Предыдущая страница реферата | 34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44 | Следующая страница реферата

VI. НА ПОРОГЕ НОВОГО ЗАВЕТА
От эпохи Александра Македонского до проповеди Иоанна Крестителя

БУДДИЗМ, ЙОГА И ИНДУИЗМ

Ашока Индия, 272-232 гг. до Р.Х.
Определенные моменты истории можно обозначить словами: торжество духа.
Таким временем, бесспорно, был расцвет буддизма в Индии при царе Ашоке (272-
232 гг. до Р.Х.).
В начале царствования он проявил себя как человек суровый и даже жестокий. Согласно легенде, добиваясь трона, царь умертвил своих сводных братьев и без колебаний казнил неугодных людей. Во время войны с восточным княжеством Калингой Ашока перебил более ста тысяч человек и угнал в плен сто пятьдесят тысяч. Рассказывали, что пленных он подвергал страшным пыткам и посылал на каторжные работы.

Но наконец все эти зверства стали тяготить самого Ашоку. По преданию, мужество некоего монаха-буддиста, попавшего в царские застенки, пробудило в царе угрызения совести и способствовало коренной перемене как характера, так и политики Ашоки.

Рис. 120

Сурья, бог Солнца. XII в.

Около 264 г. до Р.Х. царь принял буддизм, и последующие годы его правления не перестают вызывать удивление.

Обратившись к Будде, дхамме и сангхе1, Ашока торжественно объявил, что потрясен горем людей, пострадавших от войны, и что расправы, подобные последней войне, никогда больше не повторятся. Он требовал, чтобы ему сообщали о делах в любое время, не боясь оторвать от работы и отдыха.
Заботился Ашока и о здоровье подданных, сажал рощи, строил лазареты, по его приказу было вырыто много новых колодцев. Главной своей задачей Ашока считал «обеспечение счастья в этом и том мире».

Правление царя-буддиста — явление почти неправдоподобное, исключительное во всей мировой истории. Оно показало, какой силой могут стать религиозно-нравственные принципы, реализованные в жизни общества.

Рис. 121

Рождение Ситы. XV в.

Заслуги царя-буддиста несравненны, и не на нем лежала вина за противоречия, обнаружившиеся в доктрине Будды, когда она вошла в соприкосновение с миром.

________________________________________________________________

1 Дхамма (пали, священный язык древне-индийских культов) то же, что дхарма, мировой порядок, закон, также учение Будды; сангха — буддистская община. Будда, дхарма и сангха — так называемые «три сокровища» буддизма.

Рис. 122

Хари Хара.

Божество с атрибутами Шивы и Вишну. 1730 г.

«Царственная йога» Патанджали
Индия, ок. 180 г. до Р.Х.
Одних йога интригует своей экзотикой и небывалыми феноменами, других в ней привлекают способы сохранить и укрепить здоровье. Но, хотя во всем этом немало от профанирующей* моды, сам по себе интерес к йоге вполне оправдан.
Если буддистская мораль представляет собой одну из вершин дохристианской этики, то йога сконцентрировала в себе тысячелетний опыт самоуглубления и психотехники, не имеющий себе равных в древности. Став школой духовной собранности, аскезы и созерцания, она неоспоримо заняла свое место в ряду великих достижений человечества.

Еще в III тысячелетии до Р.Х. на индийских печатях изображались фигуры, сидящие в йогической «позе лотоса». Это доказывает, что йога зародилась в доарийские времена среди аборигенов страны.

Важнейшие принципы йоги сформулировал гуру Патанджали, автор «Иога- сутры».

Размышляя о Божестве, человек не мог не задавать себе вопрос: почему
Оно недоступно людям с такой же очевидностью, как явления видимого мира или достижения мира внутреннего? На это брахманизм отвечал: Священное близко,
Оно рядом, Оно во всем, Оно в тебе; но ты не в состоянии созерцать Его, ибо весь погружен в ложное и бренное. Поэтому ты можешь узнать о Нем лишь из писаний или собственных умозаключений. Непосредственное же восприятие Бога должно предваряться подготовкой, которая сделала бы тебя способным к постижению тайны Единого и Вечного. Этой-то цели и служит йога.

Рис. 123

Воплощение Вишну в виде вепря. Х—Х/ вв

В процессе медитаций и упражнений не Бог открывается людям, но — человек обретает самого себя. К Небу нельзя подняться одними человеческими усилиями. И если природу (в том числе и собственную) мы исследуем сами, то
Богопознание есть встреча и взаимодействие двух начал, двух воль. В «Иога- сутре» же все начинается и кончается человеком.

________________________________________________________________________
_________

1 Профанация в узком смысле слова — исполнение священнических функций лицами, не имеющими соответствующего статуса, т.е. непосвященными; в широком — распространение в упрощенном и искаженном виде сложных специальных воззрений.

Индуизм
Индия между II в. до Р.Х. и сменой эпох
Выход индуизма на авансцену истории совершился почти без борьбы, как бы незаметно. Этому способствовала, во-первых, склонность индийцев сближать различных богов, что создавало терпимость между их почитателями. Вторая особенность индуизма тоже связана с пантеистическим мирочувствием. Любая вера стремится найти средства для одоления дистанции между человеком и
Высшим. Пантеизм же просто игнорировал эту дистанцию. Убеждение, что все миры пронизаны Божеством и тесно спаяны между собой, создавало чувство близости Священного; поэтому религии, населявшие Вселенную сонмами духовных сил, всегда имели особую притягательность.

Вместе с архаическими богами вернулись и многие доарийские обычаи.
Первобытный тотемизм обрел второе дыхание, хотя истолковывали его уже по- новому: поскольку Бог может проявляться во всем, то горы, растения, животные должны восприниматься как Его воплощения. Нигде, кроме, пожалуй,
Египта, культ животных не держался так стойко, как в Индии. Почитание коров, обезьян, змей и по сей день остается неотъемлемой чертой индуизма.

Рис. 124

Вишну, спускающийся с небес (Избавление слона) VI-VII вв.

Впитав в себя разнородные обряды, верования и суеверия, индуизм стал сам походить на фантастическое переплетение форм, украшающих фасады индийских храмов, где боги и демоны, люди и звери образуют единый узор — картину многоликого бытия.

Мифы об аватарах1, чарующие легенды о Раме и Сите, о любовных похождениях пастуха Кришны были лучшими проводниками индуизма, который отдавал должное всем сословиям, занятиям и возрастам. Эта емкая религия привлекала всех: отшельников и воинов, земледельцев и горожан. Она открывала двери вековым церемониям, признакам и обычаям. Индуизм стал верой народа, он неразрывно сросся с его богатой культурой и питал ее. Все это обеспечило индуизму победу над последователями Будды.

Такова была духовная ситуация на берегах Ганга, когда там появились первые проповедники Евангелия. Но если эллинистический мир был их миром, то
Индия осталась для апостолов чуждой и малопонятной. Поэтому успех миссии был там весьма ограниченным. Лишь много веков спустя христиане научатся ценить духовную мудрость Востока и смогут говорить с ним на его собственном языке.

________________________________________________________________________

1 Аватар, или аватара, автара (санскр.) — в индуистской мифологии бог, пришедший к людям в облике смертного существа.

ГРЕЧЕСКАЯ МЫСЛЬ
Человек в меняющемся мире
Запад и Восток, IV—III вв. до Р.Х.
Из всех периодов древности прообразом XIX и XX вв. в наибольшей степени может служить цивилизация эллинизма.

Первым потрясением для греков стало «открытие мира». В походах
Александра Македонского они столкнулись с многими народами древней утонченной культуры. Воины и пришедшие вслед за ними торговцы и колонисты на каждом шагу сталкивались с удивительными для них явлениями. Миновав пустыни и заснеженные хребты Азии, они попадали в города со странной, на их взгляд, архитектурой; их поражали звуки неведомых языков, чужеземные верования и обычаи. Диковинные идолы, алтари огнепоклонников, индийские аскеты, человеческие жертвы, с одной стороны, и запрет приносить в жертву даже животных — с другой, непонятные законы и обряды — словом, было от чего прийти в замешательство.

Еще раньше философы подточили веру в незыблемость устоев государства.
Разрушительные идеи софистов, проекты Платона, исследования Аристотеля привели греков к убеждению, что гражданский порядок — нечто условное, целиком зависящее от воли людей. Политическая жизнь полиса лишается традиционных точек опоры, народу становится все труднее нести бремя свободы.

Рис. 125

Триера. VI-V вв. до Р.Х.

Рис. 126

Александр Македонский. Мозаичная картина в Помпеях. Фрагмент. II в.

Этим пользуются диадохи — полководцы, преемники Александра. Македонец показал им заразительный пример. Образ юноши, покорившего полмира и объявившего себя богом, стоит перед ними как предел честолюбивых мечтаний.

Навсегда прошли времена маленьких царств или республик, где для решения дел на площади могли собраться все полноправные жители. Не удался и опыт федерации, свободного союза стран. Многонациональная империя — эта гробница свободы — по самой своей природе требует сильной власти. Непрочность связи ее частей, спаянных лишь силой оружия, постоянно дает о себе знать. Поэтому правительству приходится держать наготове машину подавления и увеличивать аппарат чиновников.

Дерзкая мечта Александра перемешать все население державы, превратив его в один народ, управляемый царем-богом, не осуществилась. Однако и эллины, и «варвары» отныне оказываются в одной упряжке как царские подданные. Это положение, ранившее самолюбие греков, компенсируется для них тем, что эллинистическая культура становится ведущей в Азии и Северной
Африке. Ее каноны прочно выкристаллизовались за века: от крито-микенского периода до времени Перикла и Аристотеля. Она покоряет своей удивительной цельностью и завершенностью.

Двинувшийся при Александре на восток поток греков-переселенцев не иссякает в течение столетия после его смерти. Покровительствуемые царями колонисты из Афин, с Архипелага, из Ионии проникают все дальше в глубь Азии и Африки. Простонародный язык греков (койне1) начинает играть роль универсального. Он позволяет грекам хотя бы отчасти ощущать себя дома всюду: и у берегов Аму-Дарьи, и у границ Индии.

Мир постепенно становится эллинским; в то же время меняется и само эллинство: стремление к комфорту, чувственность, изнеженность и любовь к роскоши сменили простоту и строгость, которые ценились прежними поколениями. В литературе и искусстве также намечается тяга к изысканному, возбуждающему нервы, эротическому. Многие писатели того времени указывают на признаки повсеместного нравственного упадка.
В развитом обществе отход от религии всегда сопровождается разгулом суеверий. Заклинатели, знахари, толкователи снов и маги прочно и надолго обосновываются в городах. Мыслящие люди ищут ответа у философов, влияние которых возрастает как никогда раньше. Философия впервые становится популярной во всех слоях общества. Философы заняты не судьбой Вселенной и человечества, а участью индивида. Среди эллинистических мыслителей мы прежде всего видим моралистов и учителей жизни. В этом они сближаются с мудрецами Индии и Китая, которые проповедовали в ту же эпоху.

Греческая философия выступает теперь не столько как наука для любознательных, сколько как панацея, сулящая человеку спасение и внутренний мир. Четыре школы времен эллинизма: скептическая, эпикурейская, киническая и стоическая — получают широкое распространение в массах.

________________________________________________________________________

' Койне — разговорный язык, на котором общались между собой носители разных греческих диалектов. В койне диалектные особенности были стерты, что способствовало взаимопониманию.

Эпикур и скептики Афины и Элида, III в. до Р.Х.
Сын бедного афинского переселенца Эпикур (341—271 гг. до Р.Х.) провел детство на острове Самое, родине Пифагора. Мать его была заклинательницей злых духов и зарабатывала на хлеб своим искусством. Эпикур еще ребенком вынужден был сопровождать ее, когда она ходила по домам, воюя с демонами, и ужас от постоянной близости чего-то зловещего повлиял на мальчика: отечественная религия предстала перед Эпикуром в отталкивающем виде, отождествляясь с ремеслом матери.

Высылка эмигрантов из Афин заставила Эпикура в 322 г. уехать в Малую
Азию. Там он скитался несколько лет, изучая философию, читая лекции и терпя порой крайнюю нужду. Постепенно у него сложилась собственная система взглядов. Стержнем эпикурейства стала не космология, а новое отношение к жизни.

В тридцать два года Эпикур начинает проповедовать свою доктрину и излагать ее письменно. Летом 306 г. он возвращается в Афины, где быстро находит учеников, ставших его преданными и любящими друзьями. Неизменно спокойный и просветленный, он делает их как бы членами одной семьи. По примеру слушателей Платона и Аристотеля они приобретают для Эпикура участок земли близ Дипилонских ворот. Туда, в тенистый сад, сходятся все желающие принять участие в беседах мудреца. Философ угощает их хлебом и родниковой водой и учит находить радость в самом простом и необходимом.

Рис. 127

Эпикур. IV-V вв. до Р.Х.

О чем же велись беседы среди мирт и цветов Эпикурова сада?

Начать с того, что философ, считая Вселенную скоплением атомов, тем не менее всегда отклонял обвинения в нечестии или атеизме. «Боги существуют, — заявлял он. — Познание их — факт очевидный. Но они не таковы, какими представляет их толпа».

Эпикур не признавал ничего чисто духовного и даже природу богов рассматривал как материальную.

Их бытие рисовалось ему вершиной мирового совершенства, и потому он считал их свободными от такой тяжкой обязанности, как руководство миром.
Мир людей и мир богов, согласно Эпикуру, — две почти ничем не связанные сферы. Следовательно, это должно устранить всякий страх перед божественным.
Столь же бессмыслен и страх перед Судьбой.

Человек должен выкинуть из головы и мысль о смерти. «Смерть, — доказывал Эпикур, — не имеет никакого отношения к нам: ибо то, что разложилось, не чувствует, а то, что не чувствует, не имеет никакого отношения к нам». Смерть не касается ни живых, ни мертвых, «так как для одних она не существует, а другие — уже не существуют».

Покончив, таким образом, с «самым страшным из зол», Эпикур пребывает в уверенности, что нашел секрет счастливой жизни. Тщеславие, властолюбие, алчность, распутство — все это, по мнению философа, болезни, которые изнуряют человека, лишая его внутреннего равновесия. «Благополучие и счастье не в обилии денег, не в высоком положении, не в должностях каких- либо или силе, но в свободе от печали, в умеренности чувств и расположении души, полагающих (всему) пределы, назначенные природой».

Проповедуя воздержание, Эпикур полагает, что нравственное поведение естественно для человека, что сама природа его направлена к добродетели. Он проходит мимо трагических конфликтов личности, которые с такой силой изображали Софокл и Еврипид.

Эпикур не признает ничего, что стояло бы над людьми, требуя от них борьбы с миром и с собой. Библейский Иов восставал против зла, требовал справедливости, ибо знал, что мир и человек имеют высшее предназначение.
Эпикур же не верит ни в осмысленность мира, ни в конечную Правду и кротко приемлет жизнь такой, какова она есть.

Так же, как эпикурейство, кратчайший путь к нерушимому внутреннему миру предлагал и скептицизм.

Патриархом скептиков считается Пиррон (365—275 гг. до Р.Х.) из пелопоннесского города Элиды. Подобно Эпикуру, он искал секрет счастья, понимая его как свободу от оков мира.
Признав, что чувства не дают подлинной картины бытия, а разум не способен давать неоспоримые доказательства, скептики возвели сомнение в принципы, полностью отрицая объективную ценность любого теоретического утверждения.
Они считали, что мы обречены жить одними «мнениями», что нет рационального критерия, который был бы достаточно прочным фундаментом мировоззрения. В этом бесспорная заслуга пирронистов в истории мысли.

Практический же смысл философского скепсиса виделся в воздержании от суждений, в невозмутимости, бесстрастии. В этом пункте Пиррон сомкнулся в
Эпикуром, и греческая мысль еще раз пересеклась с буддийской. Путь Пиррона вел к тупику, между тем как человек искал выхода, искал решения коренных жизненных проблем.

«Жить согласно природе!»
Афины и Коринф, V—III вв. до Р.Х.
Принято думать, что толпы оборванных молодых людей, которые слоняются по дорогам и улицам больших городов, появились только в нашу эпоху, пресыщенную цивилизацией. Между тем античный мир тоже знал своих «хиппи»; они во многом были похожи на нынешних, хотя, в отличие от них, исповедовали ясную и законченную философию опрощения.

Подобные взрывы отвращения к цивилизации сопровождали ее многие века, от Лао-цзы до Руссо и Толстого. Это явление неслучайное; оно тесно связано с противоречиями, изначально присущими цивилизации.

Самая серьезная попытка «вернуться к природе» исходила из мысли, что человек должен искать руководства и чем-то, стоящем над ним. В качестве такой основы часто называли «естественный Порядок», отражающий Божественное бытие. «Все выходит хорошим из рук Мироздателя, все вырождается в руках человека», — говорил Руссо, выступая против условностей и искусственности цивилизованной жизни. В Греции выразителями этого протеста стали киники.
Теоретические основы их учения довольно слабы; кинизм не столько теория, сколько способ существования. А в эпоху, когда люди теряли почву под ногами, этот вызывающий и в то же время равно доступный и беднякам, и пресыщенным образ жизни помогал самоутверждению личности.

Рис. 128

Диоген и Александр Македонский. Рельеф. Копия картины. IV в. до Р.Х.

Среди киников наибольшую, правда, несколько скандальную известность получил Диоген Синопский (400—323 гг. до Р.Х.). Желание опроститься приняло у него гротескные формы. Человек образованный, писатель и моралист, он стал ходить по улицам полуголым, ночевать в большом кувшине из-под зерна
(«Диогенова бочка»), лакать воду, как собака, отправлять естественные нужды при всех, заявляя: «Что естественно, то не постыдно». Он даже пытался есть сырое мясо.

Одно огорчало его: мало было людей, желающих следовать его примеру. Он ходил по улицам с фонарем среди бела дня, заявляя, что тщетно ищет хотя бы одного настоящего человека.

В III в. до Р.Х. кинизм стал очень популярен. Но именно тогда это учение начинает деградировать. Киники незаметно превращаются в «циников» в современном смысле слова. Они проповедуют животный эгоизм, учат равнодушно переносить смерть близких. Уроки трудолюбия сменяются оправданием паразитизма, аскетизм — умением жить за чужой счет.

Цивилизация несет в себе много темного — но не такова ли участь всего созданного человеком? Пороки цивилизации — его пороки. В то же время нельзя не признать, что и в цивилизации человек реализует заложенные в нем творческие возможности. Киники, как говорится, вместе с водой выплескивали и ребенка. Негативное отношение к городской жизни они переносили на культуру вообще, отдавая предпочтение полуживотному образу жизни, а это было уже настоящим посягательством на дух и культуру.

Тем не менее, кинизм не прошел бесследно в истории мысли. Очистив его от юродства и крайностей, стоики положили некоторые его принципы в основу своего мировоззрения, ставшего самым влиятельным в эпоху эллинизма.

Первые стоики
Афины, 315-200 гг. до Р.Х.
Нравственная дилемма для стоиков удивительно проста. Им непонятна драма воли, которая в своих метаниях парализует разум. Для них бессмыслицей звучали бы слова апостола Павла: «То, что ненавижу, то люблю», ибо они считали, что разум желает только добра. В силу же разума они верили беспредельно.

Стоицизм стал своеобразной формой бегства от мира. До конца последовательный стоик свободен от привязанностей, как йог или буддистский монах. У него нет семьи, нет желания славы, нет жажды наслаждений.
Удовольствие в его глазах — глупость. Он суров, трезв, ничему не удивляется, ничего не страшится. Он равнодушен к любым превратностям жизни.
«Ваше счастье — не нуждаться в счастье», — обращается он к людям.

Создать новый тип религии стоицизм был не в состоянии, да, в сущности, и не претендовал на это. Для большинства своих сторонников он оставался только «идеологией», а религия — это жизнь.

МУДРЕЦЫ ВЕТХОГО ЗАВЕТА
Человеческая мудрость и Премудрость Божия
Иерусалим, 420-400 гг. до Р.Х.
Книги Библии, написанные между 400 и 200 гг. до Р.Х., говорят о напряженной духовной жизни: о спорах, исканиях и новых поворотах религиозной мысли.
Притчи, Иов, апокалиптические писания, Экклезиаст подобны пикам подводного хребта, подножие которого скрыто в глубинах вод. По ним мы можем хотя бы отчасти судить о том, чем жил тогда Израиль.

Рис. 129

Улица в Иерусалиме

Мудрецы спокойно делали свое дело: собирали древние притчи, слагали псалмы и поэмы, составляли антологии. Для них важнее всего было не опровергать кого-то, а делиться своими думами о человеческой жизни и ее путях. Так возникла Книга Притчей Соломоновых.

Один современный писатель заметил: когда переходишь от чтения Пророков к Притчам, кажется, будто спускаешься с неба на землю. И в самом деле, эта книга содержит главным образом мысли о семейной жизни и воспитании детей, о занятиях горожан и земледельцев, о дружбе и честности, бедности и богатстве, трудолюбии и праздности.

За житейскими сентенциями книги стоит нечто гораздо большее, чем кажется на первый взгляд. На примере Притчей мы видим, как Откровение, не ломая естественного хода человеческой мысли, медленно проникает в ее недра и в конце концов приводит к познанию воли Творца.

У греков мудрость подчас сама по себе считалась добродетелью. В Книге
Притчей, наоборот, именно добродетель почитается истинной мудростью, ибо мудр не тот, кто имеет много знаний о мире (что это в сравнении с самим миром?), а тот, чья жизнь согласуется в велениями Божиими. Нарушение Его воли есть безумие или род самоубийства.

При этом мудрец вовсе не склонен считать добро «естественным» и легким.
Он слишком хорошо знает предрасположенность человеческой натуры ко злу.
Людям отнюдь не свойственно повиноваться голосу совести и разума.

Этот библейский реализм не позволяет мудрецу искать источник нравственности в самом человеке. Опорная точка этики должна находиться выше, в сверхприродном мире. Выбирая между добром и злом, которые человек обнаруживает в себе, он должен следовать добру как закону, установленному
Творцом. Подлинная мудрость неотделима от веры, от стремления выполнять заповеди. Мудрость как исполнение велений Сущего противостоит греху и немощи в человеческом бытии.

Уже не первый раз в дни скорбей и сомнений обращался Израиль к Сущему.
И вот снова он возвышает голос, чтобы говорить со своим Господом. Этот поразительный диалог мы находим в самой трагичной и героической книге
Библии, книге, носящей имя Иова.

Иов
Иудея, ок. 400 г. до Р.Х.
Книга Иова, поражающая глубиной мысли и поэтической красотой, издавна привлекала богословов и философов, художников и поэтов. Ее перелагал
Ломоносов, Гёте использовал ее сюжет в прологе своего «Фауста», Пушкин говорил, что в этой книге заключена «вся человеческая жизнь»; он специально изучал еврейский язык, чтобы переводить «Иова».

Рис. 130

Несчастия Иова. Г. Доре. Гравюра

Рис. 131

Иов на гноище. Г. Доре. Гравюра

Почему страдает невинный?

Великие греческие трагики — современники автора Книги Иова — чаще всего искали ответа на этот вопрос в идее родового возмездия или в тайном, пусть даже неосознанном, грехе (как то было с Эдипом). Индийцы ссылались на перевоплощение и Карму1. Ничего подобного нет в Книге Иова. Она отрицает наследственную вину, а в прологе Сам Ягве признает героя «непорочным, справедливым, богобоязненным и далеким от зла» (Иов 1:8). Бог как бы гордится его верностью и, указывая на Иова Сатане, называет его Своим
«служителем». Тем самым вопрос о трагической судьбе праведника поставлен в предельно ясной, безоговорочной форме.

Иов — не помазанник, не пророк, не мученик, взявший на себя грехи людей; он просто человек, один из многих. Поэтому все попытки видеть в нем прообраз Христа лишены основания. Единственное, что выделяет Иова, — праведность. И не она ли должна была, согласно общепринятым взглядам, оградить его от всякого зла? Между тем он — безупречный и чистый — подвергается самым жестоким испытаниям. Значит ли это, что человек не может больше рассчитывать на справедливость? Кто же в таком случае Он, Вершащий пути мира, и какое место Он предназначил на земле человеку? Иов как бы говорит от лица Авеля и всех идущих за ним жертв.

Трудно почувствовать всю глубину отчаяния Иова, если не знать иудейских представлений той эпохи о человеке. Для Библии человек — не «пленный дух», но целостное живое существо, единство духа и плоти.

Когда разрушается связь духа и плоти, человек, по мнению иудеев, фактически исчезает. Египетские жрецы, греческие философы и последователи индуизма уже давно прониклись верой в то, что бытие личности не кончается с последним вздохом. Пусть они понимали посмертие по-разному, но это было обширное духовное пространство, которое развертывалось перед человеком, сознававшим себя бессмертным.

Ветхий Завет этой перспективы был долго лишен. Свет веры озарял для иудея только земной мир. Подлинной жизнью в его глазах обладал один Сущий.
Все остальное получило от Него лишь временное бытие. Смерть возвращала плоть земле, а душу увлекала в царство теней, куда не проникал свет Божий.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: система реферат, характер реферат, изложение с элементами сочинения.



Предыдущая страница реферата | 34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки