костра расторгнутая сила
Двух тел сожгла одну мечту;
И влага страсти погасила
Последних углей красноту.
|
Слова
с материальным значением (костер, влага, угли, дым, пламя), благодаря метафоричности
превратились в расплывчатые и бесплотные смысловые категории, в бестелесный
символ угасшей любовной страсти Особенно часто использовалась ассоциативная
метафора: "И светлых глаз темна мятежность..." (В. Брюсов);
"Сухие пустыни позора", "День-жемчуг матовый-слеза-течет с
восхода до заката..." (А. Белый).
В
движении от конкретно-чувственного к идеальному, от природного к
иррациональному, стремясь размыть вещное в поэтическом образе, символисты
прибегали к так называемой оксюморойной метафоре, основанной на сочетании
несовместимых понятий. При помощи этого тропа в строках А. Блока предельное
сливается с беспредельным:
В легком сердце - страсть и беспечность,
Словно с моря мне подан знак.
Над бездонным провалом в вечность,
Задыхаясь летит рысак...
|
Оксюморонная
метафора расширяет художественное пространство символического стиха, увеличивает в нем видимость незримого: "в этой звучной тишине" (А.
Блок); "в твоей душе так много прозрачных светлых вод" (К. Бальмонт);
"и слишком синее дыхание" (В. Брюсов).
Часто
символические ходы создавались эпитетом в виде абстрактного существительного, тоже с ярко выраженными признаками метафоричности: "желаний вечность -
взор" (Вяч. Иванов); "скроет белость этих плеч" (В. Брюсов). Вл.
Соловьев в своих пародийно-иронических стихах подобную Особенность стиля
обыграл так:
И не зови сову благоразумья
Ты в эту ночь!
Ослы терпенья и слоны раздумья
Бежали прочь...
|
Эпитет
по законам символической семантики занимает господствующее положение во фразе, в то время как определяемое им слово отодвигается на второй план. Этим
усиливается экспрессия эпитета, особенно если к нему присоединяется новое, красочное определение, "сухие пустыни позора" (А Белый);
"золотая возможность дождя" (В. Брюсов). Абстрактно-образная лексика
сделалась стилей поэтических раздумий символистов. Они кропотливо трудились над
тем, чтобы из каждого звука извлечь идею, а из последней - "кусочек"
живой фантазии: "вольнослитные сердца"; "радостно-расширенные
реки"; "смерть медлительно-обманная"; "сны огнезрачные";
"голуботусклая печаль"; "и веют древними поверьями";
"рассудок - розблеск искряной". Поэзия тонких намеков, внушений и
заклинаний не допускала в свою языковую среду разговорных и ораторских речений:
не на площади и не в аудитории, а в. "башне из слоновой кости" должен
был звучать ее величественный стих.
Символисты
широко пользовались звуковыми вариациями и (ассонансами, аллитерацией), чтобы и
"из звука извлечь идею". Необычная семантическая связь слов, их
"льющаяся" мелодичность воссоздают необычность, чарующую прелесть
декадентского салона в строках Ф. Сологуба: