Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11 | Следующая страница реферата



3. сочетание с предшествующим и последующим словом –В1 (both),

4. сочетание с двумя предшествующими словами — P2,

5. сочетание с двумя последующими словами—F2,

6. сочетание с двумя предшествующими и двумя последую­щими словами — В2,

7. все предложение—S (sentence).

 Каплан высчитывает для каждого случая процент редуци­рования многозначности. Редуцированием называется в данном случае отношение количества смыслов слова в конкретном кон­тексте к их количеству в нулевом контексте, т. е. к потенциаль­ному их количеству. Чем меньше эта дробь, тем больше степень редукции. Так, например, если потенциальное количество зна­чений слова равно 5, а количество значений в данном кон­тексте—2, то процент редуцирования равен 2/5, т. е. 40%. Если же количество значений в данном контексте будет сведено к 1, то степень редукции, естественно, будет больше: 1/5, т. е. 20%.

Выводы Каплана чрезвычайно поучительны; при этом хочет­ся отметить, что способ проведения эксперимента внушает до­статочное доверие. Каплан нашел прежде всего, что цепочка, со­стоящая из одного предшествующего и одного по­следующего   слова   (B1), по эффекту  редуцирования более продуктивна, чем контекст, состоящий из двух пред­шествующих или двух последующих слов ( Р2 и F2) н приближается к эффекту, даваемому целым предложением (S). Второй вывод гласит, что огромное значение имеет материальный тип контекста, т. е. то обстоятельство, что входит в непосредственное окружение: знаменательные ли слова, или слова, называемые автором «particles», куда он включает предлоги, союзы, глаголы типа will или do, артикли, местоимения и наречия типа there и др. Первый тип контекста дает значи­тельно большую редукцию многозначности, чем контекст, содер­жащий слова без конкретного лексического наполнения. Общие выводы Каплана сводятся к тому, что наиболее практичным является контекст, состоящий из одного слова слева одного слова справа от анализируемой многозначной лексемы. Если же одно из слов окружения — «particle», то следует «усилить» контекст до двух слов с обеих сторон. По материа­лам его эксперимента, коротенький контекст (трехчленная це­почка) уменьшает многозначность на 2/3: со средней многознач­ности в 5,5 значении до 1,5 или 2.

Изложенные нами результаты А. Каплана нашли широкое признание среди самых разных ученых различных стран. Ко­нечно, для окончательного решения вопроса о выборе мини­мального контекста следует учитывать специфику языка, мате­риал которого анализируется, а часто и специфику того или иного слова. Но несомненно и то, что идею «линейного контекста» Каплана можно применить в очень многих случаях. Метод контекстуального описания значении ставит перед исследователями еще одну очень большую трудность. Поскольку различные значения испытуемого слова как бы «решаются» через связи с другими словами, необходимо в максимальной мере «типизировать» контексты, определяющие значение слова. Если это возможно и нетрудно для контекста «грамматиче­ского», «структурного», то для лексического контекста опреде­ление «типа» слов, влияющих в том или ином направлении,— проблема, далеко не решенная. Вместе с тем для решения во­просов контекстуального плана,—да и не только для них,—эго важнейшая проблема, проблема № 1. Правильно говорит .Лукьянова: какими приемами здесь ни пользоваться (специаль­ные словари, списки слов, различного типа кодирование), общим у них будет то, что «все они упираются в категоризацию или классификацию слов»; для решения проблемы многозначности поэтому «необходимо установить семантические, смысловые клас­сы слов и определить их окружение, иначе говоря „спутников (the participant rnembeis) этих классов"».  Гарпер пишет, что подобные классы устанавливаются эмпирически, на основе на­блюдаемого исследователем поведения слов. Но несомненно. что чем тоньше и шире будет исследование, тем точнее будет и результат. Установление классов слов даст возможность опе­рировать не контекстом, выраженным словами, а контекстом, выраженным классами слов. Работа над установлением классов слов ведется, в частности, при составлении словарей-тезаурусов. Тезаурус в этом понимании—словарь, где слова сгруппированы по тематическим классам, которые членятся далее на подклассы, или секции и т. д. Слово благодаря своей многозначности может входить и целый ряд классов, получая тем самым различные номера. Слова сведены также и в алфавитные списки, где каждому сло­ву приписываются все номера групп, куда оно относится. Так, в Thesaurus of Words and Phrases, составленном P. M. Roget и изданном в Нью-Йорке в 1947 г., слово root имеет номера: 84-группа 'число' (root в математическом значении), 153—группа 'причина', 184—группа 'размещение, расположение' (в качестве глаголов 'прикреплять' и 'укореняться'), 211—группа 'основа­ние', 562—группа 'слово' и др. При анализе многозначного слова сравнение набора его тематических номеров с номерами синтаксически связанных с ним слов помогает определению данного его значения через совмещение их семантических полей.

Проблема распределения слов по классам остается, однако, и по сей день неразрешенной. Очень интересной представляется в этой связи попытка теоретического обоснования операций по выделению подклассов слов, сделанная А. А. Холодовичем. Говоря о синтаксически-валентных подклассах слов (на мате­риале глагола), он определяет такой подкласс  как ряд слов (в данном случае глаголов), которые, являясь ядром, имеют изотипное оптимальное окружение. Под изотипными окружениями понимаются окружения, выполненные формально тождественно, но различающиеся материаль­но. Так, при ядре загрыз всегда одно и то же окружение, со­стоящее из двух мест: Волк загрыз ягненка. Места могут быть заполнены разными словами, но окружения будут тождествен­ными. Оптимальным А. А. Холодович называет окружение, которое содержит минимальное необходимое число членов, т. е. «то окружение, для понимания которого нет необходимости ни в знании определенной ситуации, ни в знании определенного контекста».  Уменьшение такого окружения делает его недо­статочным, увеличение — избыточным.                     

Характерно, что в статье А. А. Холодовича, чрезвычайно ин­тересной по мыслям и материалу и посвященной теории под­классов слов, проскальзывают частности, которые как нельзя лучше показывают неразработанность пока что понятия подклассов большого класса слов. Так, например, утверждается, что в конфигурации (модели) я подарил ему книгу второй член окружения ядра подарил (имеется в виду, очевидно, ему) входит в «подкласс лиц или, по крайней мере, в подкласс одушевлен­ных». Однако таким вторым членом может быть библиотеке кружку, школе и подобные слова, не принадлежащие ни к под­классу лиц, ни к одушевленным. Вместе с тем на этом месте не может быть ни стол, ни шкаф, ни руки, ни много других слов Следовательно, второй член должен относиться к подклассу слов, куда входят названия одушевленных предметов и ряд слов cd значением собирательности. Эта группа, однако, не совпадает с тем, что называют «именами собирательными» в грамматике. Ср., например, слова дробь, листва, тряпье, которые входят в списки собирательных имен, а к данной группе не относятся. На­против, школа и библиотека, которые никто не причисляет к со­бирательным, в своем метонимическом переосмыслении обозначают коллективы школы и библиотеки и приобретают тем самым собирательный оттенок. Если их назвать одушевленно-собирательными, то они вместе с такими «классическими» одушевленно-собирательными, как детвора, молодежь и др., как раз пополняют группу слов, из которой черпаются элементы для замещения второго места в модели Я подарил ему книги. Отличаясь грамматическими свойствами от одушевленных имен (ср.: Я люблю брата, но Я люблю кружок, а не кружка), они объединяются с ними в подкласс по другим признакам, в част­ности по возможности участвовать в модели типа «а пода­рил б в».

Другим примером того, как «подводит» подкласс, может слу­жить такая мелочь: автор статьи считает оптимальным для ядра пронзил трехместное окружение. Однако это верно только в том случае, если первый член принадлежит к подклассу, скажем, одушевленных лиц: Я пронзил его шпагой. Здесь действительно обязательное (т. е. оптимальное) трехместное окружение. А если первым членом будет слово типа меч, то оптимальное окружение Установится двухместным: Меч пронзил рцку. Очень трудно сказать сразу, к какому подклассу следует отнести такие слова как меч, шпага, копье, нож и др., но ясно одно: это особая группа, отличающаяся от имен одушевленных и вместе с тем чем-то сходная с ними. Сходна она с ними тем, что может окружать глагол пронзить, обозначая если не лица, то во всяком случае достаточно «активные» предметы. Отличается же данный подкласс от одушевленных тем, что он входит в другое типовое окружеиие ядра пронзил, чем слова подкласса одушевленных (здесь - трехместное, там - двухместное окружение). Мы говорим все это, конечно, не для того, чтобы умалить качества талантливой статьи, а для того, чтобы подчеркнуть, с одной стороны, сложность и неразработанность понятия подкласса слов, а с другой — решающую его важность при всяком формальном описании языка. Огромное значение оно имеет, как говорилось выше, для описания правил сочетаемости слов. По существу только установление таких очерченных и перечисленных подклассов слов поможет, но меткому выражению Гарпера, отойти от болтовни о том, что «может быть», и «сделать смелый шаг вперед к определению того, что фактически существует».

Мы изложили здесь проблему контекстуального «решения», контекстуального «диагностирования» многозначности с точки зрения использования его в прикладной лингвистике. Однако мы думаем, что вопрос о разной синтаксической сочетаемости, воз­никающей при различных значениях полисемантичного слова, имеет самое непосредственное отношение к проблеме определе­ния того, сохраняет ли эта полисемантичная единица свое един­ство, свое тождество как слово. У нас возникает мысль, не мо­жет ли система сочетаемости слова, характер его окружений слу­жить критерием и масштабом для решения наболевшего вопро­са: разорвалась ли связывающая все значения слова оболочка и перешло ли накоплявшееся количество различий в новое качество? Иначе говоря, образовались ли уже два слова из когда-то единого полисемантичного целого, или слово тождественно самому себе и его оболочка цела, скрепляя и объединяя разно­образные смыслы чем-то общим для всех них?

Контекстное окружение слова может быть исследовано и уч­тено с достаточной формальной точностью на основании цели ком лингвистических данных. Может быть перечислен набор слов (вернее, подклассы слов), с которыми наиболее вероятным об­разом происходит сочетание, и может быть исключен набор слов (подклассы слов), с которыми сочетание невозможно или по крайней мере маловероятно. Далее могут быть описаны те грам­матические связи, которые типичны или нетипичны в том и в другом случаях. Из сравнения «участников» окружения и типо­вых моделей построения словосочетания для слова в одном зна­чении и для него же в другом значении можно будет решить. имеем ли мы дело с одной единицей, или с большим их количе­ством. Нам кажется, что если мы не обнаруживаем совпадения в «поведении» слова с разными значениями в речи как в отно­шении синтаксических связей, так и в отношении связей лекси­ческих, то говорить об одном слове уже нельзя. Оно распалось и дало жизнь двум, трем и т. д. словам.

Правда, в теоретических работах, посвященных проблеме тождества слова, часто отрицается, что различие синтаксических и лексических связей нарушает тождество слова. Рассмотрим этот вопрос подробнее.

Широко распространено вполне справедливое суждение, что морфологические изменения слова не затрагивают единства его как слова. Мотивацией этого утверждения служит, естественно. то, что возникающие при грамматических превращениях разно­видности будут лексически равны друг другу и будут поэтому одним и тем же словом (ср.: сад, сад-а, сад-у, сад-ом, сад-е я т. д. или: leit-e, leit-est, leit-et, leit-en и т. д.). А. Н. Смирницкий считает и другие видоизменения, а именно различия синтакси­ческого построения, в которых участвует слово, или разную его сочетаемость с другими словами, не затрагивающими тождества слова. Вот мотивировка его утверждения, почти дословно повторяемая в разных работах: «Эти грамматические ... особен­ности не уничтожают тождества слова, поскольку они выступа­ют в качестве обусловленных лексической семантикой; они пред­ставляются понятными и вполне оправданными особенностями данного значения слова. ... Если laugh означает вообще явле­ние смеха, то вполне мотивированным кажется и отсутствие до­полнения—слова, обозначающего объект, вызывающий явление смеха. Напротив, если имеется в виду такой объект, если в смехе находит выражение определенное отношение к кому-либо или чему-либо и смех, далее, превращается в насмешку, то, естественно, появляется и дополнение, и этот синтаксический момент оказывается, таким образом, закономерно связанным с особым лексическим значением».

В данной аргументации следует отметить два слабых места. Во-первых, факт «оправданности», «понятности» подобных изме­нений никак не может служить доказательством того, что перед нами не два слова, а одно. Во-вторых, можно ли быть так уверенным в том, что грамматические особенности обусловлены лексической семантикой? А не может ли быть и наоборот, что грамматические особенности употребления слова в специфическом контексте обусловливают появление и особых лексических значений? Зарегистрированы ли случаи, чтобы слово изменило свое значение, так сказать, в «голом виде», в нулевом контексте, без окружения другими словами, отражающими различные понятия? Как бы там ни было, данную аргументацию в пользу высказанного тезиса нельзя признать безупречной. И. В. Виноградов тоже придерживается взгляда, что разное участие слова с различными значениями в синтаксических строениях и лексических сочетаниях не нарушает единства слова, поскольку и такие видоизменения являются формами слова: «Смысловое единство слова сочетается с реальным или по-тенциальным многообразием его форм». Понятие формы слова Н. В. Виноградова расширенное: «В понятие грамматических форм слова включаются не только разновидности его морфоло­гической структуры, но и различные сочетания его с другими формами слов (это Виноградов называет лексико-синтаксической формой слова) или словами (по Виноградову, лекси­ко-фразеологическая форма слова).

Такие формы слова, как лексико-синтаксическая или лексико-фразеологическая, В. В. Виноградов приравнивает к морфологической; естественно, что при этом понимании нет и распа­дения единства слова: оно существует как единое целое в мно­гообразии своих форм.

Мы полагаем вместе с Виноградовым, что различия в синтак­сических и лексических сочетательных потенциях слова—явле­ние, несомненно, формального порядка, это характерные формальные особенности слова. Однако безоговороч­ное сближение этих формальных особенностей с морфологически­ми видоизменениями слова нецелесообразно, так как последние обязательно связаны с неизменностью лексического содер­жания слова (ср.: der Staat, des Staates или: вед-у, вед-ешь и т. п.) , в то время как особенности синтаксической и лексической соче­таемости связаны именно с изменяемостью лексического содержания. Так, русск, ключ соединяется с атрибутивной пред­ложной группой «от+имя» только в значении 'Schiussel', а не в значении 'источник' (ср.: ключ от двери, от комнаты, от дома), нем. Stock сочетается с порядковым числительным в значении 'этаж' (ср.: der erste, viert.e, zehnte Stock); нем. .ziehen связы­вается с именем в винительном падеже только в значении 'та­щить, тянуть', а не в значении 'двигаться, переезжать'. Зато в последнем случае, можно сказать, обязательно присутствие об­стоятельства пространственного или (реже) временного харак­тера (ср.: 'da's Gewitter zieht nach Westen; wir zogen zu Ver-wandten).

Таким образом, если синтаксическая или лексическая валент­ность слова и есть характернейшая формальная особенность слова, то она не сопоставима с морфологической формой его. в чем бы эта последняя ни выражалась: в морфемном изменении типа du wag-te-st рядом с wagen или в сочетании слов типа du hast gekampft рядом с Karnpfen.

Отсюда, по нашему мнению, следует: если можно утверждать. что морфологические видоизменения не нарушают тождество слова,.будучи только формами единого семантического содержа­ния, то в отношении других формальных особенностей слов этого утверждать нельзя: они связаны как раз не с единством лексического содержания, а с его расщеплением. Разная формальная одежда облекает здесь разное содержание. Не имеем ли мы тут дело с разными единствами формы и содержания, т. е. иначе говоря, с разными словами?

А. И. Смирницкий совершенно правильно утверждает: для того, чтобы лексические разновидности слова представляли собой варианты одного и того же слова (иначе говоря, чтобы не возникала омонимия), необходимо: 1) чтобы они имели общую корневую часть, т. е. выраженную в звуковой оболочке лексико-семантическую общность, 2) чтобы не было соответствия между материальными, звуковыми различиями и различиями лексико-семантическимн, т. е. чтобы первые не выражали последних. Таким образом, в вариантах слова мы видим либо лексическое различие, которое не выражается внешне, либо, напротив, внешнее различие, которое не выражает лексического различия. Примером второго у него служит английское наречие often и наречие oft; обнаруживая внешнее различие в фонем­ном составе, обе формы имеют, одно значение, а именно 'часто' и должны быть признаны вариантами (фономорфологическими) одного слова. Пример первой возможности— shade со значением 'тень, неосвещенное место' и shade 'оттенок'; различаясь только в семантическом отношении, они по звуча­нию совпадают полностью и поэтому тоже являются вариантами одного слова (лексико-семантические варианты). С другой сто­роны, shade в перечисленных значениях и shadow 'тень, отбра­сываемая предметом'—уже разные слова, так как тут налицо излишнее различие и различие семантическое. Смирницкий особенно подчеркивает, что «при наличии внешнего различия даже самое небольшое различие в значении ведет к разрыву тожде­ств слова».

Совершенно аналогично с изложенным рассуждает А.И.Смнрницкий и в отношении морфологических особенностей слова (особенностей парадигматической схемы): «... различия ... парадигм образуют различие между двумя словами лишь в том случае, когда различие парадигм служит средством выраже­ния другого, не грамматического, а предметного семантического различия...». Так, hang с формой прошедшего времени hanged и hang с прошедшим временем hung—разные слова, поскольку морфологическое различие сочетается здесь с различным лек­сическим значением (первое значит 'вешать (казнить)', а второе - 'вешать, висеть'); learn с прошедшим временем learnt и learn с прошедшим временем learned, не обнаруживающие никакого семантического различия (оба значат 'учиться'), не мо­гут быть признаны разными словами, а определяются Смирницким как грамматические варианты. Относя эту дифференциацию к немецкому материалу, мы определим, скажем, das Tuch со множественным числом Tucher и das Tuch со множественным числом Tuche как разные слова, так как морфологическая дифференциация сопровождает здесь лексическую (первое означает 'платок', второе—'сукно'). Колебания же множественного числа Thernen и Thernata при форме единственного das Therna создают лишь грамматические варианты слова, а не разные слова, ибо к этим колебаниям безразлична семантика слова; грамматические разновидности не выражают в этом случае различий в лексичес­ком содержании.

Таким образом, здесь, как и при разнице в звуковом оформ­лении (shade—shadow) даже самое небольшое семантическое расхождение ведет к разрыву тождества слова. Все это пред­ставляется нам правильным, однако мы делаем из приведенных выше положений Смирницкого не те выводы, которые делал из них сам автор, а именно мы находим необходимым применить их не только к звуковому и морфологическому оформлению слова.

Считая синтаксическую и лексическую валентность слова формальной особенностью слова (напоминаем: В. В. Виноградов прямо говорит, что она конституирует форму слова!) и вариации в отношении такой валентности вариациями офор­мления слова, т.е. внешними различительными признака­ми, мы предлагаем следующий тезис: при ясно выраженных различиях в способности слова вступать в синтаксические сочета­ния, синтаксические построения (синтаксическая сочетаемость, валентность), а также в сочетания лексические (лексическая со­четаемость, валентность) даже небольшое различие в значении ведет к разрыву тождества слова. Такие единицы, которые раз­личаются и значением, и формально синтаксически (сочетатель­ными потенциями), мы предлагаем рассматривать как разные слова.

Меру «ясно выраженных различий» можно получить, опреде­лив модели окружений исследуемых слов, типовые конструкции с ними и возможности сочетаний с определенными подклассами слов. При этом имеется в виду, конечно, вероятностная характе­ристика упомянутых формальных черт слова. Сравнение между собой таких формальных черт — назовем их «контурами» — опре­делит, совпадают ли они друг с другом, «налагаются» ли они  друг на друга и являются ли они тем самым равными или хотя бы подобными.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: рефераты бесплатно, рецензия на дипломную работу.

Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки