Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4 | Следующая страница реферата

Российский интеллигент, ощущая сложность и непрочность собственного положения внутри дворянского сословия, чувствовал себя еще более неуверенно по отношению к Западной Европе, хотя именно путешествия по европейским странам служили для него неисчерпаемым источником идей. Вместе с тем он не мог найти однозначного — личного и политического — ответа на вопросы, которые ставила перед ним российская действительность.

«В XVIII — начале XIX веков, — пишет Исайя Берлин, — в правлении Россией чередовались периоды репрессий и либерализации. Екатерина Великая, сочтя, что гнет стал слишком тяжек и что Россия приняла слишком варварский облик, решила ослабить жестокую суровость деспотизма (за что сразу же получила аплодисменты Вольтера и барона Гримма). Когда же стало ясно, что подобный маневр открыл двери слишком частым внутренним смутам и многочисленным протестам, и когда очень многие образованные люди стали сравнивать положение в России с намного лучшей ситуацией на Западе, Екатерина уловила признаки бунтарской угрозы. Вконец испуганная Французской революцией, она снова „натянула вожжи"». Что же произошло с обществом? «На полпути между угнетателями и угнетенными стоял немногочисленный класс образованных людей, привыкших, по большей части, говорить по-французски, отдающих себе отчет в огромной разнице между образом жизни, который мог существовать, или существовал, на Западе и образом жизни широких масс в России. Это были, кроме того, люди, остро чувствовавшие разницу между справедливостью и несправедливостью, между цивилизацией и варварством, и в то же время отдававшие себе отчет в том, что изменить что-либо было бы очень трудно, что сами они слишкoм привязаны к существовавшему

-----------------------------

10 Venturi F. Op. cit. С. 46,58.

11 Там же. С. 68.

режиму, что реформы могут разрушить всю его структуру. Таким образом, в немногочисленном классе образованных людей многие отдавались либо беззастенчивому, почти вольтеровскому цинизму, одной рукой подписываясь под либеральными принципами, а другой поря своих крепостных, либо очень благородному и красноречивому, но бесполезному отчаянию»12.

В приведенном нами весьма пространном пассаже Исайя Берлин дает исключительно точное обобщение всех тех свойств русской интеллигенции, о которых здесь шла речь. Кроме того, сказанное им помогает лучше понять сущность второй фазы формирования этого феномена русской общественной жизни.

Попытки проведения конституционной реформы в царствование Александра I (от Хартии русского народа 1801 г. до проектов Сперанского 1809 г., от польской Конституции 1815 г. до проекта Н. Н. Новосильцева 1820 г.) отражали растущее осознание властью необходимости перемен. Однако большая часть проектов так и осталась нереализованной, что лишний раз доказало беспомощность правительства. Наполеоновское нашествие и победа русских привели к расцвету дотоле весьма слабых патриотических чувств и наглядно продемонстрировали, Что Россия вошла в число великих европейских держав. Но одновременно эти события еще ярче высветили общественную, политическую и культурную отсталость России. Именно тогда традиционный критический дух русского интеллигента радищевского типа воспринял идею о необходимости политического освобождения всего общества. Восстание декабристов 1825 года ознаменовало собой важнейший этап на пути перехода от фигуры «кающегося дворянина» к формированию интеллигента нового типа, вскормленного романтическим духом эпохи, однако имеющего вполне четкие политические принципы. Судьба этого нового действующего лица российской политической сцены не будет ни простой, ни однозначной, ибо возникнет множество различных, не всегда легко идентифицируемых точек зрения. Тем не менее, мы можем с уверенностью заявить, что именно в этот период, то есть во времена царствования Николая I (1825—1855), создалось то интеллектуальное ядро, которое передаст потомкам все характерные свойства русской интеллигенции. Менее изолированный, нежели во времена Радищева, постоянно стимулируемый западным опытом и, в частности, опытом немецких и французских философов русский интеллигент начинает осознавать политические задачи, которые ставит перед ним повседневная жизнь его страны. Его представления пока весьма противоречивы, однако он уже проделывает громадное усилие, стремясь привести свое состояние интеллектуала в соответствие со все более настоятельными и конкретными требованиями гражданского долга.

В этом смысле чрезвычайно показательной представляется фигура Петра Яковлевича Чаадаева (1796—1856). Безусловно, Чаадаев не мог вобрать в себя все интеллектуальные течения эпохи, однако в его биографии четко проявились основные черты конфликта интеллектуала с властью и с собственными этическими обязательствами, имеющими, как мы увидим, гораздо более глубокие корни, чем можно было бы ожидать.

------------------------

11 Berlin I. Il riccio у la volpe. Milano, 1986. Р. 213-214.

Известность Чаадаеву принесла публикация на страницах журнала «Телескоп» (1836) первого (и при жизни единственного) из восьми «Философических писем», написанных на французском языке в период с 1828 по 1831 год. Они составили его главный труд и доставили ему прозвание сумасшедшего, юродивого, впрочем, благосклонно воспринятое автором. Исходная посылка Чаадаева основана на опыте, полученном во время путешествий и учебы в Европе в 1823-1826 годах, и состоит в констатации обособленного положения России в ансамбле европейских наций: «Одинокие в мире, мы миру ничего не дали и ничего у мира не взяли, мы не внесли в массу человеческих идей ни одной мысли, мы ни в чем не содействовали движению вперед человеческого разума, а все, что досталось от этого движения, мы исказили»13. Этот, по определению Герцена, «безжалостный крик боли» все глубже проникает в природу российского общества: «...каждый из народов этих имеет свой особый характер; но все это только история и традиция. Они составляют идейное наследие этих народов. А каждый отдельный человек обладает своей долей общего наследства, без труда, без напряжения подбирает в жизни рассеянные в обществе знания и пользуется ими... Это мысли о долге, справедливости, праве, порядке <...> Вот она, атмосфера Запада, это нечто большее, чем история или психология, это философия европейского человека. А что вы видите у нас? Силлогизм Запада нам незнаком <...> В наших головах нет решительно ничего общего, все там обособлено и все там шатко и неполно»14. Подобная ситуация явилась следствием не столько нашествия варваров, которое прокатилось и через Запад, сколько отсутствия связи между верой и общественным развитием, между объединяющим идеалом религии и историей, понимаемой как сознательный путь к Царству Божьему: «До нас же, замкнувшихся в нашем расколе, ничто из происходившего в Европе не доходило. Нам не было никакого дела до великой всемирной работы. <...> И когда, затем, освободившись от чужеземного ига, мы могли бы воспользоваться идеями, расцветшими за это время среди наших братьев на Западе, мы оказались отторгнутыми от общей семьи, мы подпали рабству, еще более тяжкому, и притом освященному самим фактом нашего освобождения»13.

За этим радикальным разоблачением, вызвавшим недовольство не только в правительственных кругах, но и среди самих интеллигентов, последовали репрессивные меры: труды Чаадаева были изъяты и запрещены, а сам автор был объявлен сумасшедшим. Вынесенный Чаадаеву приговор был достаточно мягким, однако он означал для мыслителя вечную ссылку. В действительности кара за его инакомыслие была более изощренной, чем могло показаться на первый взгляд. «Печальная и самобытная фигура Чаадаева, — писал Герцен в «Былом и думах», — резко отделяется каким-то грустным упреком на линючем и тяжелом фоне московской high-life»16. Славянофил А. С. Хомяков добавлял: «Но в такое время, когда, по-видимому, мысль погружалась в тяжкий и невольный сон, он особенно был дорог тем, что он и сам бодрствовал и других пробуждал»17.

-----------------------------

13 Чаадаев П. Я. Философические письма. Полное собр. соч. и избранные письма. В 2-х тт. М.: Наука. Т. I. С. 330.

14 Там же. С. 327-328.

15 Там же. С. 331.

16 Герцен А. И. Былое и думы. Собр. соч. В 30 тт. М.: Изд. АН СССР, 1956. Т. 9. С. 141.

17 Хомяков А. С. Речь в заседании 28 апр. 1860 года//О старом и новом. М.: Современник, 1988. С.340.

Чаадаева называли то западником, то романтиком и консерватором, то аристократом и противником славянофилов с их одержимостью восточным православием и Византией. На наш взгляд, он стал наиболее полным воплощением всех свойств русского интеллигента той эпохи. Бесстрашный обличитель деспотического режима, трезвый наблюдатель российской действительности, убежденный сторонник обращения к идеалам для придания смысла повседневной жизни, Чаадаев все же был сыном своего времени. В его фигуре отражались противоречия, порожденные не столько образом мысли, сколько общественным положением.

В 1849 году Чаадаев пишет Хомякову, что Европа стала жертвой хаоса, выйти из которого она не в состоянии без помощи России. В подобной ситуации меры, предпринятые царем для подавления революции в Венгрии, вызывают у автора письма неподдельный восторг 18. В 1851 году, когда Герцен опубликовал за границей книгу, содержащую страстный панегирик создателю «Философических писем» (Du developpement des idees revolutionaries en Russie. Paris, 1851), тот обратился к начальнику тайной полиции с заявлением против «безбожного автора» этих совсем нежелательных похвал, еще раз подтвердив свою преданность императору. На вопрос племянника: «Зачем такая безосновательная низость?» Чаадаев ответил лишь: «Надо ведь спасать свою шкуру» 19. И все же описанные эпизоды не могут быть объяснены исключительно воздействием «долгих лет репрессии на тех представителей старого поколения мятежных аристократов, которым чудом удалось избежать Сибири или эшафота».

С одной стороны, уже в «Апологии сумасшедшего», созданной через год после первого «Философического письма», Чаадаев утверждал: «... Петр Великий нашел у себя дома только лист белой бумаги и своей сильной рукой написал на нем слова: Европа и Запад; и с тех пор мы принадлежим к Европе и Западу <...> Если мы оказались так послушны голосу государя, звавшего нас к новой жизни, то это, очевидно, потому, что в нашем прошлом не было ничего, что могло бы оправдать сопротивление <...> Прошлое уже нам неподвластно, но будущее зависит от нас <...> Воспользуемся же огромным преимуществом, в силу которого мы должны повиноваться только голосу просвещенного разума, сознательной воли»20. В этом пассаже Чаадаев касается проблемы сложного, неоднозначного, порой амбивалентного отношения русских интеллектуалов к Западу. Европейские идеи и представления зачастую терялись и исчезали в бескрайних и пустынных просторах России, которая, тем не менее, всегда оставалась открытой навстречу другим культурам и истинно новым достижениям человеческого разума.

С другой стороны, не следует забывать, что приведенные нами высказывания относятся к периоду, когда «весна народов» 1848 года уже завершилась. Поражение европейской революции не могло не повлиять на такого мыслителя, как Чаадаев, возлагавшего всю надежду на гармоничное развитие тех

-------------------------------

18 Чаадаев П. Я. Письмо А. С. Хомякову от 26.1Х.1849 г. //Ук. соч. Т. II. С. 224-226.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: темы рефератов по информатике, сочинение по русскому.



Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки