Слово о "бессловесных"

Категория реферата: Рефераты по культуре и искусству
Теги реферата: шпаргалки по праву, шпоры по философии
Добавил(а) на сайт: Ревягин.

Да по плечикам будь охватистый,

Да молоду князю прилюбистый...

Да чтоб легохонько ему на конике сидеть,

Да хоробренько на коничке скакать…"

Отчего так необоримо в народе движение к живому слову, откуда в человеке живет неискоренимая страсть к украшательству речи? Нет бы стремиться к простоте, достичь той краткости, когда, казалось бы, хватает одного коренного слова, чтобы выразить чувство. Некоторые критики и призывают к этой краткости, видя в ней будущее. "Но ведь иная простота хуже воровства". И подпоркой подобному мнению развелось нынче множество подельщиков литературы, кого раньше и на порог Союза писателей не пускали, а они нынче балом правят, да еще пыщатся, через губу разговаривают с именитым в прошлом писателем, де, старый, ты, огрызок, твое время минуло, не суетись под ногами со своей "художественной стряпнею". У подобных подмастерьев выпала из книг живая жизнь, а значит и выпало живое слово. Это что, подобные "письмоводители" станут охранять русское слово? Да они, как компьютерные мыши, обгадят его, повыгрызут со всех сторон, да и пересмешничая, переменят на "латынский"…

Украшение жизни вообще свойство русского человека, он не хочет прозябать в скудости чувств: его земляная натура, его биологические привычки продления рода постоянно натыкаются на препятствия духа, живой его души, неумираемой и бунтующей. И не случайно ведь "косье в землю, а душа в небеса". Извечный конфликт, противоборство красоты и пользы, но именно деревенщина достиг гармонии, высшего равновесия, найдя пользу красоты и красоту пользы. Он не сыскал Закона Правды, домогаясь и размышляя над ним, но отыскал пользу, полезность, необходимость красоты. Крестьянин творил красоту по сердечному желанию, он дышал ею, как воздухом зачастую и не понимая значение слова "красота". "Хорошо и всё тут.." Отсюда и нежелание его говорить в простоте, постоянное украшательство речи, отсюда в такой цене баюнки и сказочники, отсюда в такой чести мастерица красно сказать и жалостно выпеть, отсюда такое богатство песенное и былинное (более двухсот томов). Все оно изошло из сердечной жажды испить из святого родника. Я знавал женщин, которые говорили лишь присловьями, нимало не понуждая себя, не насилуя придумкою. "Красно украшенное слово" — это сердечный праздник.

Много ли в городском обиходе понятий слова "лёд"? Ну, два-три, и голова наша споткнется. Ведь так легко обойтись этим запасом. Но только у Белого моря подобных родственных слов более пятидесяти, а по всей Руси Великой станет и далеко за сто. Для ветра в Поморье нашлось у народа сто пятьдесят сравнений… Для снега — шестьдесят пять образов. (Но, увы, большинство этих слов упрятано суровыми охранителями языка в убогое диалектное стойло). Значит живет в русском человеке неясное томление усложнять, богатить язык. Сам народ добивается в своей речи той "эссенциозности", за которую критика частенько хулит писателя, считая это недостатком литературного письма: де, слишком кудревато, непонятно, надо в словарь лезть. Народ бежит от словесной простоты, видя в ней сокрушение душе, тайную проказу, душевную погибель, ту сердечную немоту, когда победу торжествует самое низкое, казарменное, нищее слово. (Что и видим на нашем телевидении, подпавшем под власть "образованца" и ростовщика. Эх, пальнуть бы президенту из кремлевской царь-пушки и сразу бы снялось воронье, заполошно грая, с маковок крестов и останкинской иглы… Да, знать, пушка та заржавела иль порох окончательно подмок). Само красноукрашенное слово, его винная возбуждающая крепость имеют воспитательную сердечную силу, которой в большинстве и бывает достаточно, чтобы подвигнуть, возбудить душу. Мысль часто уступает дорогу чувству слова, его оттенкам, красотам и энергии, ибо нравственность, порядок жизни вырастают именно из чувства, из правды чувств, из философии чувств, которые хранятся, консервируются и передаются в поколениях через слово. Слово — живая благодатная эссенция чувства, отсюда и тяга к красно украшенному слову…

А пространственная, полноводная и вместе с тем вольная, как река, фраза наша, откуда она? И неуж кто решит, что она явилась к нам с Запада, как некий дар иной культуры? Да нет же, это наше богатство, доставшееся в наследство из тьмы веков. В насыщении метафорой, в музыкальном, вольном сочленении слов, в глубоком дыхании и песенном ритме строки нам открывается характер народа, раскованность его натуры, когда тебя не понукают и не гонят под плетью, как раба, на галеры, но есть возможность в доверчивой беседе не только высказать чувство, но и выпеть его. "Слово о полку Игореве" — не поэма в назидание, но ритмическая многообразная повесть, писанная в духе того времени, в его обычае, одна из многих погибших, чудом восставшая из пепла.

В эти же примерно годы Даниил Заточник пишет князю своему: "Ибо я , княже господине, как трава чахлая, растущая под стеною, на которую ни солнце не сияет, ни дождь не дождит; так и я всеми обижаем, потому что не огражден я страхом грозы твоей, как оплотом твердым… Ибо, господине, кому Боголюбово, а мне горе лютое; кому Белоозеро, а мне оно смолы черней; кому Лаче-озеро, а мне на нем живе, плач горький; кому Новегород, а у меня в доме и углы завалились, так как не расцвело счастье мое".

Вот и плачет будто, жалуется на невыносимость жизни, но каков строй его послания, сколько духовности и вместе с тем твердости натуры. И не прочитывается ли за этими строками будущий огнепальный Аввакум с его постоянно задавленной истерзанной гордыней и мукою за Русь.

Кто решит, зачем понадобилось затворнику так изукрашать свой плач, превращая его в цветник? Да потому лишь, что тогда верилось в необычную, бесконечную жизнь слова, в его красоту, его притягательность и целительную силу, а русский язык еще не знавал препон и не чуял грядущей затяжной борьбы за свое существование на родной земле. Тут не далеко и до причета, до того языческого плача-просьбы к богам, из которого родилась обрядовая песня. Сложная цветная метафора, ее сгущенность — не от ложной напыщенности сердца, не от безделья и не от тупости ума, но от глубокой веры, переполнявшей душу затворника.

Язык-народ: слово — его душа. Душа писателя переливается в его строку; письмо и душа — два сообщающихся сосуда; чем полнее душа, тем полнокровнее слово. От простого к сложному — путь всякого мастера. Но не наоборот, как пытаются нас уверить казенные "охранители "языка.

…Истоки наших творческих желаний, как и сам характер, надо искать в исторических корнях. Так и строй нашего письма имеет сугубо национальную историческую основу и не подлежит переделке.

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки