Москва при Борисе Феодоровиче Годунове

Со смерти Феодора Иоанновича, последнего представителя царствовавшей династии св. Владимира, начинается для Москвы и для всей России Смутное время, длившееся до избрания в 1613 году на царство Михаила Феодоровича Романова.

Эти пятнадцать лет, особенно тяжкие в период междуцарствия, в пору нашего лихолетья, едва не погубили всего того, что создала для себя Россия и Москва в течение нескольких веков своей страдной работы, и едва не обратили самую нашу столицу в тот незначительный город Суздальской области, каким она вышла из рук своего основателя - великого князя Юрия Долгорукого.

Как ни важна в политическом и национальном отношении эта эпоха, как ни обильна она глубоко драматичными моментами, она в истории Москвы имеет скорее отрицательное, чем положительное значение.

Сущность и происхождение смуты заключались в том, что Россия пыталась на место угасшей династии св. Владимира создать новую; в качестве основателей нового царствующего дома выступали Годунов и Шуйский. Когда для первого шапка и бармы Мономаховы оказались непосильно тяжелыми, явился мнимый, самозванный восстановитель старой династии - Лжедимитрий 1, который стал орудием порабощения России польщизной и папизмом. Но и второй династ, князь Шуйский, оказался не способным основать новый царствующий дом и был поколеблен в своем положении другим самозванцем Лжедимитрием и поляками. Смута расшатала все до такой степени, что ее орудием становится даже не даровитый и энергичный человек, каким был первый самозванец, но темная во всех отношениях личность, названная народом "вором тушинским".

Низложение же Шуйского поставило Россию под тяжкий вопрос: стать ли ей из Русского царства польской или шведской провинцией, под властью ли Сигизмунда III, или Густава Адольфа? Но то ли, или другое западное владычество было для нас страшнее ига монгольского: ибо это оставляло нетронутыми ни веру нашу, ни государственность, ни национальность. Под тяжкой же пятой надменных западных соседей своих тогда еще не окрепшая Россия потеряла бы все, что она самобытным органическим творчеством создала себе и что составляет ее всемирно-историческую личность.

Следя за историей собственно Москвы как города в это тяжелое время, мы не станем говорить подробно о смуте, разыскивать, какие общественные элементы более виновны в ней: многие проявления ее мы оставим в стороне, частью как общеизвестные, частью как имеющие общеисторическое значение.

Воля Божия, коей поручал Россию царь Феодор, не благоизволила найти для себя орудие промышления о ней в Борисе Годунове, хотя он обладал и умом, и богатством, и опытностью в государственном управлении, приобретенной при Грозном и особенно при Феодоре. Не помогли Годунову ни патриарх Иов, ни избрание земским собором, ни щедрая благотворительность по отношению к народу, удержаться на престоле: тяжелы были для Бориса шапка и бармы Мономаха потому, что ножом убийцы проложил он себе кровавый путь к престолу.

Мы не станем описывать, как отрекался Борис от избрания своего на престол перед патриархом и народом московским, а потом и земским собором. В этих выборных махинациях и их сценичной обстановке видна была тенденция получше обставить себя в незаконно приобретенном положении. Неправедность способа в достижении верховной власти слышалась и при короновании Годунова, который при требующем безмолвного сознания великом акте изливался если не в искренних, то, во всяком случае, в нервозных обещаниях, что при нем не будет нищих и убогих и так далее. При этом Годунов брался за ворот своей рубашки. Коронование Бориса было совершено патриархом в новый год, 1 сентября 1598 года. В память своего восшествия на престол Борис построил церковь Симеона Столпника за Яузой.

В это время Годунову было сорок семь лет, и он был полон жизни и сил: высокий ростом, плотный, плечистый, круглолицый, с черными волосами и бородой, он имел внушительный вид и величавую осанку; глаза его внушали страх и повиновение.

До нас дошло несколько его портретов, сделанных, впрочем, иностранцами за границей. Сомнения нет, что в них немало фантастического, ибо снимание портретов с нынешними сеансами было, конечно, не в ходу на тогдашней Руси. Но все же иностранцы, которыми всегда любил окружать себя Годунов, должны были хорошо знать его лицо. Мы раньше воспроизвели из "Русской Иконографии" Ровинского портрет Бориса, сделанный в ту пору, когда он был еще только боярином. От этого портрета, при всех возможных его неточностях, до некоторой степени веет правдою. Он был напечатан за границей в книге Кевенгюллера. Из русских портретов мы имеем изображение Годунова иконного характера в известной книге "Титулярник".

Борис умно и деятельно правил государством: довершил покорение Сибири, основал в ней города: Томск, Туринск, Верхотурье и другие, строил новые города в России; заботился о народной нравственности, преследуя пьянство и кабаки, коих немало, под именем кружал, было в Москве; вызывал из-за границы разных специалистов, в особенности лекарей и аптекарей; задумал вызвать в Россию из Франции, Англии и Германии образованных людей для заведения у нас школ с иностранными языками. Но когда этому воспротивилось духовенство, он отправил для этой цели 18 дворян за границу. Но те, прижившись там, не возвратились на родину. Он дал прекрасное образование своему сыну Феодору и дочери Ксении. В Москве продолжали развиваться разные мастерства; серебряное, например, дело велось очень успешно; у Бориса была громадная масса серебряной посуды русского, а не иностранного дела*.

Он обстраивал Москву новыми зданиями. Так, для того, чтобы дать народу в голодные годы заработки, выстроил для себя большие каменные палаты, где пред этим были хоромы царя Иоанна. Эти палаты существовали до XVIII столетия и стояли против Чудова монастыря, где теперь Кремлевские казармы.

Но главным памятником Борисова зодчества в Москве был Иван Великий, превысивший все здания России и долго соперничавший с самыми высокими зданиями за границей. Эта грандиозная колокольня строилась для того, чтобы дать в голодное время населению заработок и упрочить в далеких поколениях славу Бориса и Годуновской династии. Надпись под золоченой главой Ивана Великого гласит: "Изволением Св. Троицы, повелением великаго государя, царя и великаго князя Бориса Феодоровича, всея России самодержца, и сына его, благовернаго великаго государя царевича великаго князя Феодора Борисовича всея России, храм совершен и позлащен во второе лето государства их 108 (1600) года". В высоту колокольня с крестом имеет 46,5 саженей. Царь приказал отлить громадный колокол в 10000 пудов, который был перелит впоследствии в царь-колокол. В настоящее время весь звон колоколов на Иване Великом состоит из 34 колоколов и весит 16 000 пудов.

Но ничто не могло упрочить на царстве Бориса и его род. Москву и Россию начали посещать бедствия: в 1601 году начался страшный трехлетний голод. По словам Маржерета, мера хлеба с 15 копеек повысилась в цене до 3 рублей.

Чем больше Борис помогал народу раздачей денег и хлеба, тем больше приходило с разных сторон в Москву голодающих. Здесь начались грабежи и убийства из-за куска хлеба; люди стали питаться нечистыми животными, даже падалью и человеческими трупами. Начался мор, уносивший людей десятками тысяч. За это время в Москве умерло, по одним сказаниям, 120 000 народу, а по другим - до полумиллиона. "У народа, - говорит Авраамий Палицын, - явилась мысль, что беззакония Бориса навлекают бедствия на его народ". Смутно стало на душе царя и народа...

В самой природе замечались какие-то зловещие явления, наводившие на всех страх. Иностранец Бер говорит, что по ночам на небе видны были огненные столбы, которые, сталкиваясь между собою, как будто вели битвы. Иногда всходили две или три луны сразу. Бури низвергали колокольни и ворота; рождалось множество уродов; появилась масса волков; в самую Москву стали, чего не бывало прежде, забегать чернобурые лисицы. Под Москвой поймали большого орла. Наконец, появилась комета с большим хвостом. Напуганный Борис призвал к себе одного старика-иностранца и спрашивал, что она вещает; тот сказал: "Тебе грозит великая опасность".

Рассказывают, что смущенный Борис стал ходить к колдунье, известной под именем Елены юродивой, жившей в землянке. Однажды она принесла в свою пещеру бревно и позвала священника служить над ним панихиду, предвещая этим Борису кончину.

Борис омрачился и ожесточился. Всюду стали ему чудиться измена и крамола. Везде распространились доносчики и шпионы. Пошли опалы, заточения и даже тайные казни. Под влиянием подозрительности Борис велел немцу-хирургу выщипать Бельскому, прежнему своему другу, бороду по волоску, а затем сослал его в заточение в один из Низовых городов. Скоро открылись, к великому огорчению народному, гонения на неповинных бояр Романовых, состоявших через царицу Анастасию в родстве с угасшим царским родом и в большой близости к престолу. Они были отправлены в заточение в разные отдаленные города. Особенно тяжким было положение наиболее царственного из Романовых Феодора Никитича, которого, как говорили, хотел сделать своим наследником царь Феодор Иоаннович. Он отличался царственной красотой, умом и высоким благородством своего характера. Все чувствовали на себе его обаяние и особенно любовались им, когда он ездил верхом. Этого-то боярина и его супругу Борис велел постричь в монашество и отправил в заточение на север, но ничто не помогало.

Сам царь и народ в тяжком предчувствии ждали страшной грозы, и она скоро воплотилась в самозванце, в коем возникло орудие кары убийце царевича-отрока и средоточие всего недовольства против похитителя престола. Вместе с тем Лжедимитрий стал орудием польщизны и иезуитского папизма для порабощения русского православного царства.

Мы не станем пересказывать известные факты о появлении самозванца, о житье его в Чудовом монастыре и т. д. Его сила заключалась не в нем самом и даже не в польской поддержке, а в слабости Бориса, в той смуте, которая крылась в его душе, запятнанной неповинной царственной кровью. Эта смута охватила и весь народ русский. "Шатость" в умах, сомнение, не поднять бы рук против законного и прирожденного своего царя, в защиту похитителя венца Мономахова, лишала всех рук для борьбы с дерзким пройдохой. Эти "шатость и колебания" причиняли Борису глубочайшие волнения и делали неизбежной его трагическую гибель.

Царствование Бориса Годунова важно для нас и потому, что от него дошли до нас важные для изучения топографии Москвы два плана, кои свидетельствовали, что основной тип ее уже сложился и в последующее время испытывал только второстепенные изменения.

Первый из этих планов начерчен Феодором Борисовичем и воспроизводился в XVII столетии в амстердамских изданиях иностранных сочинений о России; он представляет нам Москву в черте Земляного города, или вала, который совпадает с нынешней Садовой улицей. Правда, этот план далеко не совершенен и сделан без соблюдения масштаба, но, очевидно, он снят с натуры и определяет положение всех стен, окружавших Кремль, Китай, Белый и Земляной город, а также взаимное отношение некоторых улиц. Основной недостаток этого плана заключается в расширении Кремля и Китай-города в ущерб остальному и в придании земляному валу овальной формы вместо круглой. Здесь буквой А обозначен Кремль, В - Китай-город, С - Белый город, D - Земляной город, Е - Замоскворечье. На плане показаны: Москва-река, Неглинная и Яуза. Составление этого плана относится ко времени до 1605 года, когда был убит Феодор Борисович.

На этом плане нетрудно уже рассмотреть некоторые главнейшие подробности топографии Москвы. В Китай-городе уже намечаются три главных улицы: Никольская, шедшая до так называемых Сретенских (теперь Никольских) ворот, Троицкая, со времен Алексея Михайловича - Ильинка, Варварка, шедшая до Всесвятских ворот, названных так по церкви Всех Святых (на Солянке). Космодамиановские ворота вели к Москве-реке на так называемую Великую улицу, шедшую вдоль Москвы-реки. Стены Китай-города были красные кирпичные и такими оставались до правления царевны Софьи, которая велела их выбелить. На Никольской улице еще при Иоанне IV была типография, на Варварке дом бояр Романовых и Английское подворье.

Стена Белого, или Царь-города, имела 28 башен и 9 ворот: Чертольские или Пречистенские, Арбатские, Никитские, Тверские, Петровские, Сретенские, Мясницкие, Покровские и Яузские. К этим воротам вели улицы соответствующих названий. Ворота и стены Белого города по ветхости были разобраны при императрице Елизавете Петровне. Екатерина II приказала заровнять и шедший вокруг стен ров и на его месте устроить бульвары. При постройке стен в Белом городе было немало свободных мест, кои образовали площади, как, например, Житную (в Охотном ряду), где был Моисеевский монастырь, Коневскую, между Варваркой и Ильинкой.

Скородом (от легких, скорых построек), или Земляной город, представлял круг неправильной формы, охватывавший саму Москву, за исключением подмосковных слобод и сел. Один из спутников германского посла Марка Воркоча в 1593 году говорил, что деревянные стены Скородома были очень толсты и имели множество башен, что придавало городу величавый и красивый вид. В нем все ворота были одинаковой постройки, большие и красивые, и все, как видно и на плане, с трехконечными башнями; всех их было 34; из них две - Серпуховская и Калужская - были каменные. Окружность этих стен представлялась французу Маржерету, во времена Лжедимитрия, большей, чем окружность стен Парижа. Некоторые ворота, к коим вели продолжавшиеся из Белого города улицы, носили их названия, как Чертольские, Арбатские, Никитские и т. п. В стенах Земляного города, включая в него и Заречье, за Москвой-рекой, находились разные слободы, давшие имена их урочищам и определявшие их быт.

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки