Понятие «средневековье», впервые употребленное гуманистами во второй половине XV века, уже тогда получило широкое распространение и с тех пор активно используется в мировой историографии. Им принято именовать самый значительный по продолжительности период исторического развития Западной
Европы и Ближнего Востока - со времен падения Римской империи в V веке до начала эпохи Возрождения (XIV - XV вв.). В истории культуры этой эпохи выделяют три основных периода:

- культура раннего средневековья (V - XI вв.)

- культура развитого средневековья (XI - XIII вв.)

- культура позднего средневековья (XIV - XV вв.).

В период раннего средневековья зародились строй мышления особенности чувственного восприятия мира, проблемы и темы культуры, которые в будущем формировали и наполняли содержанием структуры средневековой ментальности и чувствования.

Средневековый Запад зародился на развалинах римского мира. Варвары ускорили и отягчили упадок Римской империи. Закат они превратили в регресс.
Регресс был как количественным (разрушенные памятники архитектуры, хозяйственные постройки, быстрое сокращение народонаселения, разрушение дорог, систем орошения, уничтожение посадок сельскохозяйственных культур), так и качественным, техническим, который на долгое время оставил средневековый Запад безоружным.

Результатом плохого технического оснащения было то, что средневековый
Запад представлял собой мир, находящийся на крайнем пределе. Он без конца подвергался угрозе лишиться средств к существованию. Мир жил в состоянии крайне неустойчивого равновесия. Любой каприз природы приобретал катастрофический характер прежде всего из-за слабости техники и экономики и особенно бессилия государственной власти. Средневековый Запад жил под постоянной угрозой падения в пропасть.

Материальная нестабильность объясняет в большой мере присущее человеку средних веков чувство неуверенности. Неуверенность была также и духовной. Лежавшая в основе всего неуверенность в конечном счете, была неуверенностью в будущей жизни, блаженство, в которой никому не было обещано наверняка и не гарантировалось в полной мере ни добрыми делами ни благоразумным поведением. Страх неизбежно преобладал над надеждой.
Средневековый человек испытывал потребность в самоуспокоении. Именно это чувство оказывало влияние на формирование его ментальности, эмоций, форм поведения.

Прежде всего хотелось опереться на прошлое, на опыт предшественников.
Подобно тому как Ветхий завет предшествует Новому и служит основанием для него, поведение древних должно было обосновывать поведение людей нынешних.
Если и можно было предположить что-то определенное, так только то, что могло найти подтверждение в прошлом. Поэтому особое значение придавалось тем, кого считали авторитетами.

Теология считалась наивысшей из наук, и именно здесь практика ссылок на авторитеты нашла свое наибольшее воплощение. Высшим авторитетом являлось
Писание; к нему прибавлялся авторитет отцов церкви. Поскольку суждения авторитетов были часто темны и неясны, они прояснялись глоссами, толкованиями, которые в свою очередь должны были исходить от «достоверного автора. Нередко глоссы заменяли собой оригинальный текст. Из всех сборников текстов, отражавших интеллектуальную деятельность средневековья, больше всего обращались к антологиям глосс и из них чаще всего делали заимствования. Знание оказывалось мозаикой цитат, которые назывались
«сентенциями». Совокупность таких сентенций - это и есть сборники авторитетов. Авторитетами для интеллектуального средневековья становились также античные и арабские философы. Ссылка на то, что то или иное высказывание заимствовано из прошлого, была в средние века почти обязательна.

Авторитеты управляли духовной жизнью. Средневековая этика преподавалась и проповедовалась при помощи стереотипных историй, иллюстрировавших урок и неустанно повторявшихся моралистами и проповедниками. Эти сборники примеров составляют длинный ряд средневековой нравоучительной литературы.

Гнет древних авторитетов ощущался не только в интеллектуальной сфере.
Он чувствовался во всех областях жизни. Это печать традиционного крестьянского общества, где истина и тайна передаются из поколения в поколение.

Сила традиции обретала особую мощь в применении к общественному устройству. В основе феодального права и практики лежала кутюма, то есть обычай. Доказательством истины в феодальную эпоху было «извечное» существование чего-либо. К доказательству авторитетом, то есть доказанной древностью, прибавлялось доказательство чудом. По всей вероятности, доказательство чудом стало сначала употребляться для определения святости, которая сама по себе исключительна.

Средневековые умы привлекало совсем не то, что можно было наблюдать и подтвердить естественным законом, а как раз наоборот, то, что было необычно, сверхъестественно или, во всяком случае, ненормально.

Даже наука более охотно избирала своим предметом что-то исключительное. Землетрясения, кометы, затмения - вот сюжеты, достойные удивления и исследования.

Огромное место в мышлении занимала символика. Мышление символами было характерно не только в теологии, в литературе, в искусстве средневекового Запада, но и во всем его ментальном оснащении. У греков слово «цимболон» означало знак благодарности, представлявший собой две половинки предмета, разделенного между двумя людьми. Таким образом символ являлся знаком договора. Он был намеком на утраченное единство: он напоминал и взывал к высшей скрытой реальности. В средневековой мысли
«каждый материальный предмет рассматривался как изображение чего-то ему соответствовавшею в сфере более высокого и, таким образом, становившегося его символом». Символизм был универсален, мыслить означало вечно открывать скрытые значения, непрерывно «священнодействовать». Ибо скрытый мир был священен, а мышление символами было лишь разработкой и прояснением учеными людьми мышления магическими образами, присущего ментальности людей непросвещенных. И приворотные зелья, и амулеты, и магические заклинания, столь широко распространенные, были не более чем грубым проявлением все тех же верований и обычаев. А мощи, таинства и молитвы были для массы их разрешенными эквивалентами. В обоих случаях речь шла о поиске ключей от дверей в скрытый мир, мир истинный и вечный, мир, который был спасением.

Средневековая символика начиналась на уровне слов. Называть вещь уже значило ее объяснить. Так сказал Исидор Севильский. и после него средневековая этимология расцвела как фундаментальная наука. Понимание есть знание и овладение вещами, реальностями. В медицине поставленный диагноз означал уже исцеление, оно должно было наступить вследствие произнесения названия болезни. Когда епископ или инквизитор мог сказать о подозреваемом:
«еретик», то главная цель была достигнута враг назван, разоблачен. Язык являлся ключом к реальности, соответствующим ей инструментом.
Именно поэтому фундаментом средневековой педагогики было изучение слов и языка. Грамматика, риторика, диалектика - таков первый цикл из семи свободных искусств. Основу, любого преподавания, по крайней мере до конца
XII в., составляла грамматика. Уже от нее переходили к другим наукам и особое внимание уделяли этике, которая дополняла свободные искусства и даже как бы венчала их. Наука грамматика имела много назначений—и не только потому, что через комментирование авторов позволяла обращаться к любому сюжету, но еще и потому, что благодаря словам она позволяла добраться до скрытого смысла, ключом к которому они являются.

Природа виделась огромным хранилищем символов. Среди минералов это были драгоценные камни, вид которых поражал зрение, воскрешая миф богатства. Среди растительности это те растения и цветы, которые упоминаются в Библии, среди животных это экзотические, легендарные существа, звери-чудовища, удовлетворявшие тягу средневековых людей к необычному.

У камней и цветов символический смысл совмещался с их благотворными или пагубными свойствами. Цветовая гомеопатия желтых и зеленых камней лечила желтуху и болезни печени, а красных —кровотечения. Красный сардоникс означал Христа, проливающего .свою кровь на кресте за людей. Прозрачный берилл был образом христианина, озаренного светом Христа. Флорарии - это что-то родственное травникам, они знакомили средневековую мысль с рецептами добрых женщин и секретами монастырских хранилищ лекарственных трав. Гроздь винограда в символическом изображении мистической давильни—это был Христос, проливший кровь за людей. Образом Девы могли служить олива, лилия, ландыш, фиалка, роза. Яблоко было символом зла.
Животный мир чаще всего виделся как сфера зла. Так например страус, откладывающий яйца в песок и забывающий их высиживать,—таков был образ грешника, не помнящего долга перед Богом, козел символизировал сластолюбие, скорпион, кусающий хвостом воплощал в себе лживость. Но настоящими обличьями дьявола выступали фантастические звери, имевшие сатанинское происхождение: все эти аспиды, василиски, драконы, грифоны.
Средневековая символика нашла исключительно широкое поле для применения в богатой христианской литургии, а еще раньше в самом строении религиозной архитектуры. И круглая, и крестообразная формы церковных зданий являлись образами совершенства. Круглая форма несла в себе завершенность круга.
Крестообразный план здания - это не только изображение распятия Христа, но так же обозначение четырех основных направлений, символизировавших
Вселенную. И в том, и в другом случае церковь олицетворяла микрокосм.
Особое место среди важнейших форм средневековой символики занимала символика чисел: структурируя мысль, она стала одним из главнейших принципов в архитектуре. Красоту выводили из пропорциональности из гармоний, отсюда и превосходство музыки основанной на науке чисел. Число - это. мера вещей. Так же как и слово, число смыкается с реальностью.
«Создавать числа,—говорил Тьери Шартрский, это значит создавать вещи». И искусство, поскольку оно является подражанием природе и творению, должно руководствоваться счетом.
Важное место занимала также символика пальцев. Мизинец, который подготавливает уши к тому, чтобы слушать, символизирует у него веру в добрую волю; безымянный палец — раскаяние, средний палец - милосердие, указательный—ясный разум, большой палец— божественность. Разумеется нужно помнить, что в средние веха люди считали на пальцах и этот счет лежал в основе всех символических толкований так же, как в основе всех измерений лежали «естественные» меры: длина стопы или предплечья, размер пяди или поверхности земли, которую можно было обработать за один день, и т. д.
Самые скромные жесты связывались с самыми смелыми спекуляциями. Как видно из этих примеров, в ментальном оснащении людей Средневековья. Средневековый разум обнаруживал тягу к абстрактному или, точнее, к мировидению. основывавшемуся на абстрактных взаимозависимостях. Так, расцветка считалась особенно красивой, если строилась на сочетании белого и красного, превосходных цветов, символизировавших, как мы видели, чистоту и милосердие. Наслоение конкретного на абстрактное составляло основу ментальностей и чувствований средневековых людей. Одна страсть, одна потребность заставляла колебаться между желанием отыскать за ощутимым конкретным более существенное, абстрактное и .попытками заставить эту скрытую реальность проявиться в форме, доступной чувствам. И нельзя с уверенностью сказать, что стремление к абстрактному было свойственно прежде всего образованным кругам, интеллектуалам и клирикам, а стремление к конкретному встречалось в первую очередь среди необразованных. И чувство абстрактного, и чувство конкретного в равной мере характеризовало и тех и других. Точно так же искусство Раннего Средневековья поверх вдохновлявших его эстетических традиций местного населения или кочевников обнаруживает, что тенденции к абстрактному в нем древнее других.
Хорошо известно пристрастие Средневековья к сверкающим, ярким цветам. Это был «варварский» вкус: кабошоны, которые вправляли в переплеты, блеск золота и серебра, многоцветие статуй и живописи на стенах церквей и богатых жилищ, магия витражей. Но за цветовой фантасмагорией стоял страх перед мраком, жажда света, который есть спасение.

Технический и духовный прогресс способствовал все лучшему использованию света. В готических соборах стены стали пробуравливаться, потоки света, расцвеченного витражами, хлынули внутрь. С ХIII в. начало потихоньку появляться оконное стекло в домах. Наука XIII в. изучала и «прощупывала» свет, поставив оптику на первое место среди своих занятий. Техническая наука даровала свет утомленным и больных глазам, изобретя в самом конце века очки. Ученых притягивала к себе радуга, этот каприз природы, естественным образом разложенный свет. Интерес к ней отвечал как традиционалистскому, так и обращенному к новому научному сознанию
Средневековья. За всем этим стояло то, что зовется «средневековой метафизикой света», или — более обобщенно и более скромно — поиск безопасности, которую даровали освещение и свет.

Красота воспринималась как свет, который успокаивал и ободрял, являлся знаком благородства. Образцом в этом смысле был средневековый святой. Как пишет Андре Воше, «святой — это существо из света». В трактате «Светильник» уточняется, что во время Страшного суда тела воскресших святых будут разного цвета в зависимости от того, были ли они мучениками, исповедниками или девственницами. Говорили еще о запахе святости, символическом, конечно, но для средневековых людей вполне реальном.

Однако свет был предметом и самых пылких устремлений. Он был отягощен самыми высокими символами. Роберт Гроссетсет говорил, что, поняв «имя
Красоты», сразу чувствуешь изначальный свет. Этот изначальный свет есть что иное, как Бог.

Красивое, кроме того, - это богатое. Экономическая функция сокровищ как резерва на случай необходимости способствовала тому, что богатые накапливали драгоценные вещи.

Красивым считалось разноцветное и блестящее, а чаще всего еще и богатое. Но вместе с тем красивое — это было доброе. Обаяние физической
.красоты было так велико, что она являлась непременным атрибутом святости.
Добрый Бог—это прежде всего прекрасный Бог, и готические скульптуры воплощали идеал людей Средневековья. Средневековые святые обладали не только семью духовными дарами -дружественностью, мудростью, способностью к взаимопониманию, честью, одаренностью, уверенностью и радостностью, но также и семью телесными дарами—красотой, ловкостью, силой, свободой в движениях, здоровьем, способностью к наслаждению и долголетием.

Культ физической силы был свойственен прежде всего представителям военной аристократии, рыцарям, страстью которых была война. Кумирами людей всех сословий были те, кто совершал подвиги, то есть нечто из рода спортивных достижений. То же стремление к геройству наблюдалось у клириков, особенно у монахов. Ирландцы научили средневековых монахов высоким деяниям: аскетизму, пьянящему умерщвлению плоти. Святые, подхвативший "дело мучеников первых веков христианства, были своего рода «атлетами Христа». Их подвиги тоже носили чисто физический характер. Наконец, и искусство тоже рвалось к геройству: то это была необычайная тщательность в отделке деталей, а то чрезмерность в самой постройке.
Готический художник совершал подвиг.

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки