Жизнь и творчество Климента Александрийского.

Сидоров А. И.

Конкретных данных относительно жизни этого "дидаскала" сохранилось очень немного [28]. Полное имя его - Тит Флавий Климент; родился он ок.150 г. в языческой семье. Местом рождения его, скорее всего, являются Афины, хотя св.Епифаний Кипрский высказывает некоторые сомнения на сей счет (в "Панарии" 32,6 он замечает, что одни говорят о Клименте будто родом он афинянин, а другие - что александриец). Вероятно, именно в Афинах прошли детство и юность Климента и здесь он получил первоначальное образование. Почти нет сомнений в том, что первоначально сам Климент, как и его родители, был язычником. На данный факт он сам весьма прозрачно намекает в своём сочинении "Педагог" (I,1,1), где говорит, что благодаря Богу Слову "мы, отрекаясь от ветхих мнений, молодеем для спасения" [29]. Можно предположить, что с юных лет Клименту были присущи жажда истины, поиски подлинной мудрости и религиозная пытливость [30].

Как предполагает Г.Барди, точные детали, сообщаемые Климентом относительно элевсинских мистерий и их специфичной терминологии, позволяют думать, что в молодые годы Климент был посвящен в эти мистерии [31]. Такая пытливость молодого искателя истины заставила его много путешествовать и обращаться к различным учителям, о чем свидетельствуют его собственные слова в приведённой выше выдержке из "Стромат". Поскольку имён своих наставников (за исключением Пантена) он, как говорилось, не называет, то относительно них остаётся только строить догадки. Из наиболее вероятных первое имя, приходящее на ум, есть имя Афинагора. Не случайно, поэтому, А.И. Сагарда с большой долей уверенности говорит, что Афинагор "был одним из учителей Климента и, именно, первым из них" [32]. Вторым, возможно, являлся Татиан, с произведениями которого Климент был хорошо знаком [33]. Однако здесь мы не выходим за рамки чистых предположений.

Лишь о Пантене можно сказать с точностью, что он стал главным и любимым учителем молодого "любомудра" (здесь напрашивается аналогия с Аммонием Сакком и Плотином). С "сицилийской пчелой" Климент познакомился ок.180 г. и с этого момента Александрия стала как бы "второй родиной" его. Примерно с 190 г. Климент становится помощником ("ассистентом") Пантена в преподавании, а после смерти своего учителя (видимо, незадолго до 200 г.) возглавляет александрийскую школу. Блаж. Иероним (О знам. мужах,38) сообщает об этом так: "Климент, пресвитер александрийской церкви, ученик Пантена,... после его смерти управлял в Александрии церковным училищем и был в нем наставником в христианской вере для оглашенных".

Когда Климент был рукоположен во пресвитера, остается неизвестным. Впрочем, следует заметить, что в новое время, в связи с одним высказыванием самого Климента в "Педагоге", его пресвитерство ставится под сомнение [34]. Данное сомнение возникло вследствие уточнения текста творений Климента в новом критическом издании их. В старых изданиях спорное место "Педагога" (I,37,3) звучит следующим образом: "Если мы, предстоятели Церкви, состоим пастырями по примеру доброго Пастыря (Ин.10,11-14), а вы - овцы, тогда..." (перевод Н.Корсунского). В новом же издании О.Штёлина смысл фразы совсем иной: "если предводители церквей суть пастыри, по образу доброго Пастыря, то мы - овцы". Однако подобное сомнение не представляется серьезно обоснованном: новое и более корректное прочтение текста свидетельствует лишь о том, что к моменту написания "Педагога" Климент являлся мирянином ("лаиком") - а это отнюдь не исключает его рукоположения во пресвитера после написанния данного сочинения. Более того, свидетельства других источников (например, послание Александра, которое будет приведено ниже) подтверждают сообщение блаж. Иеронима об иерействе Климента.

Во всяком случае, можно предположить, что служение иерея и служение "дидаскала" были для Климента неотделимы друг от друга. По словам И. Ливанова, "с энтузиазмом убеждения, что звание огласительного учителя есть самое высшее служение, приближающееся к служению Самого Иисуса Христа, есть служение посредника между Богом и людьми, Климент вступил в отправление своих обязанностей. Вероятно, вместе с этим назначением соединено было и посвящение его в пресвитеры Александрийской школы; пресвитером его называют святый Александр Иерусалимский, Иероним, Никифор и Фотий, хотя ни один не указывает на время принятия этого сана. С этого времени начинается период славных трудов Климента для Церкви. Его обширная начитанность в греческой литературе, философии и Священном Писании, блестящее красноречие, высокий нравственный характер, наконец, педагогическое искусство, соединенное с авторитетом церковного сана, - все это вместе должно было производить сильное впечателение на умы александрийской публики.

Преподавание обыкновенно производилось бесплатно, и не только мужчины, но и женщины, - иные лишь для того, чтобы похвастаться слушанием ученого, - с утра до вечера, и даже ночью, толпились вокруг скромного жилища Климента, в котором он вел свои публичные беседы. Но слава его имени и молва об его успехах привлекали на его лекции, назначавшиеся прежде для одних оглашаемых язычников, также множество христиан, которым лестно было слушать наставника, учившего философов и ученых, юношей и старцев, колебавшего язычество, обличавшего недостатки философских учений и предлагавшего истинную и божественную философию" [35].

Детали позднейшего жизненного пути александрийского "дидаскала" нам почти неизвестны. Достоверно лишь, что во время гонений на христиан при Септимии Севере (202-203 гг.) он, вместе со своим учеником и другом Александром, вынужден был навсегда покинуть Александрию. Названный Александр стал впоследствии епископом: сначала в Каппадокии (город неизвестен), а затем - в Иерусалиме. От него и сохранились последние сведения о Клименте [36]. Попав в темницу за исповедание веры Христовой в 211 г., Александр направил из заключения послание к Антиохийской церкви, фрагмент которого передаёт Евсевий Кесарийский (Церк.ист. VI,11). Данное послание заканчивается такими словами: "Эту грамотку я переслал вам, братия и господа мои, через Климента, блаженного пресвитера, человека хорошего и почтенного. Вы его знаете и познакомитесь еще больше. Он, будучи здесь по Промыслу Господа, укрепил и увеличил Его Церковь". Эти слова Александра Иерусалимского ясно свидетельствуют о том, что, во-первых, Климент в 211 г. несомненно был иереем; во-вторых, что он, вероятно, не обрёл постоянного места жительства, проповедуя, уча и окормляя христиан в Палестине, Малой Азии и Сирии [37]. Другое письмо Александра Иерусалимского, адресованное Оригену и датирующееся приблизительно 215-216 гг., заставляет думать, что к этому времени Климент уже отошел ко Господу. Оригену, своему другу, иерусалимский архиерей пишет следующее (Евсевий Кесарийский. Церк.ист. VI,14,8): "Воля Божия, ты знаешь, была в том, чтобы любовь, завещанная нам старшими, пребывала нерушимой, становилась горячее и крепче. Мы считаем отцами блаженных предшественников наших - скоро мы будем вместе. Пантена, воистину блаженного мужа и учителя, святого Климента, моего учителя и благодетеля, да и других таких же. Через них познакомился и я с тобой, человеком безукоризненным, господином и братом моим".

Слова эти ясно запечатлевают тот неизгладимый след, который оставила в душах учеников светлая личность Климента. Не случайно в некоторых древних мартирологах он причисляется к лику святых (память 4 декабря). Позднейшие церковные писатели отзывались о нём с непременным уважением. Так, церковный историк сократ причисляет Климента к мужам, "оличающимся всякой мудростью" [38] ; блаж.Иероним называет его "мужем ученнейшим из всех" [39] ; св.Кирилл Александрийский характеризует его так: "муж славный и люознательный, который столь глубоко исследовал сочинения эллинов, как никто другой до него" [40] ; наконец, и преп.Максим Исповедник отзывается о Клименте, как о "любомудре из любомудров" [41]. Высокую оценку Климент заслуживает и у современных ученых. Например, Г.Барди характеризует его как "прирождённого профессора" [42]. Примерно в том же духе выдержана и характеристика Ф. Фаррара: "Наверно, ни один из отцов Церкви не превосходил Климента широтою начитанности или увлечением испытующего ума" [43]. Однако не только в эрудиции и широте интеллектуального охвата заключается обаяние личности Климента. Органичное сочетание в нём тонкого и глубокого "дидаскала", пытливого и глубоко мыслителя с заботливым и добрым пастырем привлекало к нему сердца многих людей. Поэтому он и стал, по словам архимандрита Киприана, "проповедником нового учения Христова среди всех разнообразных культурных слоев языческого мира" [44].

Литературная деятельность Климента.

В отличие от своего учителя Пантена, Климент был достаточно плодовитым писателем [45]. Блаж.Иероним на сей счет свидетельствует (О знам. мужах, 38): "Известны его замечательные творения, исполненные учености и красноречия по части как духовной, так и светской литературы". Не все они дошли до нас, но сохранившиеся подтверждают характеристику блаж. Иеронима. Об исключительной эрудиции александрийского "дидаскала" свидетельствует тот факт, что в его произведениях несколько тысяч цитат и ссылок как на Священное Писание, так и на античных авторов [46]. Что же касается стиля Климента, как писателя, то патриарх Фотий, записывая свое впечатление от прочтения "Педагога", замечает (Библиотека, 110): "Стиль ( - букв. "способ речи") - блестящий ("цветущий, свежий"), возвышающийся до соразмерного величия, [соединённого] с приятностью" [47]. Правда, как указывает О.Барденхевер, собственно о тонком изяществе стиля Климент мало заботится, и его речь с точки зрения строгих "аттицистов" и "пуристов" имела много изъянов [48]. Однако Климент сознательно выбирал подобную не очень изящную шероховатость стиля, о чем он сам говорит в "Строматах" (II,1): "Мы не заботились и не пытаемся заботиться о правильности эллинской речи. Ибо такая речь годна лишь для того, чтобы увести толпу от истины, тогда как подлинно любомудренная мысль обязана приходить на помощь не языку, но сознанию слушающих. Я думаю, что поборнику Истины следует заботиться не об искусственности речи, но стараться по возможности точно выразить свою мысль". Эта сознательная тенденция Климента имела следствием тот отмеченный М.Поленцом факт, что в его творениях форма никогда не преобладала над содержанием [49].

Из сохранившихся сочинений Климента на первое место по значимости необходимо, безусловно, поставить трилогию: "Увещание к эллинам" ("Протрептик") - "Педагог" - "Строматы". План этой трилогии, по всей вероятности, являлся следствием его богословских размышлений, приведших к опыту построения, на основе церковного Предания и Священного Писания, учения о Боге Слове (Логосе) и Его спасительном действии на мир человеческий. Данное учение Климент намечает в начале "Педагога" (I,1,1-2), где он говорит, что в "относящемся к человеку" можно выделить три вещи: "нравы", "деяния" и "страсти". Область "нравов" относится к сфере "увещевающего" Логоса, Который ведёт людей к богопочитанию и закладывает основы веры. "Деяния" и "страсти" соотносятся с действием "Логоса-Советчика", являющегося одновременно и "Целителем", Которого Климент называет также "Педагогом" и "Воспитующим". Цель Его - "улучшение души", а не "научение"; Он ведёт к жизни целомудренной, а не к жизни, посвященной знанию. "Научение" - сфера действия Логоса "обучающего", Который открывает и изъясняет человеку догматические истины. Впрочем, как неоднократно подчеркивает Климент, Логос при всём этом остаётся единым: различие Его "аспектов" (или как бы "фунций") есть различие этапов спасительного действия Его, возводящего нас к всё более полному совершенству. Поэтому "человеколюбивое Слово" сначала нас "увещевает", затем "воспитывает"и, наконец, "научает". Данным трём этапам действия Слова, судя по замыслу Климента, и должна соответствовать трилогия, но полностью осуществить свой замысел ему, вероятно, не удалось (см. ниже). Впрочем, две части трилогии он написал так, как задумал.

Первая часть называется, как отмечалось, "Увещание к эллинам" ("Протрептик"). В этом сравнительно небольшом сочинении Климент предстаёт, как апологет par excellence, продолжая традицию греческой апологетики. Но его апология выгодно отличается от предшествующих произведений аналогичного жанра: по словам К. Мондесера, она носит конструктивный характер, ибо в ней отсутствует узость и резкость Татиана или Арнобия и, кроме того эта апология более полна по своей аргументации, чем апологии Афинагора или св.Иустина [50].

Характер данного произведения Климента определяется во многом его названием - оно есть не столько обличение язычников, сколько увещание, или как бы "уговаривание" и призыв обратиться к высочайшей и единственнейшей Истине - Господу нашему Иисусу Христу и Его Благой Вести. К воображаемому язычнику Климент, например, обращается со следующими словами: "Почему я увещеваю тебя? - Потому, что стремлюсь к твоему спасению. Этого желает Христос, а поэтому одним словом Он дарует тебе спасение. А что есть это слово (или - учение)? Узнай об этом вкратце: [Господь] есть Слово Истины, Слово Нетления, Которое возрождает человека, возводя его к Истине; Он - средоточие спасения (или - "стрекало, побуждающее ко спасению"), изгоняющее тление, выдворяющее вон смерть, созидающее в людях храм, чтобы в этом храме воссел на престоле Бог. Очисти сей храм, предай огню и ветру, словно мимолетние цветы, наслаждение и беззаботные развлечения; наоборот, мудро взрасти [в себе] плоды целомудрия. Представь себя Богу [чистым] начатком плодов, чтобы был ты не только делом Божиим, но и благодатью ( - "даром") Божией" (Протр. XI,117,4-5).

В подобном духе и тоне выдержанно всё "Увещание" Климента. По характеристике И. Ливанова, это сочинение "есть одушевленная речь человека, который собственным опытом изведал пустоту и безнравственность языческих верований и с сердечным участием к заблуждающимся братьям настоятельно убеждает то просьбами, увещаниями и ласками, то обличениями и насмешками - оставить тьму, после того, как воссияло во Христе солнце правды, и вступить в царство света, чтобы достигнуть истинных таин, величие которых изображается в заключении темным языком вдохновенных мистагогов, с постоянными намеками на символы древних мистерий. Вообще христианство рассматривается здесь в близком сопоставлении с понятиями языческих греков, потому что Климент был совершенно как дома в их религиозно-поэтическом и философском миросозерцании, и искусно владея диалектикою, он ставит во взаимное противоречие мифологию, поэзию и философию, заставляя их говорить в пользу христианства собственными их устами... В этом сочинении Климент только письменно изложил существенное содержание своих устных бесед с оглашаемыми" [51].

Вторая часть трилогии - "Педагог" - является органичным продолжением первой, но превосходит её по объёму (содержит 3 книги, включающие 37 глав). В отличие от первой части, она написана не для язычников, а для уже обращенных и вступивших на тесный путь христианской жизни.

Привлекает само название данного произведения: как отмечает Г.И. Марру [52], в классическую античность термин "педагог" (римляне давали кальку с этого слова - paedagogus) обычно обозначал раба, водившего детей состоятельных родителей в школу, носившего их сумки (портфели) и оберегающего их от возможных неприятностей на улице. Постепенно такая чисто служебная роль "дядьки" стала обретать и образовательные функции: "педагог" превратился в своего рода "репетитора" (studiorum exactor), а поэтому "надзор педагогов" (paedagogorum custodia) вошел органичной частью в систему античного образования. В Ветхом Завете данное слово не встречается, а в Новом Завете оно употребляется всего два раза в посланиях св. Апостола Павла. Первое место (1 Кор.4,15), где оно встречается, звучит так: "Ибо хотя у вас тысячи наставников во Христе, но не много отцов; я родил вас во Христе благовествованием". Таким образом, здесь понятие "педагог" ставится иерархически ниже термина "отец" и подчиняется последнему. Второе место (Гал.3,24-25) гласит: "Итак, закон был для вас детоводителем ко Христу, дабы нам оправдаться верою; по пришествии же веры мы уже не под руководством детоводителя". Согласно толкованию Н.Глубоковского, "закон и был пестуном или "педагогом" (III,24) для евреев, суровым дядькой, путем ограничений, запрещений и обузданий приготовляющим ко Христу, дабы, оправдавшись верою в Него и приобретши самостоятельность, они (III,25) более совсем не нуждались в опеке и были полноправными наследниками" [53]. Во всяком случае, понятие "педагог" соотносится с ветхозаветным законом, как с чем-то более низшим и уступающим Благовествованию. Климент, вероятно, был первым церковным писателем, который существенно изменил смысл этого слова. Он говорит: "Наш Педагог есть святой Бог Иисус, Слово, ведущее всё человечество, и Сам Человеколюбивый Бог есть [наш] Педагог" (Пед. I,7,55,2). Однако при таком существенном изменении смысла понятия, Климент все же намечает связь с "Посланием к Галатам"; согласно александрийскому "дидаскалу", через Моисея и прочих ветхозаветных святых Господь был "Педагогом древнего (ветхого) народа", но "новым народом" Он руководит уже "лицем к лицу" (I,7,57,4). Поэтому мы (т.е. христиане) больше не находимся под руководством "того закона", сопровождавшегося страхом, но находимся под управлением Самого Слова, Которого Климент называет "Педагогом свободного произволения" (I,6,31,1). Таким образом, для Климента преемство двух Заветов сохраняется, ибо "Детоводителем" и "ветхого", и "нового" народов является один и тот же Логос, однако при этом закон иудейский, связанный с игом необходимости, упраздняется. Слово воспитывает "новый народ", с которым Он общается "лицем к лицу" (а не через посредников) и от которого требуется подвиг веры, немыслимый без свободы воли.

Понятие "педагог", естественно, немыслимо без сопряжения его с понятием "дитя". И последнее слово, в различных своих вариациях ( "дети", "малые дети", "младенцы"), постоянно встречается в рассматриваемом творении Климента, обычно обозначая христиан. Данное слово александрийский учитель Церкви, исходя из Евангелий (см., например, Мф.19,13-14 и Мк.10,15), понимает преимущественно в положительном смысле [54]. Так, он говорит, что христианам следует подражать "детской простоте"(I,5.12,4); подобного рода "простота", "незлобивость" и прочие "детские добродетели" связаны с тем, что в таинстве крещения христиане обретают новое рождение. Климент замечает, что до творения мира мы были познаны Богом, как предназначенные к вере, но лишь недавно эта воля Божия исполнилась, и мы стали "новорожденными" для призвания и спасения (I,7,59,4). Поэтому христиане, по сравнению с "древним народом", выступают как "народ новый" и "изучают новые блага"; они стяжают "нестареющую молодость" и всегда являются "юными" (I,5,20,3-4). В то же время, эта "нестареющая молодость" предполагает постоянное духовное преуспеяние и возрастание.

Таковы те основные идеи, которые определяют вторую часть трилогии Климента. Поскольку сфера "Логоса-Педагога" есть область "делания" ("практики"), то вторая и третья книги данного сочинения посвящены конкретным проблемам христианской нравственности. Следует заметить, что Н. Барсов высказывает предположение (на наш взгляд, не лишенное вероятности) об изначальном гомилетическом происхождении "Педагога" Климента. По его словам, "это не уроки богословия, преподававшегося им в школе и имевшего предметом теоретическое миросозерцание христианства, а наставления церковные, преподанные по частям в храме и потом приведенные в одну правильную систему, представляющую первый христианский "домострой"… С точки зрения евангельского учения, проповедник находит необходимым и своевременным регламентировать казуистически с церковной кафедры весь внешний быт христианина и указывать, как именно должен он поступать в частнейших случаях своей обыденной жизни". Поэтому, "по обилию и полноте культурно-бытовых очерков тогдашней жизни, собранных в одну стройную картину, ни одно из позднейших произведений христианской, а, может быть, и внехристианской, литературы, не может сравниться с тем, что находим мы в этом первом "домострое" [55].

Попутно в сочинении ведётся и полемика против "лжеименных гностиков". Прежде всего Климент обращает оружие своей критики против их претензий достичь некоего духовного совершенства помимо Церкви и Её таинств. Согласно александрийскому "дидаскалу", мы можем обрести подобное совершенство лишь тогда, "когда являемся Церковью" и когда принимаем Христа - Главу Церкви. Собственно говоря, наше совершенство - всегда относительно по сравнению с Ним, "единственным Мужем, совершенным в праведности" (I,5,18,4). Далее Климент изобличает ложность "псевдогностического" разделения людей на "духовных" и "душевных"; здесь он подрубает сам ядовитый корень всей "псевдогностической" сотериологии – учение, согласно которому спасение "духовных" происходит в результате "отцеживания (фильтрации) духа", благодаря которому они автоматически обретают "гносис", а, следовательно, и сподобляются спасения. Для Климента, как для православного мыслителя, нелепым представляется их тезис, что в одном и том же Боге Слове одни суть "по природе" обладающие ведением ("гностики", "духовные"), а другие естественным образом занимают более низкую иерархическую ступень "душевных". В противовес данному принципу "псевдогностической" сотериологии Климент выставляет следующее положение: все христиане, подавившие в себе плотские похоти путём добродетельной жизни и нравственного подвига, равны пред Господом, а поэтому являются "духовными" (I,6,31,2-32,1). Отмежевываясь от подобного "пседогностического элитаризма", Климент и намечает основные контуры христианской этики. Если рассматривать первую и вторую книги данного сочинения вместе, то они представляют, по образному выражению Г.-И. Марру, скорее "рецептурную книгу", чем "терапевтическое сочинение", способствующее исцелению страстей [56].

Третья часть трилогии - "Строматы" ("Ковры, покрывала") - вызвала весьма оживлённую дискуссию среди патрологов [57]. Главной точкой преткновения в данной дискуссии служил тот факт, что это произведение по внешней ("несистематической") форме изложения мало походило на обещанную Климентом третью часть трилогии, которая должна была именоваться "Учитель" ("Дидаскал"). Но постепенно исследователи стали приходить к более уравновешанным суждениям: А. Пюеш назвал горячую дискуссию по поводу "Строматов" "спором о словах" [58]; А.Меат отметил, что основная слабость гипотез, высказанных Е. де Файем, В. Буссетом и др., заключается в том, что они исходили из представления об этом произведении, как о "сыром материале"; сам же французский исследователь в своей монографии показал внутреннюю стройность мысли Климента, которая в "Строматах" скрывается за внешней "хаотичностью" формы [59].

Действительно, по своему внешнему виду "Строматы" напоминают известный в поздней античности литературный жанр, название которого имеет буквальное значение "расшитые пояса" или своего рода "энциклопедии" типа "всякой всячины"; в раннехристианской литературе этот жанр представлен произведением под таким названием, написанным Секстом Юлием Африканом [60]. Полное наименование произведения: "Ковры умозрительных заметок соотвественно истинной философии"; оно содержит восемь книг, причем восьмая явно менее обработана, а поэтому создается впечатление, что сочинение не закончено Климентом. Главная тема этой части трилогии - отношение христианского вероучения к греческой философии. Она, как и первая, имеет несомненную апологетическую цель, хотя здесь апологетика Климента как бы выходит на иные, более мощные и глубинные "мировоззренческие пласты" [61]. Сам Климент ясно говорит (II,1) о необходимости защиты от "нападающих на нас эллинов", в том числе защиты от обвинений в "безбожии". Однако в "Строматах" ставится не цель защиты пассивной, но цель защиты активной: убеждения эллинских философов в разумности и мудрости христианского учения; логическим следствием подобной активной защиты является стремление обратить греческих "любомудров". Если Климент и обличает их, то его обличения всегда пронизаны духом любви (I,11). Данная тенденция "Стромат" приводит к тому, что в этом произведении Климент наиболее полно запечатлевает идеальные черты истинно христианского мудреца или "гностика". Явно прослеживается при этом и стремление автора противоставить такой идеал "лжеименному ведению". В целом же, "Строматы" производят впечатление полифонического произведения, насыщенного многоплановостью тем и мелодий. По характеристике преосвященного Филарета, "богатство разнообразных мыслей догматических, нравственных исторических соединено здесь с таким же богатством изречений философов и поэтов. Здесь говорится о всех примечательных явлениях, времени Климентова, об отношениях православной Церкви к отделившимся от нее, о философии по отношению к христианству, о вере по отношению к знанию, о различии истинного знания от ложного" [62].

Помимо трилогии полностью сохранилось и еще насколько творений Климента. Из них прежде всего привлекает внимание небольшое произведение под названием "Какой богач спасется?". Оно включает в себя 42 главы и по литературному жанру своему относится к проповедям ("гомилиям"). Исходной точкой всех рассуждений Климента здесь является толкование известной евангельской беседы Господа с богатым юношей, желающиим унаследовать жизнь вечную (Мк.10,17-31). Согласно Клименту, заповедь Господа: "Продай имение свое" нельзя понимать в узко-буквальном смысле, ибо Господь говорит лишь о том, что надо изгнать из души [ложные] "учения" о деньгах, "сочувствие" к ним, "вожделение их и попечение" о них (11). Сами по себе деньги и всякое имущество суть тварные вещи и уготованы Богом для использования их человеком, а поэтому являются как бы "орудием", которым можно пользоваться и искусно , и, наоборот, неискусно, т.е. злоупотребляя этим "орудием". Назначение всякого имущественного состояния "служить", а "не начальствовать"; поэтому, кто пользуется им праведно, тот служит праведности (справедливости), а кто неправедно - тот становится "служителем несправедливости". Притча Господня соотносится со "страстями души", а не с богатством, как таковым, ибо последнее можно использовать и для благих целей - оказывать гостеприимство, помогать бедным и т.д. (13-14).

Подлинное богатство - в душе человека и есть дар Божий, поскольку, по словам Климента, "истинно и славно богат тот, кто богат добродетелями (19). В подобном духе выдержано всё это произведение Климента, указывающего, что грех, а не богатство мешает по настоящему человеку войти в Царство Небесное [63]. Вообще, эта проповедь, "единственная из четырех бесед знаменитого катехета, которая сохранилась до нашего времени, дает нам возможность судить относительно ораторского таланта Климента Александрийского. Строго выдержанная в своем плане, богатая глубокими мыслями, - она полна неподдельного чувства, горячего воодушевления и искреннего желания убедить слушателей в том, что для проповедника сделалось частию его самого" [64]. Поэтому данное произведение Климента, как никакое другое его творение, проливает свет на черты личности александрийского мыслителя.

Кроме того, "по внешнему своему настроению это истинный образец гомилии экзегетической, объясняющей прочитанное анагностом место Евангелия по порядку стихов, разделенных соответственно их содержанию, на несколько отделов. Но эта гомилия не просто экзегетическая: единство предмета в прочитанном тексте Евангелия естественно объединяет в один стройный состав все содержание проповеди. Со стороны внутреннего характера это сочинение имеет все признаки гомилии, стоящей выше гомилий самого Оригена в том отношении, что в ней вовсе отсутствует герменевтический аппарат, ученые филологические изыскания, которые так нередки в гомилиях Оригена, а имеются лишь одни одушевленные нравоучительные рассуждения и наставления, соответственно содержанию текста, относящиеся непосредственно к жизни, сопровождаемые очерками тогдашних общественных нравов" [65]. Таким образом, данное творение александрийского "дидаскала" имеет несомненное и высокое значение как для истории древнехристианской проповеди, так и для истории экзегезы и этики.

Два других сохранившихся сочинения Климента по своему характеру тесно примыкают друг к другу. Первое из них называется "Извлечения из Феодота" (полное название: "Извлечения из сочинений Феодота и так называемого восточного учения времен Валентина") [66]. Как уже говорилось, полемике с "псевдогностиками" Климент уделяет значительное место в "Строматах", где он часто цитирует их сочинения. По замечанию А.И.Сагарды, "он рисует их, как людей исполненных гордости и самодовольства, как людей, которые истину приносят в жертву своему честолюбивому стремлению блистать среди толпы и на невежестве других создают свою славу". По словам же самого Климента, эти одержимые гордыней "псевдо-христиане" не изучили "тайн церковного гносиса и, не вместив величия истины, по своему легкомыслию не дойдя до глубины вещей, поверхностно прочтя Писания, пренебрегли Ими"; они также, "гордясь мнимой мудростью, проводят жизнь в спорах, очевидно заботясь более о том, чтобы казаться (философствующими), чем философствовать" [67].

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: антикризисное управление предприятием, реферати безкоштовно, банк курсовых.



1  2  3  4  5  6  7  8  9  10 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки