Завершение конфликта

Козер Л.А.

Некоторые социальные процессы являются конечными; это значит, что они определяются своим преходящим характером, а способы их завершения институционально закреплены. С заключением брачного союза заканчивается период ухаживания; завершение формального образования — это достижение цели обучения, ознаменованное выпускными экзаменами или торжественным актом. Другие социальные процессы, такие как дружба и любовь, не имеют четкой точки завершения. Следуя закону социальной инерции, они продолжают действовать до тех пор, пока их участники не предложат ясных условий их прекращения. К такого рода процессам относится социальный конфликт. Если, например, в игре правила ее ведения одновременно включают и правила окончания, то в социальном конфликте непременно должна быть установлена четкая договоренность между соперниками относительно его завершения. В том случае, когда не достигнуто никаких взаимных соглашений к некоторому моменту борьбы, ее окончание становится возможным лишь как следствие гибели по крайней мере одного из противников. Это значит, что завершение конфликта содержит в себе ряд проблем, которые не свойственны конечным процессам.

Различные типы конфликтов можно классифицировать в соответствии со степенью их нормативной регуляции. На одном конце континуума можно поместить полностью институционализированные конфликты (типа дуэли), тогда на его противоположном конце окажутся абсолютные конфликты, цель которых состоит не во взаимном урегулировании спора, а в тотальном истреблении противника. В конфликтах второго типа согласие сторон сведено к минимуму, борьба прекращается только в случае полного уничтожения одного или обоих соперников. По словам Х.Шпейера, «мир, завершающий абсолютную войну, устанавливается уже в отсутствие врага».

Разумеется, конфликты такого рода особенно изнурительны и дорогостоящи, по крайней мере для противников, силы которых приблизительно равны. Если соперники стремятся избежать «игры с нулевой суммой очков», исходом которой может быть либо окончательная победа, либо столь же безусловное поражение любой из сторон, они взаимно заинтересованы в создании механизмов, способных привести к обусловленному завершению борьбы. В действительности большинство конфликтов оканчивается раньше, чем побежденная сторона будет полностью разбита. Выражение «стоять до последнего, как правило,' оказывается только фразой. Сопротивление в принципе всегда возможно до тех пор, пока в лагерях враждующих сторон остается хотя бы по одному воину. Тем не менее схватка обычно прекращается задолго до наступления этого момента. Так происходит потому, что соперники договариваются относительно условий завершения конфликта.

Если абсолютные конфликты практически не допускают никаких соглашений по поводу их окончания, некоторым разновидностям высокоинституционализированных конфликтов присущи специфические точки завершения. Символические концовки дуэлей, испытаний «огнем и водой» и прочих состязательных видов борьбы служат их концентрирующим началом и придают им характер игры, автоматически определяя финал конфликта. Здесь подсчитываются очки, устанавливается линия финиша, фиксируется условно допустимая степень повреждений. Когда сумма очков достигает определенного числа, когда доказана та или иная разновидность причиненного ущерба или пересечена финишная черта, конфликт оказывается исчерпанным, а его результат очевидным как для победителя, так и для побежденного.

Если конфликт институционализирован не полностью, оценка сравнительной силы сторон оказывается нелегкой задачей, так что потерпевший может и не согласиться с фактом своего поражения либо вообще не знать о нем. Поэтому оба соперника, стремясь избежать лишних усилий, заинтересованы в том, чтобы момент выигрыша или пик борьбы, который делает невозможным дальнейшее предвосхищение победы, были бы обозначены как можно более четко. Окончание конфликта становится в этом случае проблемой, которую должны решать обе с порящие стороны. Завершение конфликта представляет собой социальный процесс, который хотя и обусловлен намерениями противников, все же не может быть выведен из них непосредственно. По замечанию Г.Зиммеля, «это специфическое предприятие не принадлежит ни миру, ни войне, подобно тому, как не принадлежит ни одному из берегов соединяющий их мост». Исход конфликта, без сомнения, связан с целями участников и с теми средствами, которые они используют. Его длительность и интенсивность будут зависеть от устремлений оппонентов, от имеющихся в их распоряжении ресурсов, наконец, от времени и усилий, которые потребуются для выработки окончательного решения. Тем не менее завершение конфликта, т.е. достижение согласия по вопросу о том, что следует считать истинным решением проблемы, выдвигает на первый план такие факторы, которые не связаны напрямую с действиями сторон и должны быть поэтому рассмотрены отдельно.

Завершение всех видов конфликтов (за исключением абсолютных) предполагает обоюдную активность соперников. Поэтому данный процесс нельзя трактовать как одностороннее навязывание воли более сильного партнера более слабому. Вопреки соображениям здравого смысла решающий вклад в окончание конфликта вносит не только тот, кто, вероятно, останется в выигрыше, но и тот, чей проигрыш уже предрешен. Как отмечает Г.Калахан, «войну навязывает победитель, но мир наступает благодаря усилиям потерпевшей стороны. Следовательно, чтобы понять мотивы заключения мира, надо принять во вникание точку зрения побежденного: война будет длиться до тех пор, пока последний не пойдет на мировую»'. Иначе говоря, неотъемлемым элементом победы оказывается готовность проигравшего пойти на уступки. Недвусмысленное признание своего поражения служит в данном случае доказательством истинной силы. Подобные действия Зиммель назвал «настоящим подарком побежденного своему более удачливому сопернику»', а способность делать подарки, как известно, является критерием подлинной независимости.

Если, таким образом, и победитель, и побежденный вносят равный вклад в дело завершения конфликта, они вынуждены заключить между собой некоторое соглашение. Как убедительно показал Шеллинг, «локализация войны предполагает установление ее границ... что, в свою очередь требует определенного согласия сторон или по крайней мере признания друг друга и взаимных уступок». Этот тезис применим не только для характеристики ведения конфликта, но и для его завершения. Для того чтобы погасить конфликт, стороны должны заключить договор относительно норм и правил, которые позволяют определить взаимное соотношение сил. Общность интересов вынуждает соперников принять такие правила, которые усиливают их зависимость друг от друга в самом процессе отстаивания антагонистических целей. Договоренности подобного рода способствуют самоликвидации конфликта; в той мере, в какой принятые правила соблюдаются, конфликт институционализируется и при обретает черты состязательной борьбы, о которой говорилось выше. Соглашения, в которых четко зафиксированы цели противников и оговорен момент будущего исхода борьбы, уменьшают длительность конфликта. Раз одна из сторон добилась своей цели, а другая приняла этот факт как знак своего поражения, конфликт исчерпан. Чем жестче очерчен предмет спора, чем очевиднее признаки, знаменующие победу, тем больше шансов, что конфликт будет локализован во времени и пространстве. В этой связи уместно вспомнить известный афоризм Дюркгейма: «Чем более человек имеет, тем более он желает, ибо удовлетворение потребностей порождает новые желания, не насьпцая прежних». Пределы, положенные «аппетитам» сторон их взаимной договоренностью, придают нормативно-конечный характер процессу, который как таковой не обладает способностью к самоограничению.

Иллюстрацией к сказанному могут служить примеры из истории тред-юнионизма. Ограниченные цели борьбы его экономического крыла содержали в себе не только возможности для урегулирования спорных вопросов, но и наглядные признаки наиболее удобных моментов для завершения схватки. Что же касается сторонников революционного синдикализма, то для них окончание забастовки всегда представляло мучительную проблему. Поскольку цель последних состояла не в улучшении капиталистического порядка изнутри, а в его ниспровержении, постольку они не могли согласиться на такой финал борьбы, который означал победу с точки зрения экономического тредюнионизма. Стратегия революционного синдикализма заведомо обрекала себя на провал, так как с этих позиций никакой исход забастовки не мог считаться приемлемым разрешением кон фликта, если он не означал уничтожения капитализма. Невосприимчивые к свидетельствам относительного успеха, игнорирующие всякие попытки к примирению, адепты революционного синдикализма не способны были использовать даже завоеванные ими частичные преимущества. Как это ни парадоксально, в данном случае именно слабая сторона требовала безусловного подчинения от своего сильного оппонента, провоцируя тем самым продолжение борьбы до полного истощения сил.

Приведенный пример показывает тесную связь между тем или иным исходом борьбы и специфическими целями ее участников. Чем ограниченнее их устремления, чем меньше жертва, требуемая от оппонента, тем больше вероятность, что побежденная сторона будет готова уступить свои позиции. Следует постепенно подводить проигравшего соперника к решению, что заключение мира будет для него более выгодно, чем продолжение войны. Подобное решение значительно облегчается в тех, случаях, когда требования победителя не выглядят чрезмерными'. Если жела ния последнего строго ограничены, как, например, в случае русско-японского конфликта 1905 г. или испано-американской войны, то процесс примирения оказывается относительно легким. Как только японцы преуспели в своем намерении приостановить продвижение русских на Дальнем Востоке, их цель была достигнута и они смогли позволить себе предпринять первые шаги в сторону мира, обратившись к Рузвельту с просьбой о посредничестве. Аналогичным образом США, разбив испанский флот и овладев Кубой, не были заинтересованы в дальнейших военных действиях против Испании на материке.

И все-таки, независимо от действий потенциального победителя, способствующих скорейшему завершению конфликта, последнее слово остается за побежденным. Что же в таком случае заставляет проигравшего признать свое фиаско? Здесь решающую роль играет не только объективная ситуация, но и соответствующее ее восприятие, так как только оно может привести столь желанную констатацию проигрыша. Как пишет Клаузевиц, «если мы хотим подчинить соперника нашей воле, нам следует поставить его в такое положение, которое покажется ему более тягостным, чем требуемая нами жертва»'. Это элегантное изречение тем не менее лишается смысла, если не будут определены критерии, руководствуясь которыми противник сможет в действительности оценить сложившуюся ситуацию. Разные противники могут иметь разные мнения по поводу тяжести своего положения или цены требуемой жертвы. Оценки подобного рода крайне трудны и не сводимы исключительно к рациональным соображениям или расчету. Их выбор значительно облегчается, если под рукой есть доступные, символические ориентиры, позволяющие овладеть наличной ситуацией.

Во всех тех случаях, когда война строго локализована (как, например, военные действия в XVIII в.), то или иное очевидное событие — штурм крепости, преодоление естественного препятствия и т.п. — служит для соперников символом успешной реализации намерений одного из них. Последующие уступки потерпевшей стороны означают полное и окончательное разрешение спорного вопроса. Если же нет таких ориентиров, доступных восприятию обоих противников, завершение конфликта осложняется.

Природа символических ключей-ориентиров может существенно варьироваться. Следовательно, вероятный победитель должен располагать точными сведениями о том, какие именно, символы его оппонент расценит как свидетельства своей неудачи. Если столица государства олицетворяет для его граждан ' само существование нации, то падение столицы будет воспринято как поражение с последующими уступками победителю.

Так, падение Парижа в 1871 и 1941 гг. символизировало для . большинства французов окончание войны, несмотря на то, что Гамбетта собрал новые значительные силы в провинции, а де Голль призывал к продолжению борьбы из Лондона. Только относительно небольшое число французов отказалось принять падение Парижа как знак военного поражения нации. Менее централизованные народы, для которых столица не обладает столь большим символическим значением, не воспринимают захват главного города страны как решающее событие войны. Претория и Блумфонтен сдались англичанам в 1900 г. Тем не менее, к большому удивлению британцев, сопротивление буров не прекращалось еще в течение двух лет, Британцы не могли понять, что для буров, занятых преимущественно сельским трудом, именно обширные сельскохозяйственные угодья, а не города являются символом нации. Для буров война закончилась лишь тогда, когда постоянная нехватка фуража, тяжелые условия и грабежи уничтожили их лошадей. Для человека, выросшего в седле, утрата лошади с неизбежностью означает поражение'. Точно также разграбление Вашингтона в 1812 г. не воспринималось американцами как свидетельство национальной катастрофы: символом национальной независимости, с их точки зрения, являлась не федеральная столица, а бескрайние просторы Америки. В других случаях символ неудачи вообще может быть не связан с захватом территории, а ассоциироваться, например, с гибелью или пленением харизматического вождя.

В структуре неприятельского лагеря указатели-ориентиры представлены как значимые символы поражения и победы. Поэтому для обеих сторон чрезвычайно важно обладать более подробными сведениями об отличительных особенностях социальной структуры и символов противника. Когда в кромешной тьме сталкиваются две абсолютно незнакомые армии, их обоюдное невежество мешает им договориться прежде, чем силы обеих окажутся на пределе.

Способность использовать в схватке символические знаки поражения или победы противника зависит не только от знания его организационной структуры, но и от внутренней динамики своего собственного лагеря. Внутренняя борьба может служить препятствием для признания той или иной совокупности событий в качестве недвусмысленного символа неудачи. Даже в том случае, если факт поражения признает большинство, вполне вероятно, что меньшинство будет по-прежнему отстаивать возможность дальнейшего сопротивления. Отдельные группы могут прийти к заключению, что лидеры, принимающие решения и согласившиеся положить конец конфликту, предали общее дело. Обширный материал для разногласий внутри каждого из враждующих лагерей содержит также условия заключения мира. Тем более, что в зависимости от переменчивой фортуны эти условия получают новые трактовки на разных этапах развития конфликта. Партии могут принципиально расходиться в оценке того или иного события, как имеющего решающее или случайное значение для исхода борьбы. Противоборство внутренних группировок будет тем глубже и ожесточеннее, чем менее интегрирована социальная структура. В интегрированных структурах внутреннее несогласие возбуждает и усиливает энергию групп, но если расхождения по поводу адекватности тех или иных действий затрагивают глубинные пласты общих верований, символы победы и поражения также могут оказаться различными для разных

В крайне поляризованных социальных системах, где внутренние конфликты разных типов накладываются друг на друга, единое прочтение ситуации и общность восприятия событий всеми членами системы вряд ли вообще возможны'. В условиях, когда группа или общество раздираемы враждой лагерей вне всякой объединяющей цели, заключение мира становится почти невозможным, так как ни одна из внутренних партий не желает принять определение ситуации, предложенное другими. В подобных обстоятельствах предпосылкой для заключения внешнего мира является урегулирование внутренних споров, а также пересмотр и окончательное определение баланса сил между враж дующими группировками. После Февральской революции в России Временное правительство, находясь под постоянным давлением крепнущей партии большевиков, было не в состоянии ни продолжать войну, ни достойно завершить ее. Как только большевики захватили власть, возобладало их понимание ситуации, и мир в Брест-Литовске стал реальностью.

Если социальная структура не подвергается столь сильным потрясениям и расколам, то и в этом случае для нее будет характерно неизбежное размежевание сил, а именно расхождение между социальной перспективой лидеров и точкой зрения масс. Несовпадение позиций подчинения и авторитета требует от стоящего во главе незначительных усилий для того, чтобы массы согласились с его интерпретацией событий. На первых этапах конфликта лидер призван убедить идущих за ним в оправданности их жертвы, т.е. в том, что борьба ведется во имя будущего благополучия всех слоев общества, а не только его верхушки. Точно так же в дальнейшем лидер должен доказать своим соотечественникам, что признание проигрыша продиктовано интересами всего общества, а не только соображениями вождей. Чтобы сделать поражение приятным, требуется, видимо, не меньше усилий, чем для того, чтобы стала желанной война.

Характерное отличие лидеров от ведомых не исчерпывается разным качеством их социальной перспективы; оно включает также уровень оценочных суждений, так как лидер обязан быть более. рациональным в своей интерпретации последствий конфликта и относительных преимуществ своей стороны. Вождь, который предвидит неудачу раньше, чем она станет достоянием массового сознания, должен разработать специфическую стратегию убеждения своих соотечественников: выгоднее будет такое толкование проигрыша, которое представит его как по крайней мере частичную победу. Достаточно часто возникает необходимость остудить пыл тех, кто следует за вождем, доказав им, что пережитое ими как поражение есть «на самом деле» частичная победа...

Разногласия внутри вражеского лагеря по поводу адекватного определения ситуации снова выдвигают на первый план важность символических ориентиров. Если лидер хочет облегчить тяжесть поражения, он должен призвать на помощь свое умение манипулировать системой символов, посредством которой массы ориентируются в текущих событиях. Например, в конфликтах между рабочими и администрацией многие событии, которые кажутся несущественными постороннему наблюдателю, могут нести высокий эмоциональный заряд для его участников. Возобновление работы несколькими забастовщиками или, наоборот, успех демонстрации, или поддержка со стороны официальных лиц и органов печати, выражающих собственное мнение, — все эти события могут иметь символическое значение для участников конфликта, т.е. способствовать возвращению к работе либо, напротив, укреплению надежды на скорую победу. Вот почему так важно для лидера умело оперировать символами, которые формируют массовое восприятие событий. Организатор забастовки должен знать, как закончить борьбу в удобный момент. Однако это. знание окажется бесполезным, если он не сумеет передать его рядовым участникам забастовки. Этот процесс нередко означает разъяснение массам сути одержанных ими частичных побед с тем, чтобы отвлечь их внимание от переживания относительных неудач.

Из подобных де йствий и складывается компромисс. В действительности компромисс, который многим рядовым участникам борьбы видится как «предательство вождей», обусловленной структурной позицией лидера по сравнению с ведомыми — позицией, которая позволяет воспринимать ситуацию во всей ее целостности, недоступной массам. Более того, роль лидера требует постоянных манипуляций внутригрупповыми точками напряжений для того, чтобы сохранить единство группы в неблагоприятных обстоятельствах. Эти манипуляции лидера будут оправданы даже в том случае, если достижение общегрупповой цели потребует жертвы. Используя терминологию Парсонса, можно сказать, что «поддержание системы» может иногда осуществляться путем снижения качества исполнения задачи.

Большинство конфликтов, действительно, оканчивается компромиссом, где достаточно трудно определить относительные преимущества той или иной стороны. Следовательно, необходимо различать между собой желание заключить мир и готовность признать себя побежденным: очень часто в наличии оказывается только первое. Стремление сторон к миру может быть вызвано очевидной невозможностью достичь цели, или непомерной ценой успеха, или, в более общей форме, осознанием меньшей привлекательности продолжения конфликта по сравнению с его мирным исходом. Во всех этих случаях противники вряд ли будут склонны признать свое поражение, несмотря на явные усилия найти выход из такого положения, при котором: никому не удается полностью одержать верх. В таком случае соперники вынуждены испробовать путь компромисса. Обсуждение возможности компромисса, который положит конец призрачной погоне за победой, предполагает адекватную оценку наличного положения вещей. Такой оценке, в свою очередь, будет способствовать наглядность и доступность показателей взаимного соотношения сил, о которых шла речь выше. С этой точки зрения, одна из ключевых функций посредника состоит в облегчении доступности этих показателей для враждующих сторон. Способность соперников вести переговоры зависит от того, насколько совпадают присущие им системы символов; общность символов обеспечивает тождество оценок в сложившихся условиях. Таким образом, символы победы и поражения самым непосредственным образом связаны с процессом преодоления ситуаций, когда в равной мере невозможны ни полный выигрыш, ни абсолютный проигрыш.

До тех пор пока соотношение сил участников конфликта не получило своей оценки, трудно дать соответствующую характеристику потенциалу, каждого из нас. Если же такая оценка достигнута, взаимное согласие становится возможным. Переосмысление сложившейся ситуации в ходе борьбы нередко высвечивает такие аспекты, которые прежде оставались в тени. Соглашению сторон способствуют четкие критерии оценки текущих условий. Возможность такого мира, который лишит обоих соперников преимуществ победителя, зависит также от единства мнений по вопросу о взаимном соотношении сил. Не меньшую роль играет здесь умение договаривающихся сторон красиво подать новое понимание ситуации своим соотечественникам. Так, во время корейской войны США не только избрали своим символическим рубежом Корейский перешеек, но сумели убедить и противника, и собственных граждан в своей решимости удержаться там во что бы то ни стало. Когда было пролито достаточно крови и обеим сторонам стало ясно, что победа любой ценой для них будет стоить слишком дорого, противники, сели за стол переговоров. Они стремились к компромиссному решению, которое было бы основано на реальном балансе политических и военных сил и выглядело убедительным в глазах обоих народов. Таким образом, сопоставительная оценка потенциалов противников действительно очень часто становится возможной только в ходе конфликта. Тем не менее период взаимных мучений будет гораздо короче, если в распоряжении сторон имеются наглядные свидетельства-символы, которые позволяют четко обозначить тот или иной исход борьбы и соотношение ресурсов и ее участников. Когда процесс применения этих символов высоко институционализирован, продолжительность и интенсивность конфликта уменьшаются. Поэтому изучение символов, которые побуждают к компромиссу или даже признанию своего краха, не менее ценно, чем осмысление символических стимулов к войне.

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки