Введение

Весной 1874 года группа молодых художников пренебрегла официальным Салоном и устроила собственную выставку. Подобный поступок уже сам по себе был революционным и рвал с вековыми уcтоями. Картины же этих художников, на первый взгляд, казались еще более враждебными традиции.
Реакция на это новшество со стороны посетителей и критиков была далеко не дружественной. Они обвиняли художников в том, что те пишут не так, как признанные мастера, - просто для того, чтобы привлечь внимание публики.
Наиболее снисходительные рассматривали их работы как насмешку, как попытку подшутить над честными людьми. Потребовались годы жесточайшей борьбы, прежде чем члены маленькой группы смогли убедить публику не только в своей искренности, но и в своем таланте. Эта группа включала: Моне, Ренуарa,
Писсаро, Сислея, Дега, Сезанна и Берту Моризо. Члены ее обладали не только различными характерами и различной степенью одаренности, но в известной мере придерживались также различных концепций и убеждений. Однако все они принадлежали к одному поколению, прошли через одни и те же испытания и боролись против общей оппозиции.

Темой для моего реферата является творчество Эдуарда Мане, поскольку он оказался в самом центре французской живописи второй половины XIX века.
Он ее стержень, ее движущая сила. “До Мане”, “после Мане” - эти выражения полны глубочайшего смысла. Его именем заканчивается один период в истории французского искусства и начинается другой.

Мане был действительно “отцом импрессионизма”, тем, от кого исходил импульс, повлекший за собой все остальное. Но почему этой фигурой стал именно Эдуард Мане? Что же все-таки послужило резким толчком к появлению нового направления в искусстве? Попытаемся ответить на эти вопросы, исследуя творческий путь великого художника.

Мане учился в Школе изящных искусств, обращался за советами к художникам старшего поколения и впитывал различные течения своего времени - классицизм, романтизм, реализм. Однако он отказался слепо руководствоваться методами прославленных мастеров и современных псевдомастеров. Вместо этого из уроков прошлого и настоящего он извлекал новые концепции. Хотя его попытки потрясали современников своим “бесстыдством”, на самом деле он был подлинным продолжателем практики и теорий своих предшественников.

Таким образом, новый этап истории искусства начавшийся выставкой 1874 года, не был внезапным взрывом революционных тенденций, он являлся кульминацией медленного и последовательного развития. Именно поэтому импрессионизм не начинается с 1874 года. При всем том, что все великие мастера прошлого внесли свой вклад в развитие принципов импрессионизма, непосредственные корни этого течения можно легко обнаружить в двадцатилетии, предшествующем исторической выставке 1874 года. Поэтому каждая попытка проследить зарождение импрессионизма, по мнению автора, должна начинаться с изучения периода, в который формировались его основные идеи, что произошло задолго до того, как они нашли свое полное выражение. В этот период господствовало старшее поколение - Энгр, Делакруа, Коро и
Курбе, а также традиции, насаждаемые официальными художественными школами,
- это и был тот фон, на котором младшее поколение развивало свои новые концепции. Это объясняет важность тех ранних лет, когда Мане отказался следовать за своими учителями и начал искать свой собственный путь, который вел его к импрессионизму.

В своей работе автор использует исторический, аналитический, сравнительный и другие методы исследования. По мнению автора, наше исследование будет бесполезным, если мы в достаточной мере не будем анализировать произведения этого неповторимого художника, поэтому значительная часть работы посвящена именно анализу работ Э. Мане.

Материал, на котором построена данная работа, может быть разделен на следующие элементы: собственно произведения художников, наряду с ними - письма и высказывания самих художников; многочисленные свидетельства современников и, наконец, современная критика. Широко цитируя источники, вместо того чтобы пересказывать сведения, почерпнутые из них, ставя читателя в непосредственное соприкосновение с оригинальными текстами, автор надеется в известной мере воссоздать атмосферу той эпохи.

Глава 1. Начало творческого пути

1.1. Юношеские годы Э. Мане

Эдуард Мане родился 23 января 1832 года в Париже, в доме N5 по улице Малых
Августинцев. Его отец, Огюст Мане, был шефом отделения в Министерстве юстиции. Позднее ему предстояло перейти в качестве судьи в Парижский апелляционный суд. Огюст Мане женился 18 февраля 1831 года на Эжен-Дезире
Фурнье. Дядя Эдуарда по материнской линии, Жозеф-Антуан-Эннемонд Фурнье, выполнявший некоторые дипломатические функции в Стокгольме, способствовал возведению Бернадотта на престол. Впрочем, если претенденты обычно выказывают слабость к тем, кто может помочь их возвышению, то они сразу становятся сдержаннее, добившись предмета своих стремлений.

Мсье Эннемонд Фурнье был столь мало оценен Карлом XIV, что ему пришлось покинуть Швецию. Впрочем, семья Мане была достаточно богата для того, чтобы впоследствии, сделавшись живописцем, Эдуард Мане мог ни в чем не нуждаться и жить, почти не продавая своих картин.

В 1839 году Эдуард Мане был отдан в пансион аббата Пуалу в Вожираре, а в 1844 - 1848 годах учился в «коллеже Роллэн»[1]. Там он подружился с
Антоненом Прустом. Эдуард Мане привлекал сверстников своей простотой и открытой манерой. Ему покровительствовал директор колледжа мсье Дефоконпре
- переводчик Вальтера Скотта, лично связанный с семьей Мане и, особенно, с полковником Фурнье. Последний был человеком образованным, испытывавшим живое пристрастие ко всему, связанному с искусством. Для него не было большего удовольствия, чем сводить А. Пруста и своего племянника по воскресеньям в Лувр. Он радостно наблюдал, как во время этих экскурсий
Эдуард с карандашом и альбомом в руках пытался передать свои впечатления то от картин старых мастеров, то от природы.

Однажды воскресным вечером он попробовал поговорить об этом с отцом
Эдуарда. Он посоветовал своему шурину позволить сыну посещать факультативный курс рисунка в коллеже Роллэн. Мсье Мане весьма плохо встретил этот совет. У него было три сына: Эдуард, Гюстав и Эжен, и он ожидал, что все трое последуют семейной традиции и будут готовиться к гражданской (юридической) карьере. Полковник Фурье не настаивал, но тут же повидался с мсье Дефоконпре и сказал ему, что готов оплатить из своего кармана уроки рисования, которые будут даны Эдуарду.

В этом рисовальном классе, который был расположен по соседству с гимнастическим залом, учитель заставлял Эдуарда рисовать с гравюр и изредка
- с орнаментальных рельефов. Эдуарду это так наскучило, что он только и мечтал, как бы убежать в гимнастический зал. Быть может, занятия гимнастикой, к которой он проявлял исключительные способности, навели его на мысль поступить в морскую школу. Возможно, здесь сказалось желание как можно скорее расстаться коллежем. Как бы там ни было, он решительно заявил отцу, что не чувствует ни малейшей склонности к юридической карьере и будет готовиться к экзаменам в морское училище.

Домашняя обстановка в это время на улице Мон-Татор, где тогда проживала семья Мане, отличалась большой скромностью. Ничто не бросалось в глаза. Мебелировка, манера одеваться - все говорило о простоте и умеренности, присущей французскому вкусу. Самые лучшие минуты наступают здесь по вечерам, когда дядюшка Фурнье коротает досуг вместе с родителями
Эдуарда и другими завсегдатаями дома - это происходит довольно регулярно.
Пока дамы рукодельничают, а мужчины беседуют, дядюшка Фурнье - низенький, добродушный толстяк со смеющемся лицом и маленькой бородкой - забавляется, вынув из кармана блокнот для рисования: делает наброски. Образованный, с тонким вкусом, Фурнье по-настоящему любит искусство. Чтобы наблюдать за дядей, Эдуард тут же оставляет свои игры. Он и сам осмеливается сделать несколько штрихов на бумаге. Мгновенно сосредоточившись, он прислушивается к советам, начинает заново, кое-что исправляет, знакомится с перспективой.

Эдуард Мане настолько любил свой дом, насколько терпеть не мог коллеж.
Там, кроме гимнастики и рисования, он интересовался только историей, курс которой читал молодой профессор М. Валон - будущий творец Конституции 1885 года. Но даже на уроках истории он часто читал, спрятав под партой одну из книг, которые он приносил из дому, когда возвращался по понедельникам в коллеж. Одной из его любимых книг была “Салоны” Дидро. Во время уроков рисования Эдуард Мане не любил копировать модели в античных шлемах и вместо этого рисовал головы своих соседей. А так как почти все его одноклассники брали с него пример, то следствием этого была настоящая революция в рисовальном классе, революция, за которой последовал рапорт надзирателя мсье Санвиля. В результате этого рапорта Эдуард был на месяц исключен из класса. Весной 1848 года Эдуард Мане покинул коллеж. А осенью он держал экзамены в мореходную школу, но, видимо, не очень усердствовал: экзамен закончился полным провалом. Все же ему было разрешено отправиться в учебно- подготовительное плавание на паруснике “Гавр и Гваделупа» юнгой.

9 декабря 1848 года парусник покинул Гаврский порт, чтобы пересечь Атлантический океан и 4 февраля бросить якорь на рейде Рио-де-
Жанейро. Его предупредили, что если он провинится, то подвергнется дисциплинарному взысканию, применяемому к матросам, - иными словами, его закуют в кандалы. Но даже это не омрачает настроение Эдуарда. Он рад, что может, наконец, окунуться в новую жизнь, так резко меняющую все его привычки. В море Эдуард себя чувствует прекрасно.

Но энтузиазм Мане вскоре утихает. Какая тоска - длинные, бесконечно длинные дни, а теперь еще и дожди начались. Эдуард рисует. Рисует, фиксирует свои впечатления, передает движения, изображает силуэты, лица матросов и товарищей. После двух месяцев в море «Гавр и Гваделупа» стал на рейд в Рио-де-Жанейро в понедельник 5 февраля. Через несколько дней воспитанникам разрешили сойти на берег, и они начинают осмотр города. Этот город чаровал и отталкивал Эдуарда. Рабство его возмущает. Бразильская милиция кажется комичной. Но для европейца и «немного художника» город этот отмечен печатью неповторимого своеобразия. И, разумеется, он необыкновенно живописен. Все в нем будоражит любопытство: пестрота населения; зрелищность улиц, где можно видеть не только традиционные средства передвижения, запряженные мулами, но и нравы местных жителей, особенно бразильянок, причесанных в китайском вкусе, чьи глаза и волосы изумительно черные - почти все они очень красивы. В городе этом есть и еще нечто необычное для европейца и «немного художника» - свет, раскаленный свет, делающий формы особенно четкими - без той приглушенности тонов, смягченности и неуловимости переходов, которые растворяют линии под небом
Парижа. Глаза Эдуарда впивают чистые сочетания красок, отчетливые тени, резко обозначенные «валеры», не допускающие полутонов. А затем, 18 февраля, устраивается трехдневный карнавал. Необычайное зрелище. Юные воспитанники с
«Гавра и Гваделупы» едва верят своим глазам.
Но в последний день карнавала, воспитанники, вместо того чтобы побывать в
Рио, опять отправились на загородную прогулку и даже рискнули наведаться в девственные джунгли Тижука. Поразительно дикая, нетронутая природа. Эдуард потрясен. Среди цветов порхают яркие колибри. Корни деревьев опутаны лианами, с веток спускаются орхидеи. В траве медленно ползают насекомые, сверкающие, как драгоценные камни. В зеленых чащах Эдема повсюду прячутся змеи и, в конце дня, когда восхитительный отдых близился к концу, какая-то змея укусила Эдуарда в левую ногу. Он не на шутку страдал, нога распухла и поэтому его поторопились отправить на борт парусника. Две недели он не покидал корабля. В конце своего путешествия Эдуард больше всего на свете хочет вернуться во Францию. В письме к брату Эжену он бросает вскользь:
”Я не рассчитываю поступить в этом году; на борту корабля куда беспокойнее, чем на земле". Путешествие через Атлантику и пребывание в Рио оставили глубокий след в сознании Мане. Он, родившийся под дымчатым небом
Парижа и воспитывавшийся в чинной и скучноватой среде, впервые открыл для себя красоту солнечных просторов, сияние красок. Конечно, и то удивительное личное ощущение моря, которое впоследствии отличало Мане-мариниста, родилось в его душе именно во время этого плавания в заэкваториальные страны. Путешествие побудило в Мане жажду творчества и, когда 13 июня 1849 года, он сходил по трапу на французский берег, его дорожный чемодан был набит рисунками. Через месяц он вновь проваливается на экзаменах, и тогда отцу ничего другого не остается, как предоставить Эдуарда самому себе.

1.2. Начало работы.

В сентябре 1850 года Мане вместе с Прустом поступили в мастерскую модного парижского живописца, ученика Гро и Делароша, автора нашумевшей в Салоне 1847 года картины ”Римляне эпохи упадка” Тома Кутюра.
Он был полон самых радужных надежд: верил в свою страну, которая в феврале
1848 года стала республикой и представлялась Мане наилучшим государством на земле; ждал от Кутюра приобщения ко всем радостям и тайнам творчества.
Однако вскоре многие из его иллюзий рассеялись. В это время Мане был мускулистым человеком среднего роста. У него была ритмичная, исключительно элегантная походка. Как он ни старался утрировать эту походку и растягивать слова, подражая говору парижских щеголей, ему не удавалось стать вульгарным
- в нем чувствовалась порода. Под широким лбом выступал прямой, правильный нос. Приподнятые уголки рта придавали ему насмешливое выражение. У него были светлые глаза. Они были невелики, но отличались блеском и живостью. В молодости он носил длинные волосы, часто откидывая их назад. В 18 лет волосы уже поредели надо лбом, но появилась борода. Она смягчала нижнюю часть лица, в то время как тонкие легкие волосы окружали голову как ореол...

В мастерской Кутюра было 25 - 30 человек. Она помещалась в нижнем этаже дома на улице Ласаль. Как во всех ателье, каждый делал ежемесячный взнос на мужскую или женскую натуру. Кутюр появлялся 2 раза в неделю, окидывая рассеянным взглядом этюды, объявлял перерыв, рассказывал анекдоты о своем учителе Гро и затем исчезал. Кутюр не оправдал надежд Мане, ибо в его мастерской царил дух рутины, процветали традиции “школы здравого смысла” или “золотой середины”, которая находила Энгра “слишком холодным”, а Делакруа ”слишком горячим” и самодовольно мнила себя способной соединить в себе все достоинства классиков и романтиков, не допуская при этом ни одной из их мнимых “ошибок” и “чрезмерностей”. По традиции Кутюр продолжал писать картины на тему античности и средневековья. Все это представлялось
Мане занятием праздным и совершенно бесполезным. Он не желал делать то, что делал Кутюр и близкие ему представители коммерческого, салонного искусства
Франции середины 19 века. “...Я сам не знаю, зачем я здесь? Все, что мы здесь делаем и видим - просто смешно. И натура и освещение - все одинаково фальшиво! Я понимаю, что странно писать раздетую женщину среди улицы, но за городом и летом - это вполне возможный вариант нагой натуры, которая, пожалуй, навсегда останется последним словом искусства живописи”. По словам
Пруста, Мане “питал глубокое презрение к живописцам, засевшим в своих мастерских со своими натурщиками, костюмами, манекенами и создающих мертвые картины, тогда как ...за стенами мастерских есть столько живых вещей”.* Но все же в мастерской Кутюра Мане проведет 6 лет. Многие впоследствии удивлялись, почему будущий новатор столь долго оставался в ателье мастера ложноклассических полотен. Ведь 6 лет - срок немалый, тем более что многие ведущие художники стремились к самообразованию. Но
Мане хотел «осмотреться», понять основные тенденции в искусстве. Выбор наставника определялся тем, что последний вел в Школе изящных искусств в
Париже свободную мастерскую, стремился создать собственный метод преподавания, являясь одним из крупных педагогов во Франции. Понять Кутюра
- значит понять возможности официального искусства. Рисунок, штудии с натуры, умение построить большую композицию - такова была основа работы в его ателье, основа неплохая сама по себе. Однако, у Мане начинает создаваться впечатление, что, оставаясь в мастерской Кутюра, он топчется на одном месте. Вот уже 6 лет, как он трудится в его ателье. Он приобрел здесь мастерство, ремесленную основу живописного искусства. Не так уж и мало.
Эдуард был бы несправедлив, если бы не отвечал Кутюру признательностью. Но он должен двигаться дальше. Чему еще может научить его автор “Римлян”?
Практически ничему новому, что интересовало Мане.

Вскоре он начал ссориться с Кутюром. Стычки эти становились все более резкими. Гроза становилась реальной угрозой. И она разразилась. Вся мастерская устроила овацию Мане, когда он написал этюд со знаменитой натурщицы Мари ла Русс. Этот этюд отличался большой свежестью фактуры и сильным рисунком, от которого не отрекся бы сам Энгр (Мане питал к Энгру чувство живого восхищения). Полотно поставили к свету на мольберт, украшенный цветами. Явился Кутюр, посмотрел, сделал невообразимую гримасу.
Похвалив всех остальных, он вернулся к холсту Мане и сделал ему замечание, на которое Мане, чувствовавший одобрение товарищей, возразил, что он пишет то, что видит сам, а не то, что нравится видеть другим. “Ну что ж, мой друг, - сказал Кутюр, - если вы претендуете быть главой школы, отправляйтесь творить в другое место".** Так в 1856 году Мане покидает ателье. Теперь он будет работать самостоятельно.

В это время у Мане были теплые отношения с графом Альбером де
Баллеруа. Он предлагает Мане разделить с ним мастерскую, которую он снимает неподалеку от церкви Мадлен, на улице Лавуазье. Предложение принято.
Покинув Кутюра, Мане упорно начал преодолевать в себе его влияние. Он даже уничтожил все свои академические работы, выполненные в 1855-1859 годах. Но увидеть то, что полезно, и пойти своей дорогой удалось далеко не сразу.
Период ученичества Мане затянулся поэтому еще на 3-4 года, но теперь его наставниками стали крупнейшие живописцы Франции 19 столетия и великие мастера прошлых веков. Как ему хочется стать одним из тех художников, кем восхищаются, чьи имена у всех на устах, кого обхаживают торговцы, но ведь он не может не презирать живописцев, пользующихся подобными привилегиями.
Мане в растерянности...

В поисках истины, в надежде на успокоение он решает предпринять новое учебное путешествие.

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки