Сверхчеловек Ницше

Категория реферата: Рефераты по культуре и искусству
Теги реферата: здоровый образ жизни реферат, реферат обслуживание
Добавил(а) на сайт: Остальцев.

Тематика Ницше и прежде всего его идея сверхчеловека служит одним из наиболее ярких свидетельств единства духовных интересов этого времени в России и остальной Европе. Разительное сходство, а иногда и буквальное совпадение многих самых необычных идей Ницше и героев Достоевского продолжается и у тех мыслителей и людей искусства, которые развивали мысли двух властителей дум.

Из русских больших писателей рассматриваемого времени свой вариант образа особого рода творца-Художника создает Блок. Мы не найдем у него частых ссылок на Ницше, хотя в откровенной переписке с родными он говорит об особой близости, которую ощущает, его читая. Блоковский художник - не прямое продолжение ницшевского сверхчеловека, а параллельное ему понятие. Художник - личность особого типа, обладающая такой моральной ответственностью, которой нет и не может быть у других:

Но ты, художник, твердо веруй

В начала и концы, ты знай,

Где стерегут нас ад и рай...

Блок выстраивает галерею близких ему людей искусства от Гейне до Стриндберга, в которых он видит воплощение свого понимания художника как противоположности ненавистному ему гуманизму.

Самое законченное выражение символистическое восприятие художника как сверхчеловека получило в личности и творчестве (внезапно, в самом разгаре, прерванном неожиданной болезнью и смертью) композитора Скрябина. У него еще в молодости был период, когда он вступает в неприятельские отношения с Богом, ища в нем виновника своей временной катастрофы (болезни руки, прервавшей блестяще начатую карьеру музыканта - исполнителя). Философия полного солипсизма ведет к пониманию мира как самораскрытия, В конце своей короткой жизни Скрябин одержим идеей создать такое произведение синтетического искусства, которое, обращаясь ко всем органам восприятия, вовлекло бы в процесс участия в нем самом всех слушателей и зрителей. Потенциально ими стало бы чуть не все человечество, которому бы благодаря этому удалось бы выйти совсем из истории. Предполагалось, что это должно было произойти в 1917 году. Мы опять сталкиваемся с повторяемостью одних и тех же дат: Скрябин намечал первое исполнение своей «Мистерии» на тот же год, который обозначил переломную дату для России и всего мира попыткой создания коммунистической реализованной антиутопии. В науке в том же 1917-м году Эренфест (принадлежавший одновременно к русской и немецкой культурам) первым приближается к открытию основополагающего антропного принципа, определившего место человека во Вселенной (о роли Эренфеста и об этой именно дате связи с ним говорит А.Д.Сахаров в одной из статей на эту тему, напечатанных в «Журнале экспериментальной и теоретической физики» во время его ссылки в Горький). В синтетическом искусстве, по отношению к которому Скрябин не успел из-за болезни выполнить свой замысел, в том же 1917-м году создается упомянутый выше (в разделе 1.1)спектакль «Парад», в котором до сих пор видят едва ли не высшее воплощение достигнутого в те годы молодым авангардом. Идея соединения и разъединения искусства как такого и параллельных ему путей истории и политики в год смерти Скрябина решалась Бердяевым. В напечатанной в 1915-м году небольшой книжечке «Астральный роман» Бердяев первый предположил, что после «Петербурга» Андрея Белого и кубистических работ Пикассо (тогда в России хорошо известных благодаря тому, что многие из них были куплены выдающимися русскими купцами- собирателями и вдохновителями нового искусства) функции искусства перенимает история. Дальнейшие шаги в духе художественного авангарда ведут к мировым войнам и революциям. Бердяев сходится со Скрябиным во взгляде на искусство как на явление, соразмерное истории. Но Скрябин хотел с помощью сверхнового искусства остановить историю и вывести из нее человечество, а Бердяев думал, что история сама заменит искусство, создавая новые формы. О параллелизме войн и революций, с одной стороны, и основополагающих открытий в науке, с другой, говорил в своей теории циклов развития Н.Кондратьев.

Из «Мистерии» Скрябин успел написать только большую часть «Предварительного действа». Он закончил и успел прочитать поэтам-символистам стихотворный текст к ней, напечатанный вскоре после его смерти (в 1919г.) М.Гершензоном в «Русских Пропилеях». В нем Н.И.Харджиев находил переклички с Хлебниковым. Это текст - одновременно символистский и постсимволистский. Еще более авангардный характер носит музыка к «Предварительному действу» (восстановленная Немтиным по наброскам и поздним вещам Скрябина, примыкающим к тому же замыслу). Принципы ее сближаются с идеями атональной музыки Шенберга, создававшейся тогда же независимо (к идеям додекафонии независимо приходят и другие русские композиторы, о чем позднее говорит Шнитке)..

Точно так же у другого большого художника-символиста Врубеля (одного из убежденных сторонников ницшеанской идеи сверхчеловека) Наум Габо увидел в зачатке будущий кубизм, но явленный только в микроструктуре мазка. Возвращаясь к мыслям Флоренского о пневматосфере, можно было бы сказать, что у этих крупнейших художников символистского авангарда новизна их восприятия мира передавалась самой формой, неотделимой от духовного содержания.

Самое отчетливое воздействие сверхчеловека в ницшевском понимании больше всего видно у двух писателей, игравших едва ли не определяющую роль в культуре рассматриваемого и несколько более позднего времени - у Максима Горького и Владимира Маяковского. Они воплощают бунтарское начало, связанное с этим кругом мыслей. Горький продолжает русскую традицию ориентации на тех, кто внеположен официальной среде: лишние люди классической литературы при перемещении в другую социальную среду нашли развитие в его босяках. Его богоискательство времени «Исповеди» вплетается в тот русский вариант сверхчеловеческого, о котором уже говорилось. В написанных Горьким словесных портретах Льва Толстого, Блока, Ленина сделана попытка описать сверхчеловека реалистически.

Синтез ницшеанского сверхчеловека (с повторением некоторых образов «Заратустры») и христианской символики, остраненной хулиганским богоборчеством, характеризует раннего Маяковского. При всех проклятиях Богу молодой Маяковский говорит с Ним и о Нем как с реальным собеседником. Его богоборчество кажется законченной формой новой нигилистической религии. Познакомившись (как предполагается, через Чекрыгина, на рубеже 1920-х годов) с идеями Федорова, Маяковский им следует в таком варианте, где будущее личное воскрешение осуществляется учеными будущего. Наука (Разум) в большой степени заменяет религию в той мере, в какой речь идет о посмертном существовании. Влияние Федорова находят и у Андрея Платонова после его разочарования в коммунистической утопии.

Отрицание Бога было существенной чертой той соллиптической версии сверхчеловека, к которой с юности тяготел Скрябин. Кощунство, особенно по отношению к католическому Богу, составляет отличительную черту озорных рисунков Эйзенштейна, в которых тот добивался максимального самораскрытия. По отношению к Скрябину, Эйзенштейну, Маяковскому можно говорить о создании такого типа Сверхчеловека, который не признает Бога или враждует с Ним, обвиняя его в основных своих жизненных несчастьях. Использование христианской символики отлично от того, как она применяется в соловьевской или пастернаковской версии сверхчеловека, главный образец которого – Христос. У Маяковского остается в силе значимость образа Христа, но он - такой же (сверх)человек, как сам Маяковский. Оказывается возможным помыслить христианство без Бога. «Бог уходит от нас» по словам посвященного этой теме стихотворения Цветаевой, чьи стихи проникнуты мыслью о неприятии ей Божьего мира:

На твой безумный мир

Ответ один - отказ.

Самоубийства, число которых может быть уравновешено только числом крупных людей, погубленных решениями общества и общественных институтов, становятся единственным выходом для личности, которой отсутствием Бога возвращена власть над самой собой; как у Достоевского и Ницше, «Бог умер» и оттого «все позволено»..                                                                                                                                                                                                                                                                                

Отдельную проблему может представить вопрос о влиянии Ницше на разного рода революционеров и людей, помещающих себя вне общества (как показывает в своем романе Андрей Белый, к ним относятся не только революционеры, но и предающие их агенты полиции; их сосуществование о и параллелизм, характерные для русской истории последнего века, отражены в фабуле «Петербурга»). Вариант сверхчеловека, готового к убийству человека, находим в полуавтобиографических романах Савинкова. Влияние Ницше кажется сильным в тех рассуждениях Л.Д.Троцкого, которые были развиты Л.С. Выготским в финале его «Психологии искусства» (см. первое полное издание первоначального текста книги, Выготский 1997). Сочетание марксизма с восприятием себя как сверхчеловека объясняет многое не только в теориях, но и в общественном поведении Троцкого, считавшего повседневную политическую борьбу с недостойными противниками занятием, для себя непозволительным (на это ему указывали некоторые из его отчаявшихся сторонников, как Иоффе). У главного противника Троцкого – Сталина можно видеть скорее пародию на сверхчеловека в параноидальной мании величия.

В связи с теми произведениями, которые, в принятых здесь терминах, находятся между мудростью и разумом, стоит упомянуть о тех трудах Льва Шестова, которые близки к будущему экзистенциализму. И в ранних работах, напечатанных, когда он жил в Киеве, и в последующих, законченных в эмиграции, Шестов рассматривает судьбу писателя или мыслителя (Достоевского, Гейне, Плотина) как некоторое подобие эксперимента, проверяющего его взгляды. Этот вид философии жизни превращается под его пером в особый вид размышления на грани интеллектуальной биографии. Отмеченные выше жизненные трудности Маяковского и Скрябина, из-за которых они предъявляли претензии к Богу, входят в число проблем, занимавших Шестова. Его любимым персонажем был Иов. Любопытно, что Хейдеггер как философ его мало занимал, он видел в нем мало нового по сравнению с его учителем Гуссерлем. Чисто языковые изыски стиля Хайдеггера, обеспечившие ему позднее успех у французской (а в самое недавнее время и русской) читательской публики, для Шестова были несущественны. Как воплощение вопрошательского сомневающегося склада ума Шестов одинок среди русских философов, склонных к новообращению и впадению в экстаз.

Список литературы

[1] Здесь и дальше  переводы из Рильке мои.

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки