Москва при царе Иоанне IV

Первое в нашей истории царствование государя Иоанна IV составляет примечательную эпоху в истории Москвы. Но мы не станем останавливаться на личности и казнях его. Об этом слишком уж много было писано у нас. Да и западные историки, имея дело с не менее жестокими, чем он, современными ему правителями, каковыми были Филипп II Испанский, Генрих VIII и Мария Тюдор в Англии, совершавшие свои кровавые казни при свете возрождения наук, при наличии парламентского режима, не так уже, как у нас, копаются в жестокостях. И сам Иоанн IV получил за них тяжкие воздаяния от наших историков. Наш же народ, терпеливо перенесший всю тяжесть второй половины его правления, назвал его только Грозным. В этом он проявил совсем иное отношение к своему царю, чем англичане, которые свою королеву, современницу Иоанна IV, назвали "кровавой" Марией. И в памяти народной тень Иоанна живет более в образе славного покорителя Казани, Астрахани и Сибири, чем в виде облитого кровью тирана.

Тринадцать лет (с 1533 года) шло регентство сперва матери государя, великой княгини Елены, а затем боярской думы, пока наконец юный Иоанн не принял в свои руки бразды правления. Мы не станем также описывать отрицательные явления этой поры, а лучше обратимся к истории Москвы как города, к дальнейшим успехам ее быта.

Памятником регентства Елены была постройка крепостных стен Китай-города. Ввиду того, что Кремль в случае осады не мог уже за своими стенами вмещать сильно увеличившееся народонаселение, Василий III желал построить еще новую крепость. Осуществлением этой мысли занялась великая княгиня. Работы были начаты в 1534 году. Сперва "сделан бысть в Москве град земляной по тому месту, где мыслил ставить великий князь Василий Иванович". "Град был сделан на большее пространство Москвы. Хитрецы (розмыслы-инженеры) устроиша его вельми мудро, начен от каменныя большия стены (кремлевской), исплетаху тонкий лес (хворост) около большого древия и внутрь насыпаху землю и вельми крепко утверждаху и ведоша по реце Москве и приведоша к той же каменной стене и на верее устроиша град древян, по обычаю (то есть помост с кровлей, для защиты). Нарекоша граду имя Китай".

По мнению И. Е. Забелина, прозвание Китай значит, по всей вероятности, плетеничный: ибо китай - веревка, сплетенная или свитая из травы, соломы или прутьев, коими вяжут одонья. То обстоятельство, что для постройки земляных стен исплетаху тонкий лес, подтверждает такое предположение. Но правительница не удовольствовалась этими деревянно-земляными стенами и повелела "на большее утверждение град камен ставити, а подле земляной город". В 1535 году вдоль рва, по совершении митрополитом Даниилом крестного хода, заложена была каменная стена с башнями и воротами (Сретенские, Ильинские или Троицкие, Варварские и Космодамианские, выходившие на Большую улицу к Москве-реке). Митрополит своей рукой клал краеугольные камни стрель-ниц. Издержки на эти сооружения были возложены на бояр, духовенство и торговых людей. Население привлекалось даже к самой стройке стен. "Строил Петр Фрязин, подошву градную основав". Новые стены охватили часть Большого посада, где производилась торговля. Приступлено было и к постройке каменных лавок, число которых к началу XVII столетия уже было весьма значительно; в них производилась торговля европейскими и азиатскими товарами, что видно из названий: Фряжских погребов, Суровского и Панского рядов и проч. Другим памятником правления Елены было построение церкви Иоанна Предтечи, близ Солянки, и основание при ней Ивановского женского монастыря, в который впоследствии были заключаемы знатные затворницы.

Немаловажную реформу произвела Елена в чеканке монеты. В предшествующее время распространились обрезывание монеты и даже ее подделка, хотя фальшивых монетчиков жестоко казнили, заливая им горло растопленным металлом. Правительница велела отбирать всю старую испорченную монету и чеканить новую. Из фунта серебра, или гривны, теперь вычеканивалось три рубля, или 300 денег. Три деньги составляли алтын, пятьдесят денег полтину. Окончательно был установлен штемпель московской монеты. Мы знаем, что на ней с давнего времени стали господствовать всадники: то ловчий с соколом в руке, то всадник с копьем, то всадник-мечник. В это время восстановлен был появившийся при Василии Темном конный копейщик. Об этом летописец говорит: "великий князь Иван Васильевич учини знамя на деньгах: князь Великий на коне и имея копье в руце, и оттоле прозвашася деньги копейныя". Таким образом, установившийся с Иоанна III только на государственных печатях герб сделался окончательно монетным штемпелем, пока не был заменен двуглавым орлом. Денежный двор находился на Яузе, в Денежной слободе, где теперь церковь Троицы в Серебрениках.

В 1540 году принесена была из Ржева чудотворная икона и встречена великим князем и митрополитом близ Новинского монастыря (который был основан еще митрополитом Фотием, при Василии Темном), и здесь была устроена придельная церковь, в память этого события. Название местности Новинское происходит от села Новинки, упоминаемого при Василии III, а другие производят от существовавшего будто здесь храма Иисуса Навина.

Минуем, как слишком известные, детство и отрочество Иоанна и времена боярского управления и обращаемся к первым проявлениям самостоятельной деятельности Иоанна, имевшим важное значение в истории Москвы: венчанию его на царство и женитьбе.

В 1547 году, когда Иоанну было 17 лет, он объявил митрополиту Макарию о намерении своем жениться. По этому случаю был отслужен торжественный молебен в Успенском соборе. После этого молодой государь, созвав своих бояр, объявил и им о своем намерении, причем сказал, что хотел искать невесту в ином царстве, но оставил эту мысль и хочет жениться в своем государстве. При этом государь сказал боярам и другое важное решение - венчаться на царство, по примеру своих прародителей, начиная от Владимира Мономаха. Это священное коронование было совершено 16 января в Успенском соборе митрополитом Макарием, по тому же чину и почти с такими же обрядами, как уже известное читателям венчание внука Иоанна III - Димитрия. Важным же отличием этого священнодействия было то, что теперь к прежнему титулу великого князя государь присоединил новый, высший прежнего, титул царя. Таким образом Московское государство всея Руси стало царством. Царский титул прилагался иногда к деду Иоанна IV; отец его Василий III уже чаще именовался царем. Но с коронации Иоанна Васильевича употребление царского титула сделалось постоянным, и государь именовался царем во всех государственных актах. Русские люди того времени придавали важное значение этой перемене. По понятиям книжных людей, русский царь является прямым преемником православных царей греческих, от которых он происходил и по бабке своей Софье Фоминишне, и по прародительнице Анне, супруге Равноапостольного Владимира. Русские современники писали, что теперь царство Российское есть третий Рим, оно является преемником двух прежних: "два убо Рима падоша, третий стоит, а четвертому не быть". Единственным авторитетом, к которому Иоанн обратился за подтверждением нового титула, или его благословением, был Цареградский патриарх. От него была получена благословенная грамота.

В "Собрании Государственных грамот и договоров" приведен порядок этого венчания на царство, с его обрядами и молитвами. После пения "трисвятаго" на государя возложен был сперва животворящий крест, затем бармы и венец Мономаха. И царь воссел затем на трон, поставленный на амвоне, рядом со святительским седалищем.

Воспроизведенная из "Царственной книги" миниатюра относится к этому. Она представляет нам следующий момент: "и по молитве сел царь на своем столе, а митрополит на своем, и вышел на амвон архидиакон, глаголя велегласно многолетие царю Иоанну Васильевичу Русскому, и весь освященный собор Русския митрополии". Амвон устроен здесь по-новгородски: "человечки деревянные на главах держат его". Очень хорошо бы сделали наши художники, посвящающие себя исторической живописи, если бы как эту, так и другие исторические миниатюры подвергли художественной транскрипции, придав им перспективу и фигурам живость и естественность и т. д.

Иоанн IV в 1551 году, когда он хлопотал об утверждении за собой царского титула, соорудил себе царское место, находящееся теперь в Успенском соборе. Оно устроено в виде шатровой сени, на четырех столбах, наподобие тех сеней, которые устраиваются над престолами. Сень поддерживают четыре символических животных: лев, или скимент, гиенна и еще два, называвшиеся остроганами. На самом троне сделаны надписи и вырезаны изображения из жизни Владимира Мономаха и среди них касающиеся принесения из Византии царских регалий.

После коронации были разосланы грамоты, чтобы князья, бояре и дворяне прислали своих дочерей-девиц на смотр наместникам; последние делали набор: отделяли из них красивых и отсылали в Москву для избрания царю невесты. Выбор Иоанна Васильевича остановился на Анастасии Романовне Захарьиной-Юрьевой, происходившей от рода боярина времен Семеона Гордого - Андрея Кобылы. Внук его Иван Федорович Кошкин, ближний боярин Василия 1, в числе других сыновей имел Захарию; его сын Юрий, боярин Иоанна III, был родоначальником линии Захарьиных-Юрьевых. Из них Роман Юрьевич оставил после себя вдову Юлианию Федоровну с сыновьями Даниилом и Никитой и дочерьми Анной, вышедшей за князя Сицкого, и Анастасией Романовной, ставшей царской невестой. Она воспитывалась в доме деда под руководством тетки своей Феодосии Юрьевны, в приходе Георгия на Дмитровке за Житной площадкой, где построена была церковь Юрием Захарьиным. Впоследствии царица Анастасия Романовна родительский дом обратила в Георгиевский монастырь.

Бракосочетание царя и Анастасии Романовны было совершено митрополитом Макарием 3 февраля в Успенском соборе. При этом первосвятитель произнес речь новобрачным, увещевая их прилежать церкви, творить милостыню, заступаться за вдов и сирот, не слушаться злых наветов и льстецов, бояр и боярских детей жаловать и так далее.

Свадьба была справлена со всеми народными обычаями, посаженной матерью была княгиня Евфросинья Старицкая, а тысяцким - ее сын, князь Владимир Андреевич. Родной брат царя Юрий в первый раз сидел за столом "в большом месте", конюший Михайло Глинский ездил всю ночь около подклети. Юрий Глинский "слал постели и водил новобрачнаго в мыльню". Через две недели после свадьбы новобрачные отправились к Троице на богомолье, причем царь, несмотря на зиму, шел пешком.

Кроме этих двух событий - царского венчания и свадьбы государя, в этом году в истории Москвы приобрели особое, чрезвычайное значение пожары. Огонь их поставил Иоанна на иной путь, свернув с того, который предопределяло для него его печальное детство и который отмечен казнями во второй половине его царствования, после смерти царицы Анастасии.

Весной 12 апреля выгорела часть Китай-города, примыкавшая к Москве-реке, с некоторыми церквами, гостиным двором и друга- ми лавками. Одна крепостная башня, служившая пороховым складом, взлетела на воздух с немалой частью китайской стены. Затем, 20 апреля, выгорела часть посада около устья Яузы, на Болвановке, где жили кожевники и гончары. Но вот 3 июня в Кремле с деревянной звонницы упал большой колокол "Благовестник" ("напрасно отпаде"), когда начали звонить в него к вечерне. При падении у этого колокола отбились уши. Все встревожились этим, как недобрым предзнаменованием. Даже Иоанн, жестоко расправлявшийся с псковскими "жалобными людьми" в Коломне, получив это тревожное известие, бросил все, прискакал в Москву и приказал как можно скорее приделать к колоколу уши. Как близко принимали это в то время к сердцу, видно из того, что "Царственная книга" посвящает особый рисунок этому исправлению колокола, совершенному в присутствии царя и царицы... Предзнаменование, по-видимому, оправдалось. 21 июня вспыхнул новый, еще невиданный с начала Москвы, пожар. Он пошел от Воздвижения на Арбате и сжег все Занеглименье. Поднялась буря и погнала отсюда огонь на Кремль: там загорелся верх Успенского собора, крыша царских палат, двор царской казны, Благовещенский собор с его драгоценными иконами греческого и русского письма (Андрея Рублева), митрополичий двор и царская конюшня. Погорели монастыри - Чудов и Вознесенский, и погибли все боярские дома в Кремле. Одна пороховая башня с частью стены взлетела на воздух. Пожар перешел в Китай-город и истребил оставшееся от первого пожара. На Большом посаде сгорели: Тверская, Дмитровка до Николо-Грачевского монастыря, Рождественка, Мясницкая до Флора и Лавра, Покровка до несуществующей теперь церкви Св. Василия, со многими храмами, причем погибла масса древних книг, икон и драгоценной церковной утвари. Около двух тысяч человек сгорело живьем, митрополит Макарий едва не задохнулся от дыма в Успенском соборе, откуда он своими руками вынес образ Богоматери, написанный святителем Петром. Владыка в сопровождении протопопа Гурия, несшего Кормчую книгу, взошел на Тайницкую башню, охваченную густым дымом. Макария стали спускать с башни на канате на Москворецкую набережную, но тот оборвался, и владыка так ушибся, что едва пришел в себя и был отвезен в Новоспасский монастырь. Царь с семьей и боярами уехали за город, в село Воробьево.

Интрига пустила в народ молву, что Москва сгорела от Глинских, родственников царя. Бабка его, княгиня Анна, будто разрывала могилы и из покойников сердца вынимала, высушив их, толкла, порошок сыпала в воду, а той водой, разъезжая по Москве, улицы кропила, от того-де Москва и сгорела. Громадный пожар 1547 года имел чрезвычайную важность не только потому, что потребовал от Иоанна IV большой строительной деятельности по восстановлению Москвы, но и потому, что произвел благодетельный переворот в душе царя, сблизил его с протопопом Сильвестром, автором знаменитого "Домостроя", Алексеем Адашевым и другими благомыслящими людьми, во главе которых стоял митрополит Макарий, и побудил Иоанна к личной работе по управлению государством. С этой катастрофы начинается блестящий тринадцатилетний период царствования Иоанна, прославленный завоеванием огромного Поволжского пространства от Казани до Астрахани, счастливой войной с Ливонией, изданием Судебника и целым рядом правительственных преобразований. Москва в это время видела впервые земский собор, слушала речь государя к народу с Лобного места *, была свидетельницей чрезвычайно важного церковного собора, так называемого Стоглавого. Но все это, равно как и страшный новый перелом в характере Иоанна, завоевание Сибири и прочие политические события, более относится к нашей общегосударственной истории, чем к истории Москвы как города, и по своей общеизвестности уже давно стало общим местом. Для нас же представляет больший интерес то, что касается памятников Москвы за это время, ее быта, ее тогдашней культуры. По приказанию царя были отстроены пострадавшие от пожара Успенский и Благовещенский соборы, Грановитая палата и дворец. Верх Успенского собора был покрыт вызолоченными медными листами.

Покорение Казани отразилось в Москве особыми памятниками. Приведенный выше рисунок изображает отправление войск из Москвы под Казань. С великим торжеством после взятия Казани государь возвратился в Москву. Народ встретил его на Яузе, в Росто-кине, а митрополит Макарий - у Сретенского монастыря и сказал царю речь, на которую отвечал и Иоанн. Здесь он облачился в царские одежды и шапку Мономаха и пешком с крестным ходом вступил в Кремль. Прежде всего покорение Казани дало Москве собор Покрова Богородицы, или храм Василия Блаженного, построенный молодым царем в память присоединения к России царства Казанского. "Известный всему свету этот памятник, - говорит И. Е. Забелин, - по своей оригинальности занял свое место и в общей истории зодчества и вместе с тем служит как бы типической чертой самой Москвы, особенной чертой самобытности и своеобразия, какими Москва, как старый русский город, вообще отличается от городов Западной Европы. В своем роде это такое же, если еще не большее, московское, притом народное диво, как Иван Великий, царь-колокол, царь-пушка. Западные путешественники и ученые исследователи истории зодчества, очень чуткие относительно всякой самобытности и оригинальности, давно уже оценили по достоинству этот замечательный памятник русского художества" ("Черты самобытности в древнерусском зодчестве").

Чужедумные же люди во что бы то ни стало стараются отвергнуть всякую самобытность и оригинальность в русском народе и пытаются доказать, что и храм Василия Блаженного построен или в индийском, или в арабском и мавританском стиле. Но теперь уже доказано, что все его элементы самобытно-русского характера, проявлявшегося в русском теремном, церковном и крепостном (башенном) творчестве. ("Образцы древнерусского зодчества в миниатюрных изображениях" Н. Султанова, "Памятники древней письменности".)

Ход постройки Покровского собора представляется таким: в память завоевания Казани, а затем Астрахани была начата эта многосложная работа с 1553 года деревянной постройкой храма Св. Троицы, что на рву (крепостном), к которому потом прибавлена церковь Покрова с приделами. В 1555 году был заложен каменный Покров о девяти верхах, оконченный уже в 1559 году, хотя и не совсем. Летописец записал следующее: "В лето 7068 октября, совершена бысть на Москве церковь Покров Богородицы, что у Троицы на рву, и после того сотворена бысть тое церковь; тут же у св. Троицы различными образцы и многими переводы на одном основании девять престолов совершено".

Священник И. И. Кузнецов нашел в Румянцевском музее рукопись "Летописец № 611", в которой оказалась вставка из другой рукописи, повествующая о закладке собора царем Иоанном IV вместе с митрополитом Макарием. Здесь названы и зодчие, которым было поручено сооружение собора. Это некий "Барма и Постник с товарищи".

Другим памятником в Москве покорения Казани является хранящееся у нас в Оружейной палате знамя, под которым стоял молодой царь во время штурма города. Воспроизводим этот примечательный стяг. На нем мы видим Нерукотворный образ Спаса, поддерживаемый двумя ангелами. Вокруг образа вышит тропарь: "Пречистому Твоему образу покланяемся, Благий, просяще прощения прегрешениям нашим, Христе Боже..."

Кроме этого, мы имеем еще ряд современных иллюстраций к казанской войне, сделанных московскими миниатюристами к "Царственной книге", хранящейся в Патриаршей библиотеке и в Летописце той же библиотеки. Приведенная выше и изображающая отправление войска в Казань миниатюра дает нам некоторое понятие о военном быте времени Иоанна Грозного.

До последнего подъема русского сознания у нас господствовали тенденции, что вся московская допетровская Русь - это сплошной и безрассветный мрак невежества. Теперь, когда мы освободили свои глаза от чужих очков, историческое зрение лучше видит проблески русской образованности и культуры даже в такое время, каким является эпоха Грозного царя. Не воспользовавшись еще возрождением наук и искусств, изобретениями и открытиями, мы в эту пору, конечно, отстали от Запада; но было бы в высшей степени неосновательно думать, что мы стояли тогда на уровне азиатских народов.

У нас была своя образованность. Представителями ее были ученый Максим-грек, митрополит Макарий, составитель громадного сборника произведений письменности, известного под именем "Великих Четьих-Миней", и летописного свода - "Степенной книги") протопоп Сильвестр, автор "Домостроя", князь Курбский, на конец, сам Иоанн IV и другие. Громадная библиотека Грозного которую недавно отыскивали в подземных тайниках Кремля, представляла богатейший фонд для русского образования.

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки