Предыдущая страница реферата | 1  2  3 | Следующая страница реферата

Образ Тома – серого, убогого, уродливого, образ, которому проставляются почти только минусы – формируется, во-первых, на фоне образа Дика – уверенного в себе, умеющего делать мартини, кататься на горных лыжах и управлять яхтой, позволяющего себе писать с ошибками и хамить. Однако великолепие Дикки – независимого, неуязвимого, представленное зрителю, это лишь отражение в глазах Тома: во всех эпизодах, в которых появляется Дикки, неизменно появляется и Том – как непосредственный участник сцены или как тайный наблюдатель, подглядывающий за чужой жизнью. Монтаж в этом контексте служит средством интроспекции, выявляющей интенциональность чувств и желаний главного героя, механизмом, помогающим вызвать зрительскую эмпатию по отношению к Рипли, молчащему о своих чувствах вплоть до сцен, непосредственно предшествующих сцене убийства – говорят лишь глаза и мимика Мэта Дэймона, то и дело крупным планом появляющееся его лицо. Образ Дикки не содержит в себе того напряжения между желанием и объектом, какое характерно для изображения личности Тома Рипли, поскольку внутренний мир Дика не подвержен интроспекциям камеры и его субъективность можно определить как стихийность непредсказуемого объекта, и объекта в первую очередь, что и передается посредством монтажа.

Во-вторых, этот образ пустота, «ничтойность», «ничтожность» Тома, отчуждающего себя в идеализированную фигуру Дика – складывается из слов Гринлифа-младшего, выражающего свое представление о Томе, все время подчеркивающего различия между ним и Томом, тем самым более центрируя свое Я, питая свой нарциссизм, но и конструируя образ Тома, являя отражение Тома.

Это отражение не тождественно образу Рипли для самого себя, оно не согласуется с его видением отношений между Диком и Томом. В частности, это видение выражается в фразе Рипли: «Ты – брат, которого у меня никогда не было». Эти слова, произнесенные в сцене  игры в шахматы в ванной, в соединении с монтажом, эксплицируют желание Тома: желание быть как Дикки, желание быть с ним («Нас никогда не купали вместе»).

Том пленен образом, он хочет слиться с ним и, очевидно, верит в возможность слияния. В пределе это вера в то, что его собственное отражение совпадет с образом Дика, что, склонившись над водной гладью, он увидит его лицо.

Нарциссическое в своей основе желание Тома Рипли неизбежно обретает эротические очертания и объективируется в гомосексуальных мотивах фильма [8]. Наиболее явно это прописано в сцене с игрой в шахматы. Здесь особую роль играют зеркала (как, впрочем, и во всей образной ткани фильма), крупные планы, а также блюзующий фоном саксофон.

Сам сюжет – двое в замкнутом помещении, один обнажен и принимает ванну – эротизирован, но здесь сексуально окрашенное напряжение возникает вследствие крупного плана лица и груди курящего Дика, необычно (сверху вниз) направленного очевидно, по траектории взгляда Тома, ракурса, монтажа, чередующего крупные планы фрагментов тела Дика с крупными планами лица Тома, а также диалог, происходящий между героями – здесь впервые появляется мысль о брате, которая сливается с сексуальным желанием: быть братьями – значит быть похожими, иметь много общего, а также лежать в одной ванне, купаться вместе.

Дик улавливает и саркастически поддерживает идею похожести: «Залезай. Может, станешь таким же загорелым». Это единственный эпизод, в котором появляется обнаженное тело, и это тело мужское и тело, увиденное мужчиной. Этот взгляд наблюдает не только зритель, но и сам обнаженный герой, а смущение Тома, пойманного в рассматривании, указывает на «гомо» его интереса.

Как таковой мотив смещения границ пола и сексуальной инверсии появляется в одном из первых эпизодов, когда Том, слушая джаз и пытаясь определить исполнителя, в досаде восклицает: «Я даже не пойму, мужчина это или женщина!» Первый эпизод с перстнем Дика, когда Том обращает на него внимание, также может быть прочитан как экспликация гомоэротизма: такое прочтение возможно благодаря символике кольца – знака обручения, в первую очередь, непосредственно актуализированной в этом эпизоде. Кольцо подарено Дику Мардж, Дик поклялся никогда не снимать его, однако, как он говорит, если бы не клятва, то Дик подарил бы этот перстень Тому. Вербализация этой возможности подарка кольца, безусловно, иронична, однако не до такой степени, чтобы не заметить еще два смысла этой сцены: более внятный смысл заключается в том, что для Дика этот перстень и его ношение не столь значимы, как для Мардж, он говорит о перстне с насмешкой; другой смысл – зашифрованный и раскрываемый благодаря контексту, системе гомоэротических мотивов, нарциссическое соблазнение Диком Тома, подыгрывание его разгорающемуся желанию.

Гомоэротика актуализирована Мингеллой в микросцене, где Том, бродящий по Риму, мимоходом видит двух мужчин, один из которых сидит у другого на коленях и держит его за галстук (общее место в психоаналитической символике: галстук – фаллический символ).

Следующий за этой сценой кадр – лестница, ведущая к колонне (еще одно общее место: лестница во фрейдистском психоанализе символизирует сексуальный акт). Следом в монтажном единстве появляются кадры с рассматриваемыми Томом в Риме гигантскими стопами и головой: здесь продолжается диалог «верха» и «низа» и разрастается телесность, отражая усиление желания.

Хотя эти сцены довольно непродолжительны, не содержат вербальной знаковости и, казалось бы, декоративны, они (их «случайность», «объективность», отсутствие оценивающей призмы героя) очень важны для понимания статуса (гомо)эротики в этом фильме: это одновременно и ее актуализация и генерализация (при том, что она латентна) и оправдание, ее объективация, выход за рамки  взаимоотношений героев, за рамки галереи их взаимных отражений.

Резкий диссонанс, столкновение двух представлений приводят главного героя в состояние нарциссической ярости [9], и он убивает Гринлифа-младшего, избавляясь от травмирующего образа себя самого, с одной стороны, и, с другой, обретая возможность слиться с вожделенным отражением. Это слияние происходит, во-первых, на уровне простого, наконец-то возможного телесного контакта (после убийства в лодке Том обнимает уже остывшее тело Дикки) и, вовторых, развивается на протяжении второй части киноленты в сюжете превращения Тома в Дика Гринлифа.

Таким образом, мы видим, что ответ на вопрос, «кто такой Том Рипли», должен учитывать игру образов, создаваемых как самим главным героем, так и другими героям. Сам Том Рипли не знает, кто он такой, о чем свидетельствует его монолог в финальной сцене с Питером: «Я всегда думал, что лучше притворяться кем-то, чем быть вообще никем».

«Никто» это и ничтожество, каким Рипли отражается в глазах Дика Гринлифа, но и, в первую очередь, пустота ничего не отражающего зеркала, темный подвал, ключ от которого для самого Тома потерян.

Из всего сказанного следует, что у нас есть все основания, чтобы говорить о нарциссизме не только Дика Гринлифа (нарциссизме капризного солнца, куртуазном нарциссизме femme fatale, образе Нарцисса, увиденного другим), но и Тома Рипли, отражающего, но и отраженного, и стремящегося слиться с манящим образом.

На другом уровне структуры художественности – на уровне метаобраза, конструируемого режиссером, мы можем отыскать целый ряд «ключей» для ответа на вопрос о том, кто же такой Том Рипли.

Фильм начинается с любопытного режиссерского хода: название – “The Talanted Mr. Ripley” – «пропечатывается» на экране не сразу. На месте ключевого слова – talanted – довольно быстро (прочитать их с экрана в обычном режиме невозможно, только в режиме покадрового просмотра) сменяют друг друга 15 эпитетов: mysterious таинственный, загадочный, yearning – тоскующий, томящийся, secretive скрытный, lonely одинокий, troubled – тревожный, беспокойный, confused – смущенный, запутавшийся, loving – любящий, musical – музыкальный, gifted – одаренный, intelligent – умный, смышленый, хитрый, beautiful прекрасный, tender – нежный, sensitive – чувствительный, haunted – преследуемый (мыслями, духами), passionate – страстный, пылкий (при переводе мы перечислили только основные значения английских слов, учитывая русский дубляж).

Особенность режиссуры Мингеллы заключается в том, чтобы задавать зрителю загадку и предоставлять ключ к разгадке, пряча его в маргинальных структурах фильма: непонятный для самого себя и других (Дик о Томе в начале знакомства: «Загадочный мистер Рипли!»), и, как следствие, для зрителя, оставленного наедине с киновизуальностью и мало что значащими самими по себе диалогами, Том Рипли раскрывается уже в смыкающем начало и конец фильма кадре. Точнее, здесь вербально, знаково (и потому поверхностно) создается тот объем образа, который зритель должен наполнять два часа просмотра.

Первый кадр киноленты является последним: за темнотой экрана, как будто расчищаемой ластиком (или покрываемой осколками зеркала), появляется крупный план Мэта Деймона, исполняющего главную роль; голос за кадром произносит: «Если бы я мог вернуться назад. Если бы я мог стереть все, начиная с самого себя». Этот кадр, а также «зашифрованное» название создают рифму финальной сцене. Первый кадр выполняет функцию камертона, задающего зрителю тон просмотра.

Зритель на протяжении фильма, сюжет которого – воспоминания Рипли балансирует между заданной словами главного героя в начале фильма повествовательной интенцией и, как следствие этого, сочувствием Тому Рипли и отождествлением с ним, и, с другой стороны, отстраненностью от него. Функция Рипли-повествователя, на первый взгляд, заканчивается его первыми словами, поскольку его комментариев нет за кадром и нет никаких монологов, обращенных к самому себе или зрителю. Однако эта повествовательная функция переходит в структуру монтажа, настраивающего параметры зрительской оптики.

Монтаж киноленты Мингеллы определяет по крайней мере три точки зрения: самого Тома Рипли, персонажа, подглядывающего за (смотрящего на) Рипли и точка зрения отстраненного наблюдателя, превращающего кадры и их последовательность в определенные смыслы – точка зрителя, моделируемая до определенной степени режиссером.

Зрителю (отождествляющему себя с повествователем-героем; мы могли бы назвать этого зрителя наивным, по аналогии с «наивным читателем») навязываются переживания Тома, которые тем сложнее, чем менее они вербализованы, но явлены посредством камеры и монтажа. Отметим, что в современном клиническом психоанализе одним из симптомов регрессии к нарциссической фазе развития является утрата способности говорить, поскольку «стадия зеркала» (в терминах Лакана) это довербальная стадия, на которой сознание «мыслит» образами и ощущениями.

С другой стороны, монтаж позволяет видеть и оценивать главного героя независимо от эмпатии, то есть оценивать только его поступки, и такой взгляд возможен благодаря, во-первых, введению в кадр другого персонажа, наблюдающего за Томом и, во-вторых, отстранению, дистанцированию зрителя от интуитивно понимаемой динамики желаний Рипли.

Итак, в художественной структуре картины Э. Мингеллы мы обнаруживаем своего рода «зеркальный коридор», галерею отражений героями друг друга и самих себя. В сочетании с «ключами», спрятанными режиссером в маргинальных структурах фильма – «проходных» эпизодах и кадрах, в титрах, – этот образ позволяет понять многоуровневую, сложную метафору Нарцисса, ищущего очертания себя самого.

Список литературы

1. См.: 1) Бодрийяр. Символический обмен и смерть. М., 2000;

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: налоги и налогообложение, оформление доклада.



Предыдущая страница реферата | 1  2  3 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки