Человек и музыка: нетрадиционный подход к проблеме

Хоменков А. С.

"Из множества неразгаданных тайн мира самой глубокой и сокровенной остается тайна творчества."

Стефан Цвейг

Эти слова можно было бы поставить в виде эпиграфа не только здесь, но и к любой другой обобщающей работе, связанной с проблемой творчества. Обилие частных исследований творческого процесса нисколько не способствует прояснению его сущности. Напротив, по признанию исследователей, это обилие привело к тому, что "науку захлестнула волна бессистемности" (Пономарев, 1989, с. 23). При всем этом, исследовательский кризис выразился не только в отсутствии адекватной обобщающей схемы, но и в том, что определенные эмпирические факты остались как бы за пределами всяких возможностей их понимания.

К таким фактам можно, к примеру, отнести наличие в структуре многих высокодуховных произведений искусства пропорции золотое сечение. Эта же пропорция, как известно, широко встречается и в природе, что, кстати, является для современной науки также непонятным фактом. Но, в то же время, объяснить наличие золотой пропорции в искусстве простым подражанием природе невозможно. Ведь, кроме архитектуры и живописи, эта пропорция встречается еще и в музыке, где она развертывается во временном аспекте: к ней тяготеет положение кульминационных точек произведений и соотношение длительности их составных частей (Васютинский, 1990, с. 188).

При этом, такая математически правильная организация структуры музыкального произведения встречается и в народной музыке, где полностью исключается сознательный расчет (Розенов, 1982, с. 120). ( Пропорция золотое сечение - разделение какого либо отрезка на две неравные части так, что меньшая часть относится к большей, как большая к целому. Численно такое соотношение приблизительно равно 0,618.)

Другой, не менее загадочной закономерностью музыкального творчества является способность музыки оказывать воздействие на живые существа, в частности, на растения. Известно, что классическая музыка стимулирует жизнедеятельность растений, а рок - наоборот, угнетает. Все это хорошо известно, но совершенно не осмыслено философски. Можно, вероятно, говорить о том, что метафизические корни музыки находятся вне поля зрения современной цивилизации. Этот факт выглядит особенно парадоксальным на фоне известных исторических свидетельств о тесной связи самих истоков европейской философской мысли с музыкальным творчеством. Эта связь проявилась, как известно, еще у пифагорейцев.

Пифагорейцам принадлежит одно замечательное открытие: колеблющиеся струны производят при одинаковом натяжении гармоническое звучание в том случае, когда их длины находятся в простом рациональном соотношении. Известный немецкий физик и философ Вернер Гейзенберг назвал это открытие "одним из наиболее плодотворных", сделанных за всю историю человечества (Гейзенберг, 1987, с. 271). Оно показало, что в основе гармонии лежит математическая структура - сущность не вещественная, но умопостигаемая, идеальная. Гейзенберг подчеркивал: "именно в силу этого открытия в пифагорейском учении совершился прорыв к новым формам мышления. Оно привело к тому, что первоосновой всего сущего стало считаться уже не чувственно воспринимаемое вещество вроде воды Фалеса, а идеальный принцип формы" (там же, с. 271).

Можно предположить, что платоновское учение об эйдосах - идеальных сущностях, с которыми тесно связана жизнь нашего вещественного мира, в какой-то степени является отдаленным отзвуком пифагорейских опытов со звучанием натянутых струн.

Это предположение может показаться особенно правдоподобным, если учесть, что становление Платона как философа во многом происходило под влиянием пифагорейцев, дружба с которыми для него "оказалась очень плодотворной" (Лосев; Тахо-Годи, 1993,с.38).

Платоновские идеи оказались чрезвычайно популярными среди мыслителей последующих поколений. В частности, тот же Гейзенберг считал, что идеи Платона находят свое воплощение в структуре современной физики, которая, по его словам, в ХХ столетии "совершает очень отчетливо поворот от Демокрита к Платону" (Гейзенберг, 1958, с.65), то есть от материализма к идеализму.

Однако, столь значительная популярность платонизма и его всестороннее развитие не заполнили мировоззренческий вакуум, существующий вокруг закономерностей музыкального творчества. А этот вакуум действительно существует: растения вянут от рок-музыки, а в структуре наиболее одухотворенных классических произведений обнаруживается пропорция золотое сечение (Розенов, 1982, с. 156). И эти факты не в состоянии объяснить ни платонизм, ни какие-либо другие философские школы. В итоге складывается весьма странная ситуация: многие тысячи студентов с утра слушают лекции по философии, а вечером окунаются в мир музыки и при этом не задумываются о том, что между этими двумя мирами должна существовать определенная связь. Ведь философия призвана дать целостную и предельно обобщенную картину всего бытия, и если какой-то его феномен в эту картину не вписывается, значит дело в самой философии.

Что же могла упустить европейская философская мысль в своей многовековой истории, если в настоящее время она настолько же далека от понимания проблемы музыкального творчества, как и древние пифагорейцы?

Одной из характерных тенденций западноевропейского мышления последних столетий можно, вероятно, назвать имперсонализм, то есть обезличивание (Лосев, 1991, с. 215). Богатство живой человеческой личности осталось за рамками западноевропейского рационализированного миропонимания, ставшего в какой-то мере мировоззренческой основой всей современной цивилизации. Вместе с этим за рамками современного научно-философского мировоззрения, видимо, оказалась и возможность понимания проблемы творчества, в том числе творчества музыкального. Понять закономерности последнего можно, по-видимому, лишь тогда, когда нам станет доступно понимание сущности самого человека.

Человек всегда задумывался о той тайне, присутствие которой он в себе ощущал. Последние столетия были названы эпохой гумманизма, эпохой обращенности человека к самому себе.

В последние десятилетия стали слышны высказывания о наблюдаемом в настоящее время "антропологическом буме", "антропологическом ренессансе" и "антропологическом повороте в философии" (Гуревич, 1995, с. 3). Однако, несмотря на все это, сущность человека ускользает от понимания современных исследователей. В настоящее время нисколько не потеряли свою актуальность слова Макса Шелера, произнесенные им еще в 1928 году: "В наши дни человек стал для себя более проблематичным, чем когда-либо раньше... Мы теперь не имеем сколько-нибудь ясной и содержательной идеи человека. Увеличилось число частных наук, изучающих человека, но это больше запутало и затемнило, чем прояснило наше представление о человеке" (цит. по: Цанер, 1995, с. 160).

Другой исследователь - Габриэль Марсель - отмечает, что "чем больше мы толкуем и пишем о "личности", тем больше мы теряем ту конкретную реальность, о которой пишем, утрачиваем наше интуитивное знание о человеке" (там же, с. 160).

Итак, перед нами довольно парадоксальная ситуация: чем больше человек задумывается о себе, тем непонятнее для самого себя он представляется. Этот парадокс распространяется и на частные антропологические аспекты, в том числе на проблематику творчества. При этом, утрата интуитивного знания о себе самом является не только итогом "антропологического ренессанса" последних десятилетий, но и более глобальных имперсонолистических тенденций, широко распространившихся в западноевропейском мышлении в последние столетия - в ту эпоху, которую принято называть эпохой гуманизма.

Все это свидетельствует о наличии глобального кризиса современного миропонимания. Если усилия, производимые в частных сферах не приводят к каким-то ощутимым результатам, то это свидетельствует о ложности более общих мировоззренческих схем. В такой ситуации разумно поискать основу для осмысления проблемы человека и проблемы его творчества где-то в стороне от стержневого направления развития научно-философской мысли.

Если попытаться поискать выход из сложившейся ситуации, то прежде всего следует найти ту общемировоззренческую традицию, в которой тема человека получила бы свое наиболее полное развитие, где каждый человек считался бы существом личностным - свободным и неповторимым в своем индивидуальном бытии. Это безусловно помогло бы раскрыть и проблему творчества, в том числе творчества музыкального. Ведь музыку творит именно личность, и именно личностно-неповторимые черты мы улавливаем в музыкальных произведениях, узнаем в музыкальных звуках личности Баха, Моцарта, Чайковского.

Очевидно, что пропитанные имперсоналистическим духом философские школы нового и новейшего времени не могут служить основанием для разгадки проблемы человека и его творчества. Впрочем, такие же имперсоналистические тенденции можно обнаружить и в античном мышлении, где судьбе была предоставлена такая огромная роль, что "человеческая личность начинает мало чем отличаться от бездушных тварей" (Лосев,1992, с. 596), бытие которых определяется не свободой, но зависимостью от чего-то внешнего. Не является человек личностью и в восточных учениях, связанных с идеей перевоплощения - индуизме и буддизме, где неповторимые личностные свойства человека "размазываются" по разным индивидуумам, при этом не обязательно человеческой природы.

По-видимому, единственной надежной основой для разрешения проблемы человека может служить лишь христианская святоотеческая традиция, преимущественно ее ранние пласты, сформировавшиеся до VII столетия. Именно эта эпоха еще полностью свободна от тех имперсоналистических наслоений, которые несколько позже появились в западноевропейском мышлении. С другой стороны, это время знаменательно необычайно высоким взлетом христианской мысли, обусловленным, во-первых, общим высоким уровнем христианской духовной жизни и, во-вторых, той острой полемикой, которую св. отцам и учителям Церкви приходилось вести с представителями античной философии. В этой полемике христианская мысль оттачивалась и приобретала свою завершенную форму, включающую в себя и определенные фрагменты античной мысли.

Остановимся на некоторых фундаментальных положениях раннехристианского образа миропонимания, имеющих значение для разрешения загадки человека, а следовательно - и его творчества.

Глядя на окружающий человека пестрый мир феноменов, можно задаться вопросом: где истоки этого устойчивого многообразия? Почему из одних и тех же "строительных кирпичиков" мироздания - атомов и молекул - складываются столь различные в своей сущности и устойчивые в своем индивидуальном бытии феномены?

Христианская святоотеческая мысль, впитав в себя все лучшее, что она смогла обнаружить у античных мыслителей, предложила учение о логосах твари - трансцендентно-идеальном смысловом основании, присущем каждому явлению нашего мира. Источником этого смыслового начала, согласно святоотеческой традиции, является Сам Бог - Ипостасный Логос, Который слов-

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: варианты ответов, шпоры по гражданскому.



1  2  3  4  5 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки