Униженные и оскорбленные в изгнании (Россия, начало века)

Русские, оказавшиеся после 1919 г. за пределами бывшей Российской империи, были беженцами в полном смысле этого слова. Главной причиной их бегства стали военное поражение и связанная с ним угроза плена и расправы, а также голод, лишения, опасность, нависшая над жизнью и свободой в результате сложившихся политических обстоятельств. Вскоре, однако, они стали эмигрантами в том смысле этого слова, который применяется к французам, оставившим Францию после падения ancien regime.

Русский эмигрант — это человек, отказавшийся признать большевистский режим, который утвердился на его родине. Для большинства из них отказ стал бесповоротным после декрета РСФСР 1921 г., подтвержденного и дополненного в 1924 г., лишавшего их гражданства и превращавшего в лиц без гражданства или апатридов (именно это французское слово вошло в качестве официального термина в документы Лиги Наций).

Безоговорочное неприятие советского режима, а в большинстве случаев и самой революции, надежда на возвращение домой после падения ненавистной системы были присущи всем беженцам. Это оказывало влияние на их поведение, творческую активность, пробуждая, вопреки всем политическим разногласиям, чувство единения, принадлежности к «обществу в изгнании», ожидающему возможность возвращения. Однако советский режим не обнаруживал никаких признаков краха, и надежды на возвращение стали таять.

Особенности отъезда в эмиграцию определяли и своеобразие различных групп эмигрантов в новых местах их проживания. За исключением единиц, покинувших Россию в течение 1917 г., и немногих (в основном жителей Санкт-Петербурга) уехавших непосредственно после захвата власти большевиками в октябре 1917 г., эмиграция из России явилась прямым следствием хода и итогов гражданской войны. Военные, потерпевшие поражение от Красной

Армии и ушедшие за границу или эвакуированные морем, составили основной контингент первой волны беженцев. За ними последовали их близкие и другие гражданские лица, сумевшие присоединиться к ним. В ряде случаев переход границы или эвакуация морем были временным и необходимым моментом для перегруппировки сил перед новой схваткой с советским режимом и получения помощи союзников.

Из этого следует, что первый пункт остановки беженцев редко становился постоянным местом их проживания. Также не всегда было ясно, кто был собственно эмигрантом, т. е. не желающим возвращаться, а кто интернированным или военнопленным первой мировой войны, ожидающим репатриации. Дополнительная сложность состояла в том, что в новых государствах, образовавшихся к западу от Советской России (Польше, Румынии, Балтийских республиках, часто называемых приграничными государствами — Limitrophes), было коренное русское население, главным образом крестьяне, которые проживали здесь из поколения в поколение. В этих странах они не всегда получали гражданские права в полном объеме. После окончания вооруженной борьбы, спасаясь от большевиков, беженцы стремились затеряться среди этого русского меньшинства. В годы голода и коллективизации, до ужесточения контроля, эти пограничные зоны давали возможность выбраться из СССР, спастись от бедствий и опасностей, подстерегавших там.

Посмотрим, в каких местах осуществлялся переход границы, и попытаемся охарактеризовать русских беженцев, устремлявшихся к каждому их них. Наиболее важным районом было побережье Черного моря (Новороссийск, Крым, Одесса, Грузия). Поэтому Константинополь (Стамбул) стал первым значительным пунктом расселения эмигрантов. Армии генерала А. Деникина и барона П. Врангеля были эвакуированы в Стамбул с последних рубежей своей обороны морскими транспортами союзников. Военных сопровождали гражданские лица — члены семей офицеров и солдат и те, кому удалось попасть на корабли. Не все транспорты останавливались в Стамбульском порту, некоторые направлялись дальше — на острова Мраморного и Эгейского морей и на полуостров Галлиполи.

Естественно, ни Стамбул, ни острова не могли принять всех беженцев. Большинство находилось в тяжелом физическом и моральном состоянии, временно их размещали в бывших военных лагерях и госпиталях. Так как турецкие власти и комиссии союзников, предоставлявшие основную материальную помощь, не собирались навсегда взвалить на себя бремя забот по содержанию беженцев, то они были заинтересованы в их дальнейшем переезде туда, где они могли найти работу и прочно обосноваться. Следует отметить, что, во-первых, в Стамбуле и на близлежащих островах скопилось самое большое количество беженцев из России. Во-вторых, абсолютное большинство среди них составляли военные. Главнокомандующий генерал Врангель стремился сохранить в целости военную организацию, надеясь вскоре продолжить вооруженную борьбу. В-третьих, среди гражданских лиц преобладали интеллигенция, представители буржуазии, коммерсанты, интеллектуальная элита, люди, связанные с придворными кругами и администрацией (среди последних были некоторые члены правительства, созданного Врангелем в Крыму, — П. Струве, Г. Вернадский и Н. Таганцев).

То, что основную массу беженцев составляли армейские части, облегчало местным турецким властям и представителям держав союзниц их расселение и организованное распределение помощи. Труднее было с гражданскими лицами, скопившимися в районе Стамбула и нуждавшимися в значительной помощи от зарубежных благотворительных организаций. Необходимо отметить — и это ставит под сомнение расхожий тезис о неспособности русских к организации, — что беженцы и сами создавали добровольные общества помощи женщинам, детям и больным. Они основывали больницы, ясли и приюты для сирот, собирали пожертвования от богатых соотечественников и русской заграничной администрации (дипломатических миссий, отделений Красного Креста), а также от зарубежных филантропов или просто от сочувствующих.

Болгария, испытывавшая экономические трудности, но вместе с тем остро нуждавшаяся в рабочей силе (для работы в шахтах) и в квалифицированных кадрах для университетов и школ, также выразила желание принять русских беженцев. К концу 1921 г. в Болгарском царстве их насчитывалось около 12 000, в 1922 г. — примерно 30 000 человек. Молодые мужчины из армии генерала Врангеля, восстановившие силы после ранений и болезней в лагерях на Босфоре, были направлены на угольные шахты близ Перника. Жизнь во временных бараках, без нормальных бытовых условий и отсутствие привычки к тяжелому физическому труду привели к тому, что большинство из них не задержались там надолго и переехали либо в Софию и другие болгарские города, где была возможность найти работу или получить образование, либо в другие страны Болгария дала приют также нескольким десяткам специалистов и ученых, которые внесли значительный вклад в развитие науки и образования родственного славянского народа. Тем не менее ограниченные возможности Болгарии, установление дипломатических отношений с Советским Союзом и поднявшаяся в конце 20 — начале 30-х гг. волна национализма заставили многих русских вновь поменять место жительства. В результате Болгария так и не стала заметным культурным центром русской эмиграции, несмотря на присутствие в Софии таких известных ученых, как Н. Трубецкой и молодой Г. Флоровский (которые, впрочем, скоро уехали) и П. М. Бицилли, ставшего профессором Софийского университета.

Большинство русских, волею судеб оказавшихся в Стамбуле, нашли приют в недавно созданном Королевстве сербов, хорватов и словенцев (СХС), будущей Югославии. Исходя из соображений как сентиментального (если позволительно применить это слово к правительственным решениям), так и прагматического порядка, власти Королевства распахнули двери своей страны перед воинскими подразделениями и многочисленными гражданскими лицами, помогли им обосноваться в крупнейших городах и в сельской местности. Соображения сентиментального толка основывались на чувстве благодарности к России, пришедшей на помощь сербам в 1914 г., прорусской, но решительно антибольшевистской позиции короля Александра 1, который в свое время воспитывался при русском императорском дворе. Причины прагматического характера вытекали из острой потребности нового государства в квалифицированных специалистах. Многие учебные заведения, технические училища и административные органы находились в стадии становления и испытывали нужду в обученных кадрах. Сербский национализм тоже играл здесь немалую роль: сербская правящая элита, занимавшая ведущие позиции в общественной жизни многонационального государства, склонна была больше доверять русским эмигрантам, которые всецело зависели от ее расположения, нежели представителям других проживавших в этой стране наций.

Существовавшие вакансии заполнялись за счет технических специалистов бывшей белой армии, гражданских беженцев, имевших опыт научной и административной работы. Близость языков и общность религии способствовали быстрой ассимиляции русских. Кроме того, сербский патриарх, получивший образование в дореволюционной России, выступил от имени своей церкви и оказал гостеприимство русским митрополитам и высшему духовенству, вынужденным спасаться бегством от обрушившихся на церковь гонений со стороны большевиков. Наконец, материальный ущерб и людские потери, понесенные Сербией во время первой мировой войны, создали возможность расселения беженцев и в сельской местности. Так, прибывшие в Королевство казаки могли селиться общинами и сохранять традиционные способы ведения сельского хозяйства. К ситуации в Югославии мы будем еще возвращаться в связи с другими обстоятельствами. Здесь же отметим лишь, что Югославия, особенно Белград, стала значительным культурным центром Русского Зарубежья, хотя и не таким разносторонним и творчески активным, как Париж, Берлин или Прага. Только что образованная Чехословацкая республика также предоставила убежище многим казакам и другим группам крестьян. Таким образом, большая часть беженцев, находившихся первоначально в Турции, переместилась затем в славянские и балканские страны.

Второй маршрут русских беженцев пролегал северо-западнее Черного моря. Образовался он вследствие общего хаоса, царившего в этом регионе в период бурных политических событий. Мы не будем останавливаться здесь на тех факторах, которые обусловили такую политическую обстановку. Ограничимся лишь следующими замечаниями: в возрожденной Польше и в Восточной Германии было сосредоточено много русских военнопленных (первой мировой и советско-польской войн и сопутствующих им конфликтов различных украинских режимов с Германией). Большинство из них вернулось на родину, однако многие предпочли остаться на территории, не контролируемой Советами, и стали беженцами-эмигрантами. Ядро Русского Зарубежья в этом регионе, таким образом, составили узники лагерей для военнопленных. Вначале здесь были только мужчины призывного возраста, впоследствии к ним присоединились женщины и дети — те, кому удалось воссоединиться со своими мужьями, отцами, сыновьями. Пользуясь неразберихой на границе, многие беженцы переходили границу Польши, а оттуда направлялись дальше в Германию. Советские власти давали разрешение на выезд тем, кто владел собственностью или проживал на территории, отошедшей ко вновь образованным национальным государствам. Впоследствии, после краткого проживания в упомянутых государствах в качестве представителей русского этнического меньшинства, эти люди также становились частью Русского Зарубежья. Наиболее честолюбивые и деятельные интеллигенты и специалисты, молодые люди, стремившиеся закончить образование, не задерживались надолго среди этого национального меньшинства, переезжали либо в столицы этих государств, либо в страны Центральной и Западной Европы. Таким образом, в Польше, трех прибалтийских государствах и Финляндии существовали большие группы эмигрантов, считавших себя частью России за рубежом. Наличие в этих странах русского этнического меньшинства (как правило, крестьян или староверов) не означало, однако, что эмигранты чувствовали себя здесь комфортно или получали поддержку для плодотворного развития своей культуры. Не следует забывать о вполне объяснимых антирусских настроениях, которые были характерны для местной элиты, долгое время подавлявшейся и дискриминировавшейся царскими властями. Трудно было ожидать от нее доброго расположения и сочувственного отношения к идее рас цвета культурной, социальной и политической жизни представителей нации, составлявшей правящее большинство в бывшей империи.

В некоторых случаях (например, в Эстонии и Литве) потребность в высокообразованных ученых и специалистах вынуждала местные власти приглашать русских ученых-эмигрантов на должности во вновь создаваемых высших учебных заведениях и технических службах. Но так же, как и в Болгарии, рост националистических настроений и политический авторитаризм, утвердившийся в Польше, Литве и Латвии в конце 20-х гг., осложнили положение эмигрантов. Многие вынуждены были уехать в такие активные центры Русского Зарубежья, как Прага, Берлин или Париж. Все сказанное выше объясняет, почему, несмотря на присутствие значительного числа русских беженцев, в приграничных государствах так и не возникло действительно заметных центров эмигрантской культуры. В то же время проживавшие в этих странах эмигранты составляли благодарную аудиторию, живо воспринимавшую творческую продукцию Русского Зарубежья — книги, журналы, лекции, театральные представления и концерты — и оказывавшую ей столь необходимую моральную и материальную поддержку. Истинным праздником для русской колонии в Риге явился визит Ивана Бунина после получения им Нобелевской премии по литературе. Ему были оказаны здесь восторженный прием и финансовая помощь. Жизнь многих писателей, таких, например, как А. Амфитеатров, полностью зависела от публикаций или перепечаток их эссе и рассказов в ежедневной русской прессе Варшавы и Риги.

Последний важный маршрут беженцев из Советской России пролегал на Дальнем Востоке — в маньчжурский город Харбин. Харбин, с самого своего основания в 1898 г., был русским городом, административным и экономическим центром русской Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД). Он вырос на месте китайской рыбачьей деревушки, расположенной на берегу реки Суньхуацинь (Сунгари). Войска, разбитые Красной Армией и оттесненные к восточным границам бывшей империи, переходили в Маньчжурию, которая находилась под китайским суверенитетом. Следом за ними прибывали гражданские лица — представители царской администрации и других, временных, режимов, существовавших в Сибири, казаки, купцы и даже крестьяне. Последняя волна беженцев была отмечена в 1922 г., после падения Владивостока под натиском Красной Армии и включения его в состав Дальневосточной Республики. Так Харбин стал частью России за рубежом и оставался таковой в течение 20-х гг. Упадок Харбина начался, когда японцы стали смещать китайскую администрацию, а после разразившегося в 1931 г. японо-китайского конфликта культурная и творческая жизнь здесь прекратилась.

Различные пути формирования центров Русского Зарубежья дают ключ к пониманию особенностей каждого из них, а также произведенной в них культурной продукции. Этот «фон» мы постоянно должны иметь в виду, рассматривая эмиграцию и ее культурную историю.

Выше я уже говорила о гражданских лицах и целых воинских подразделениях, бежавших с территорий, контролируемых Советами, и расселившихся по всему земному шару. Во-первых, хаос, царивший во время бегства и эвакуации, не давал возможности сделать сколько-нибудь точные подсчеты и записи. Следует помнить также, что нелегальный въезд и поселение из-за сложностей с оформлением паспортов, виз, видов на жительство и разрешений на трудоустройство также не оставили о себе свидетельств. Во-вторых, и организации самих беженцев, и административные органы, занимавшиеся проблемами беженцев в тех странах, где им предоставили приют, были достаточно примитивны и отнюдь не преследовали цели точного и полного статистического учета.

Немецкий историк Ханс фон Римша в 1921 г. оценивал общую численность русских эмигрантов в 2 935 000, в то время как американский Красный Крест в своем докладе отмечал, что на 1 ноября 1920 г. их было 1 965 500. По двум разным независимым оценкам их численность составляла 1 020 000 на 1 января 1921 г. и 635 600 — 755 200 на 1 января 1922 г. В 1930 г. подкомитет по неправительственным организациям при Верховном комиссаре Лиги Наций по делам беженцев утверждал, что всего в Европе находится 500 000 русских беженцев, тогда как, если сложить вместе все цифры, представленные этому органу правительствами различных стран, получится 829 000. Кроме того, русский Красный Крест зарегистрировал 50 000 человек, нуждающихся в помощи, на Дальнем Востоке. Последующие волны эмиграции, безусловно, увеличили их численность, так что к 1934 г. на Дальнем Востоке проживало около 130 000 русских эмигрантов.

Как следует из приведенных цифр, численность русских эмигрантов (за исключением Дальнего Востока) в течение 20-х и в начале 30-х гг. быстро сокращалась. Одна из причин этого — особенности демографического состава эмигрантов. Другая заключалась в том, что многие эмигранты, несмотря на сложности и препятствия, чинимые, например, властями Франции и Германии, стали полноправными гражданами европейских стран. Тем не менее большинство из них продолжало считать себя «гражданами» России за рубежом. Кроме того, по законодательству многих стран, дети, рожденные на их территории (сразу или — крайне редко — по достижении совершеннолетия), считались полноправными гражданами страны и официально эмигрантами уже не были. Таким образом, несмотря на низкий уровень рождаемости среди эмигрантов, даже небольшое число детей, записанных при рождении гражданами страны пребывания, влияло на общую статистическую картину населения Русского Зарубежья. В главных центрах русской эмиграции дети, даже если они посещали местные школы, воспитывались в русском духе и многие из них ощущали свою принадлежность к Зарубежной России.

Выше я отметила некоторые характерные черты тех групп беженцев, которые в 1920—1922 гг. основали Россию за рубежом. Поскольку большинство из них эмигрировали (или были вынуждены эмигрировать) из-за поражения в гражданской войне, среди русской эмиграции был непропорционально высок процент одиноких (что не всегда означало неженатых, чаще — разлученных с женами) мужчин призывного (т. е. от 18 до 40 лет) возраста. Это было особенно характерно для групп, прошедших через Стамбул и осевших на Балканах (главным образом, в Югославии), а также для бывших военнопленных, содержавшихся на территории Германии и Польши. Менее типична такая картина была для беженцев, осевших в прибалтийских государствах и в Маньчжурии, где скопилось большое число гражданских лиц и членов семей военнослужащих. Более того, в первые годы советской власти, при ленинском нэпе, начало которому было положено весной 1921 г., некоторые эмигранты, уже осевшие в центрах Русского Зарубежья, смогли вызвать в Европу свои семьи из СССР.

Материальные невзгоды и финансовая нестабильность, с которыми сталкивалось большинство беженцев, препятствовали созданию семей; те же, кто все-таки вступал в брак, из-за неясных и далеко не блестящих видов на будущее не могли позволить себе иметь много детей. Важное значение имело и то, что безусловное предпочтение при выборе спутника жизни оказывалось соотечественникам и единоверцам. Среди эмигрантов, даже если учитывать девушек, достигших зрелости в конце 20-х — начале 30-х гг., было мало женщин брачного возраста. Почти все женщины этой возрастной категории либо состояли в браке, либо вдовствовали. Одинокие мужчины-эмигранты жили изолированно от окружающего общества, зачастую в бараках. Надеясь вернуться домой, они сопротивлялись ассимиляции, в том числе культурной. Да и женщины стран, принявших русских эмигрантов, не стремились выходить замуж за чужаков с ненадежным финансовым и правовым положением. Несколько иная ситуация была среди эмигрантов, селившихся в Югославии и Болгарии, где языковая и конфессиональная близость, сходный образ жизни способствовали заключению межнациональных браков.

Естественным следствием ситуации на «ярмарке невест» явился весьма низкий процент детей в Зарубежной России. По мере того как дети, рожденные в смешанных браках, утрачивали связь с русской культурой, эта диспропорция еще более увеличивалась. Однако и сам по себе фактор низкого естественного прироста населения становился еще одной побудительной причиной, заставлявшей родителей-эмигрантов давать своим детям русское образование. «Чтобы дети оставались русскими», родители шли на любые жертвы, в особенности пока они сохраняли хотя бы малейшую надежду на возвращение домой. Они отправляли своих детей в частные школы, разговаривали по-русски дома, старались подавить естественное стремление своих детей адаптироваться к нерусскому окружению. Деятельность русских учебных заведений будет рассмотрена нами в третьей главе.

Смертность в России за рубежом была чрезвычайно высока, так что даже более высокие темпы рождаемости не смогли бы компенсировать убыль населения. Многие эмигранты оказались в изгнании уже пожилыми людьми. Ухудшению здоровья и быстрому старению людей способствовали многочисленные бедствия, сопутствовавшие революции и гражданской войне — раны, болезни, голод, — и стрессы, вызванные нищетой и бесправием за границей. Общины эмигрантов и те, кто оказывал им содействие, постоянно сталкивались с проблемой помощи стареющему населению Русского Зарубежья. Многие из программ помощи старикам и больным осуществлялись по линии религиозных организаций, что в свою очередь способствовало возрождению религиозных чувств у части эмигрантов.

Рассмотрение демографической ситуации — лишь один из аспектов воссоздания более широкой картины жизни русской эмиграции. Благодаря кинофильмам и литературным произведениям укоренился определенный стереотип русского эмигранта: это бывший богатый аристократ (чаще всего князь или граф), вынужденный добывать пропитание, работая водителем такси, официантом или швейцаром ночного клуба». Эта грустная и незамысловатая картинка имеет весьма мало общего с реальностью. Эмигранты, обладавшие прежде большими состояниями, титулами или высоким положением в обществе, составляли в процентном отношении не большую (а возможно, даже и меньшую) долю, чем в дореволюционной России. С другой стороны, в Русском Зарубежье был гораздо более высокий уровень образованности по сравнению со средними показателями, характерными для населения старой России.

Примерно две трети взрослых эмигрантов имели среднее образование, почти все — начальное, каждый седьмой — университетский диплом. Среди них было также больше квалифицированных специалистов, представителей науки, интеллигенции, зажиточных слоев городского населения (последние в значительной степени были представлены евреями). И так же, как и на родине до 1917 г., эти слои, в особенности специалисты и интеллектуальная элита, играли весьма заметную и активную роль в Русском Зарубежье.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: реферати українською, банки рефератов бесплатно.



1  2  3 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки