Свт. Иоанн Златоуст как толкователь Священного Писания

Священное Писание является одной из форм Божественного Откровения. В нем во всей полноте (насколько это возможно в письменном виде) Господь открывает людям путь ко спасению, а так как не может быть для человека большей задачи, чем достижение жизни вечной, то можно с уверенностью сказать, что Библия для человека – самая важная книга из всех,. которые когда-либо были написаны.

Вместе с тем Священное Писание отнюдь не является неким магическим средством, гарантирующим человеческое спасение при условии, что человек регулярно использует его по назначению (для чтения) и без крайней нужды не вступает с ним в полемику (это и есть основная ошибка многих протестантов «второй волны»). Это – текст, который не существует без читающего и понимающего (причем по-своему) ума. Если бы это было иначе, то не было бы нужды в другой форме Божественного Откровения – Священном Предании, в котором важное место занимают творения Отцов Церкви. Задача этих творений – не подмена собой Священного Писания, как пытаются представить дело противники Православия, а наиболее полное раскрытие его истинного смысла. Если уж каждому человеку и свойственно толковать текст соответственно своему духовному и интеллектуальному уровню, то наиболее целесообразно было бы обратиться к опыту тех, для кого Священное Писание было не просто предметом теоретического интереса, но эталоном и руководством всей их жизни.

Одним из наиболее выдающихся толкователей Священного Писания и был Иоанн, архиепископ г. Константинополя, живший во второй половине 4 века от Р.Х., и прозванный за свой дар красноречия Златоустом.

Иоанн был родом из богатой и знатной христианской семьи, где получил благочестивое воспитание, в котором наибольшее участие принимала его мать.

Позже уроки благочестия, полученные им в юности, были закреплены его наставниками, в числе которых были Мелетий Антиохийский, Диодор, аскет Картерий [см.1,стр.206].

В 398 г. Иоанн Златоуст был призван на константинопольскую кафедру, где и взял на себя подвиг нравственного воспитания христиан. А необходимость этого труда была очевидна.

Вторая половина 4 века была тем временем, когда гонения на христиан со стороны язычников уже давно прекратились, и когда христианство начало свое победное шествие по Римской Империи уже не в качестве одной из множества других религий, но религии господствующей, адептами которой становились люди разных званий, общественного положения, занятий, а также разных талантов и способностей.

С одной стороны, это было хорошо: именно в 4 веке наблюдается расцвет святоотеческой мысли, достижения которой становились достоянием широкий масс людей.

Но была и негативная сторона: если в первые три века христианства тяжелое положение Церкви и гонения на нее требовали от ее членов стойкости, мужества, а особенно высокого нравственного уровня и глубокой веры, то в 4 веке в Церковь пришло много людей, живущих по страстям мира. Эти люди не особо интересовались вопросами вероучения и их связью с жизнью христианина. Христианство становилось для многих религией «по умолчанию»: «Задача нравственного перевоспитания общества и народа стали перед Златоустом в это время с особой силою, У него было впечатление, что он проповедует людям, для которых христианство стало лишь модной одеждой»[1,стр.207].

В результате этого в среде членов Церкви наблюдалось падение веры и нравов, и эти явления были более опасны для Церкви, чем все скорби прошлого: «сама многочисленность христиан его смущала – «тем больше пищи для огня»… и с горечью говорил он о наступившем благополучии: «безопасность есть величайшее из гонений на благочестие … безопасность рождает беспечность, расслабляет и усыпляет души, а диавол умерщвляет спящих» … Златоуста смущал нравственный упадок … молчаливое снижение требований и идеалов»[1,стр.207].

И Златоуст считал своим долгом бороться с такой скрытой апостасией, формой же борьбы он избрал проповеди, в которых важное место уделялось взаимосвязи евангельский идеалов с повседневной жизнью христианина.

Именно поэтому в его литературном наследии ведущее место занимают экзегетические произведения, раскрывающие эту связь.

Перу Златоуста принадлежат следующие экзегетические труды: Беседы на книгу Бытия, на Псалмы, на книгу пророка Исаии, на Евангелия от Иоанна и от Матфея, на Деяния апостолов, а также беседы ко всем посланиям апостола Павла.

Так как Иоанн получил богословское образование в Антиохии, в своих трудах он стал продолжателем традиций антиохийского богословия и экзегетики, основу которым положили такие его представители, как Феофил и Евстафий Антиохийские, пресвитер Дорофей, Диодор Тарсский, для которых было характерно сдержанное отношение к аллегоризму и активное использование противопоставлений и полемики. [см.1,стр.219]. Поэтому Златоуст, как последователь своей школы, остается в своих толкованиях всегда реалистом: «Его экзегезис – … ясный, простой, почти совершенно чуждый аллегоризации, но зато изобилующий типологическими толкованиями. Его мысль невозможно изложить систематически…»[2,стр.255].

Типологическими приемами Златоуст пользовался шире, чем кто-либо другой. Например, типологически связаны некоторые события Нового и Ветхого заветов – распятие Христа и принесение в жертву Исаака: «Как здесь овча принесено вместо Исаака, так и словесный Агнец принесен в жертву за весь мир… там возлюбленный и истинный сын, и здесь возлюбленный и единосущный Сын… »[3,стр.524]. Таким образом, особенность типологических приемов толкования, применяемых Златоустом, заключалась в том, что объяснялся смысл события, а не слова, которым оно выражено. «Ветхий и Новый завет для аллегориста суть две системы толкования, два мировоззрения, но не два этапа домостроительной истории. в этом и заключается ирреализм аллегорического метода. Исторический реализм не превращает Библию в мирскую историю Даже Феодора Мопсуестийскаго не следует принимать за историка-позитивиста. И для него … события Ветхаго Завета прообразуют грядущее, пророчествуют.… Еще более это для Златоуста»[1,стр.221].

Преимущество подобного метода в том, что с одной стороны, сохраняется доступность для понимания текста практически каждым человеком, вне зависимости от его духовного и интеллектуального уровня, а с другой – избегается излишний буквализм, тормозящий глубокое осмысление Св. Писания.

Что же касается соотношения буквального и иносказательного смысла, особенно при чтении Ветхого Завета, то Златоуст советовал придерживаться «золотой середины»: «иное надобно принимать так, как сказано, а иное не так, как положено там, – как, например слова: волки и агнцы будут пастись вместе; другое же двояко понимать, удерживать чувственное и принимать мыслимое, как напр., возношение сына Авраамова; в агнце египетском представляем образ страдания»[цит.по:4,стр. 326].

Таковы особенности экзегетических приемов, примененных Златоустом в толковании Св. Писания.

Темы же, рассматриваемые в этих творениях, различны. Однако более всего его волновали те вопросы, которые были связаны с теми искушениями и пороками, от которых страдали жители новой столицы. И здесь проявился контраст между Златоустом и его слушателями: «По своим взглядам на жизнь святой Иоанн Златоуст был человеком до-Константиновской эры. Он всегда говорил людям в глаза все, что о них думал… Этот недостаток непосредственно следовал из его строго христианского отношения к миру. О чем бы ни говорил Златоуст, он всегда интересовался этической стороной ситуации и неизменно соотносил это со Священным Писанием»[2,стр.256].

Важнейшее место он уделял теме богатства и бедности, а также пороков, связанных с материальными благами – сребролюбия, стяжания. Во многих главах его толкования на Евангелия от Матфея он обличает их.

Златоуст хотя и был сторонником социального равенства, однако коммунистом его назвать нельзя – злом для него была не столько частная собственность, сколько неправильное, страстное к ней отношение: «Нет никакой пользы в деньгах, когда бедна душа, и нет никакого вреда, когда душа богата» [3,стр.808]. обличается же Златоустом сребролюбие – страсть к стяжанию богатства любыми средствами: «… нет ничего беззаконнее сребролюбивого. Действительно, такой человек и сам себя продает, и делается общим врагом вселенной, когда скорбит, что земля не приносит золота вместо колосьев… отвращается всякого дела, чрез которое нельзя приобрести денег… ненавидит всех, бедных и богатых: бедных из-за того, как бы они не пришли к нему когда-нибудь просить милостыню; богатых за то, что он не имеет их богатства… Наоборот, свободный от всего этого и любящий истинную мудрость, счастливее всех». [3,стр.807]

Именно в сребролюбии видит он мотив предательства Иуды: «Если ты хочешь узнать, отчего Иуда сделался таким, то найдешь, что он погиб от сребролюбия… Поистине, сребролюбие ужаснейшая из всех страстей. Отсюда расхитители гробниц, отсюда убийцы, отсюда войны и битвы, отсюда всякое зло, какое бы ты не назвал» [3,стр.806]. Следует отметить, что Златоуст весь мотив предательства Иуды сводит именно к этой страсти, по крайней мере, в толковании на Матфея другую интерпретацию найти затруднительно. И здесь можно наблюдать еще одну особенность его проповедничества.

Чтобы понять это, можно привести одно толкование этого события известным мистиком сталинских времен Даниилом Андреевым в своей «Розе мира»: «Субъективный мотив предательства Иуды заключался в том, что Христос Своим вочеловечением разрушил в душе Иуды еврейскую мечту о Мессии как о национальном царе, владыке мира. Эта мечта горячо пылала в сердце Иуды всю его жизнь до самого дня его встречи и Иисусом, и ее крушение было для него великой трагедией. В божественности Иисуса он не испытывал ни малейшего сомнения, и предательство явилось актом смертельной ненависти, отчетливо осознанным богоубийством. Тридцать сребреников, вообще мотив жадности был лишь наскоро предпринятой маскировкой: не мог же он обнажать перед людьми истинных мотивов своего преступления!»[5,стр.123]…

… Златоуст – один из Учителей Церкви, Андреев – матерый оккультист, пусть даже более симпатизирующий христианству, чем, например, Рерихи или Блаватская, но все же бесконечно далекий от Евангелия и святоотеческого богословия. Но нельзя не заметить, что последний попытался более глубоко, нежели свт. Иоанн, интерпретировать эти евангельские события, и в определенной мере ему это удалось. Почему же так поверхностен Златоуст?

Во-первых, дело в том, что «…Он никогда не забывал, что он пастырь душ, а не оратор, и что его задача не в том, чтобы раскрыть или развить до конца ту или иную объективную тему, но в том, чтобы тронуть живое сердце, склонить волю и разум»[1,стр.211]. Он ставил себе задачу бичевать те пороки, которые имели место в реальной жизни, от которых страдали его ближние. И для этого он и прибегал к помощи Св. Писания.

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки