Игровое поведение приматов и его антропогенетически значимые психологические особенности

Проблема генетических истоков человеческой игры как социального воспитательного по своей общественной направленности образования в настоящее время вновь становится достаточно актуальной для психологии. Причины тому двоякого рода: первая состоит в наличии неугасающей теоретической дискуссии в решении проблемы грани между животным и человеческим, между биологическим и социально-историческим в развитии; вторая связана с потребностью современной психологии глубже понять сущность антропогенетически значимых особенностей поведения приматов, исторически сложившиеся закономерности психического развития ребенка, в ходе которых игре принадлежит выдающаяся развивающая функция. Этот второй ракурс проблемы делает необходимым вливание новых фактов и психологических идей в понимание не только принципиальной разницы между игрой ребенка и играми животных, но и их эволюционной преемственности.

Причем игры животных должны рассматриваться дифференцирование в зависимости от положения того или иного вида в эволюционной систематике. Так, бесспорно, различны игры птиц и млекопитающих. В среде млекопитающих резко различны по содержанию игры молодняка копытных от игр детенышей хищников. Наконец, игры приматов, в особенности высших, резко отличаются от игровой активности прочих млекопитающих.

Существует немало исследований игрового поведения приматов, в которых анализируются преимущественно игра-преследование, игра-борьба, игра-агрессия, групповая двигательная игра; игры, связанные с овладением двигательными навыками и стадными отношениями, игры, имеющие исследовательскую направленность, игры — физические упражнения и другие формы игр. Особенностью всех этих . игр является видимая их несвязанность с удовлетворением витальных потребностей.

Вместе с тем определение и классификация игрового поведения у приматов представляется недостаточно разработанными вследствие того, что различные авторы не имеют еще общих критериев отнесения определенной формы поведения к игровому или неигровому. Так, японский исследователь Китамара ставит вопрос о том, что орудия, употребляемые обезьянами на воле, — это их игрушки, и спорит по этому поводу с известной исследовательницей Д. Гудолл, относящей использование орудий шимпанзе, безусловно, не к игровому поведению.

Однако Китамара ссылается на факт использования орудия там, где в нем нет нужды или проще было бы действовать рукой. Забегая вперед, замечу, что в наших наблюдениях за поведением молодняка павианов-гамадрилов было зафиксировано стремление обезьян отяготить предметом какие-либо свои действия, если они имели игровую направленность. Например, бег по склону с палкой в руке, карабканье по стене с камнем, зажатым в руке или паху (у шимпанзе), и т.д. Вместе с тем отмечается, что игра приматов, по-видимому, не столько служит развитию в игровой форме навыков стадного образа жизни (сравни с играми детенышей хищников, например), сколько ведет к получению опыта, который увеличивает разнообразие поведенческого репертуара данного животного, повышает его адаптивность к сообществу и успешность решения разнообразных задач, возникающих ежедневно.

Таким образом, игра приматов существенно отличается от игры других высших млекопитающих тем, что служит не столько упражнению видотипических форм поведения, сколько способствует обогащению индивидуального опыта молодых животных, повышая тем самым уровень психической регуляции их жизнедеятельности.

Во время неоднократных поездок в Сухуми мне довелось достаточно подробно наблюдать поведение обезьян в условиях больших вольеров (площадью в 2—4 га), в малых вольерах (около 100 м2), в условиях клеточного содержания и, наконец, при вольном обитании обезьян в горной лесистой лощине в 12 км от г. Туапсе (Урочище Пасека). Различные условия содержания накладывали свой отпечаток на поведение детенышей и подростков обезьян. В общем, можно заметить, что игровое поведение было тем беднее и однообразнее, чем бедней были условия жизни детенышей. Причем, пожалуй, наиболее благоприятным фактором была нормальная или близкая к нормальной стадная структура. Там, где детеныши находились одни, без взрослых особей, их игровое поведение было особенно тусклым (в малых клетках).

Интересно, что в сравнительно небольшом вольере (бетонный ступенчатый пол; фонтан с бассейном для питья; лестница, ведущая на полки перед домиком для ночлега) при наличии нескольких самок-матерей с детенышами эти последние играли очень активно и разнообразно. Игровая активность этих детенышей дала нам материал не менее полный, чем при наблюдениях в большом вольере и на воле. Несомненно, в большом ландшафтном вольере и на воле, в лесу, предметная оснащенность игрового поведения была еще разнообразнее.

В задачу моих наблюдений входило описание и классификация игровых форм поведения. Следует сделать существенную оговорку: задача классификации форм игрового поведения затруднялась отсутствием критериев различения игрового поведения от неигрового, но сходного с ним на основании видимого отсутствия витальной мотивации этого поведения. Например, различного рода предметные манипуляции могут рассматриваться и как игровые действия, и как ориентировочно-познавательные. (исследовательские), поисковые, пищевой направленности.

Методика наблюдений независимо от привходящих обстоятельств состояла в следующем: избирался какой-либо один детеныш или подросток и наблюдатель прослеживал содержание его деятельности, отмечая в протоколе формы поведения игрового типа, в том числе и когда он вовлекался в общение с другими. В отдельных случаях велась документальная фотосъемка.

Результаты наблюдений за игровым поведением детенышей и подростков в условиях вольного содержания

Наблюдались преимущественно групповые игры. Наиболее распространенным был игровой бег друг за другом при соблюдении небольшой дистанции или ходьба гуськом, напоминающая «поезд», описанный Л.А. Фирсовым применительно к молодым шимпанзе. Отмечались многочисленные случаи погони детенышей друг за другом. Интересно, что отдельные подростки и молодые самки раскачивались над водой горной речки, сидя на гибких ветвях прибрежных деревьев. При переходе этой речки некоторые из молодых особей нарочито затрудняли себе переправу, следуя по камням в наименее удобных местах и повторяя эти переправы с одного берега на другой без видимой надобности.

Другая форма игрового поведения носила, если можно так выразиться, более массовый характер: мною были замечены две территории, где молодняк регулярно резвился в часы дневного отдыха основного стада и вечером, когда стадо медленно начинало продвигаться к месту ночлега. Названные территории, занимавшие приблизительно по 50—100 м2 каждая, бросались в глаза тем, что земля в этих местах буквально лоснилась, отполированная телами обезьян, избравших эти места для своих двигательных игр. Для того чтобы содержание этих игр стало более понятным, нужно представить себе топографию сложившихся мест игрищ. В одном случае местом дневных игр был пологий склон холма с каменистыми выходами. «Игрище» зияло глинистым боком на фоне зеленой травы и кустов, покрывавших весь склон. Этот склон использовался обезьянами для сталкивания и вскарабкивания. Иногда отдельные детеныши и подростки, распластываясь всем телом на глинистой и слегка сырой поверхности склона, водили ладонями вытянутых рук перед собой, иногда они в этой позе соскальзывали вниз. Очевидно, что следствием такого многократно повторяющегося скольжения становились параллельные друг другу отполированные борозды на глинистой почве склона.

Другой ландшафт был еще более интересным для наблюдателя в связи в тем, что его рельеф, резко пересеченный рвом с крутыми неравновысокими берегами, давал основание считать, что был он выбран именно потому, что предоставлял наибольшие, при относительной безопасности, трудности для быстрого лазанья, прыжков и бега. Интересно, что детеныши и подростки приходили на ристалище, когда близился заход солнца и стадо шло, минуя это место игр, на ночлег. Как только последняя взрослая обезьяна проходила мимо, молодняк, прервав игры, устремлялся достаточно степенно, по контрасту с только что происходившим двигательным буйством, к месту ночевки. Двигательные игры молодняка в вечерние часы состояли в следующем: спихивание друг друга со склона вниз, карабканье по склону вверх и попытки увлечения с собой назад под откос тех, кто сидит наверху; пробежки по дну рва с быстрым галопированием по его склону, попытки выбраться из рва в наименее удобных для этого местах. Интересно, что некоторые детеныши гуськом карабкались по стволу тонкого дерева на более низком берегу рва, а затем, перебравшись на ветки и прогибая деревце своим весом над оврагом, повисали на самых тонких концах ветвей, держась за них передними лапами, а задними пытались схватить других детенышей, засевших на той стороне рва за большим гниющим бревном. Когда такой висячий игрун срывался или его стаскивали, повисал следующий, и так без конца. Однажды на деревце забралась и молоденькая самочка, но как только дерево затрещало под ее тяжестью, она спрыгнула и принялась разгонять более легких и шустрых детенышей.

Важно отметить, что игровое поведение составляет почти исключительную особенность молодняка, а взрослые особи почти не играют. Их поведение чаще всего связано с поиском пищи, взаимным исследовательским поведением, которое в условиях вольного содержания почти невозможно отличить от пищедобывательного. Однажды, в первой половине дня, мне довелось наблюдать, как группа из трех взрослых самок вышла на отмель в излучине горной речки и расположилась возле пней и дерева с вывороченными корнями, вынесенными на этот миниатюрный пляж паводком. Обезьяны вырывали из песка какую-то траву с мочковатым мочалистым корневищем, рассматривали ее, а затем специфическим, очень близким к аналогичному человеческому, действием выбивали растение об коряги, стряхивая песок с их корней. Затем корни подвергались повторному рассматриванию и обтряхиванию. Редко обезьяны скусывали что-то с корней.

Приходилось наблюдать также, как обезьяны, взрослые и более молодые, но не детеныши, подойдя к воде, смотрели на нее, плескали ее рукой или «мутили» воду, помешивая ее обеими руками.

В другом случае я обнаружила целую рощицу (что-то около 30 молодых деревьев-грабов): каждый ствол был оголен от корней примерно на 60—100 см и зиял белизной, в то время как кора, расщепленная на узкие ремешки, была задрана вверх наподобие балетных пачек. Было ясно, что это следы своеобразной деятельности обезьян. Ясно также, что исходным здесь было поглощение вяжущих компонентов древесной коры, о чем писал Л.А. Фирсов в своих наблюдениях за поведением шимпанзе на озере Язно. Однако искалеченных деревьев было много, и едва ли удовлетворением потребности в вяжущих веществах можно было объяснить оголение стволов описанным выше способом. Я установила свой наблюдательный пункт вблизи рощицы и в конце концов заметила 2—3 обезьян, поведение которых пролило свет на происхождение этих древесных «пачек».

Оказалось, что обезьяна подгрызает кору внизу, затем оттягивает узкий кусочек коры вверх, как ремешок, и тянет до тех пор, пока может. Эти действия перемежаются иногда, но не всегда, с лизанием обнажившегося ствола. Затем обезьяна оттягивает ремешок коры, отходя от дерева в сторону. Если ремешок не оттягивается вверх, то обезьяна тянет его, становясь на задние ноги и отступая по возможности дальше от ствола. Наконец, она начинает подскакивать вверх, не выпуская из рук кончик ремешка, а иногда даже подскакивает разогнавшись. Исчерпав свои возможности максимально высокого отъединения ремня коры вверх по стволу, обезьяна переходит к подобным же следующим ремешкам и т.д.

Вместе с тем некоторые обезьяны не дерут кору, а лижут уже обнаженные ранее участки ствола.

  Приведенные выше три описания неспецифического по отношению к игре поведения могут, однако, дать основание заключить о возможности перерастания ориентировочно-исследовательского поведения в игровое там, где повторность выявленного эффекта превращается в стимул повторения действий его вызывающих. Здесь, образно говоря, мотив деятельности оказывается лежащим в ней самой, это — игра, если следовать определению А.Н. Леонтьева.

В целом наблюдения за поведением павианов-гамадрилов, содержащихся на воле, позволяет сделать выводы о том, что:

— игровое поведение проявляется преимущественно у детенышей и подростков и выражается в двигательной активности, которая направлена на повторные преодоления затруднений при передвижении по пересеченной местности (замечено, что такая двигательная активность происходит, когда рядом есть другие детеныши, и часто сопряжена с их взаимодействием в игровом плане);

— игровое поведение молодняка на воле реже связано с предметными манипуляциями, но чаще с макропредметной средой — особенностями ландшафта, которые исследуются детальнейшим образом;

— игровое поведение взрослых особей в большей степени приближено к ориентировочно-исследовательскому поведению и носит порой характер репродуцирования полученного эффекта в действиях с предметами — элементами окружающей среды.

Результаты наблюдений за игровым поведением павианов-гамадрилов в условиях содержания, близких к естественным (большой ландшафтный вольер)

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: отчет по практике, понятие культуры, реферат безопасность.



1  2  3  4  5  6  7 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки