Инцест

Элен Пара

Истоки. Инцест и запреты на него

I. - Мифы и происхождение

1. Хаос. — «Итак, в начале был Хаос, потом полногрудая Гея, прочная опора всех существ, потом — Амур, прекраснейший из бессмертных (...). От Хаоса и Эреба родилась темная Ночь. От Ночи — Эфир и День, плоды ее любви с Эребом. Гея, в свою очередь, породила сначала Урана, покрывшего ее своим звездным сводом (...). От нее и Урана родились глубины — Океан, Кой, Гиперион...»1

Итак, в начале был только Хаос. Текст Гесиода, эта поэма VIII в. до н.э., свидетельствует как о постепенно возникающих различиях, так и о неразличимости. Ночь, дочь Хаоса, порождает от него день; Гея, земля — мать Урана, небо. Она порождает от него всех первобытных чудовищ — гибридов, которым придется исчезнуть ради возникновения мира греческих богов с их разными ролями и известными нам полномочиями. Поэма Гесиода свидетельствует об исходной неразличимости, плодотворных союзах, однако связи не называются и не могут быть названы: происходит «порождение», сын порождает от матери, дочь — от отца, вступая в изначальный инцест, не являющийся таковым до возникновения необходимой дифференциации. Как перейти от единого к множественному, от несотворенного к сотворенному, от бесформенного к дифференцированным формам? Миф Гесиода намекает на «немыслимые» союзы в безмыслии истоков.

В Поэме Творения жителей Месопотамии также говорится: «Когда небеса вверху не имели названия, земля внизу была безымянной (...). Когда еще не было богов с их именами и судьбами, Апсу и Тиамат породили богов». Таков парадокс происхождения, парадоксального творения: ведь Апсу — первоначальный провал, из которого возникла Тиамат, впоследствии соединившаяся с ним и породившая всех богов. Таков исходный «инцест» первозданного беспорядка, порожденного божественными инцестами и воспроизводимого человеческими инцестами, вызывающими беспорядок и обрекающими на него...

Как возник мир, как возникли мы, откуда произошли различия? Вопрос о происхождении — вопрос вопросов. Детский вопрос: откуда берутся дети? Как их делают, как они сделаны, почему они разные? Подоплекой мифов является проблема различий поколений и различия между полами — ведь она готовит почву для инцеста. Мифологические традиции всех времен и народов повествуют о чудовищных порождениях, беспощадных битвах, образованиях, возникающих из первозданного беспорядка. Родственные связи ясно определены, союзы между родственниками запрещены, и только боги могут соединяться со своими сестрами. А порой и смертные, если на то есть дозволение богов.

В греческой мифологии часто упоминаются брачные союзы Зевса со своими сестрами (среди них — Гера, его законная супруга), а затем и со смертными женщинами, однако она довольно скудна по части инцестов между смертными. В «Одиссее» союзы братьев и сестер еще не осуждаются, свидетельство чему — миф о детях Эола. Однако постепенно осуждение усиливается: у Эврипида Эол принуждает к самоубийству одну из своих дочерей Канаку ставшую любовницей собственного брата. Из совокупности мифов вырисовывается несколько тем: если между братом и сестрой возможна взаимная любовь, то отец зачастую берет дочь хитростью, либо не узнав ее, либо в силу временного безумия. Такое безумие мыслится как результат мести  обиженного бога. Значение кровосмесительного святотатства заключается в его соответствии изначальному кощунству. Так, в династии Атридов образуегся нсрасгоржимая цепь кощунства и кары, включающая в себя инцест. Таким образом заявляет о себе логика неумолимого повторения, логика передачи из поколения в поколение, которую вновь открывает современная клиника. Как вызов божественному порядку и вытекающему из него человеческому порядку, человеческий инцест — результат излишеств, греческого hybris 4, это эксцесс, нарушение меры, гордыня и насилие.

Порожденный им беспорядок отмечается не только в содержании мифов, но и в их многообразных формах: миф о Никгимене, превращенной в сову, иллюстрирует, подобные превращения, неразрывно связывающие виновного и жертву В более древних версиях Никтимену насилует отец. «Стыд погнал ее в лес. Проникнувшись сочувствием, Минерва превратила ее в сову стыдливую птицу, избегающую дневного света — она появляется только ночью»5. В этих версиях говорится, что Никтимена стала объектом «чудовищного преступления». Но в других вариантах она выступает в качестве субъекта, хитростью соединяясь с отцом; поэтому, «осознав содеянное преступление, эта птица избегает дневного света»6.

Разве же ты не слыхал? Никтимена на ложе отцово Как покусилась? Она, — хоть и птица, — вину сознавая, Взоров и света бежит и стыд скрывает во мраке, И прогоняют её все птицы в просторе небесном 7.

Что и подумать об этой ночной птице с пронзительным взглядом, олицетворении Минервы, чье отождествление с греческой Афиной превратило ее в богиню рациональности? Мифы содержат парадоксы: достигнутый порядок насквозь проникнут тем же беспорядком, из которого он возник.

Упорядочение мира, возникновение правил приобретают иные формы под другими небесами. Они не являются исключительным достоянием греческого мира, который порой идеализируется вопреки его бурлящей глухой ярости. Мифы указывают на основополагающую роль запрета на инцест и глубинного беспорядка, вызванного его нарушением. Они свидетельствуют о его стержневой роли в упорядочении сексуальности и в организации общества, пролегающей между личной и общественной идентичностью. «Исходный» инцест как изначально немыслимое не является инцестом смертных — смертным инцестом, вводящим смерть и возвращающим всё к неразличимости. Однако он указывает на ее близость: человеческий инцест ведет к смерти его участников по собственной или чужой воле, к неизбежной смерти, ниспосланной богами или предрешенной людьми.

2. Инцест и смерть. — Связь инцеста со смертью тонко прослежена в колумбийском мифе: возникновение мира, появление различий сопряжены со смертью — первые боги не знали ее. Из всего богатства этого мифа, а также его анализа антропологом П. Биду подчеркнем лишь некоторые элементы. «Так как не было женщин..., женщин из другой группы, Луна обнажил кончик своего члена, чтобы удовлетвориться трением о ствол бананового дерева». Луна — существо мужского пола, сын Солнца, брат Мене-Рио. Заметив его одиночество, Мене-Рио предложила «заняться этим» с ней, но только один раз. Он этим не довольствуется... Их соития повторятся, и будет зачат внук Солнца, Амер, посредник между людьми и богами. Однако возникнет ненависть, вражда, и Луна умрет со стыда. «Луна — первый среди умерших, он первым заболел и умер (...) Он умер просто так, сам по себе». Солнце лишь на время сможет оживить своего сына.

Ключевыми являются первые слова рассказа: «Так как не было женщин..., женщин из другой группы». В них ясно выражен парадокс запрета на инцест. Миф повествует о том, как и почему возникает запрет, и в то же время исходит из него. Показана неясность происхождения запрета на инцест, или, точнее, круговая связь с запретом на инцест сочлененных и разделенных семейных и социальных структур. Парадокс происхождения лежит в основе любого теоретизирования по поводу истоков такого запрета. Исходя из собственной логики, мифы хорошо выражают этот парадокс, не замыкаясь в то же время в линейной каузальности, чьи тупики ощутимы в многочисленных попытках теоретизирования, спотыкающихся о различные грани мифологической реальности в своем стремлении определить один-единственный исток Благодаря вопросу о запрете на инцест, в подобных теориях обсуждаются не больше и не меньше, как причины очеловечения, различие и сходство между человеком и животным, возникновение общества, рождение символического мира ...

II. - Запрет на инцест и антропологические рассуждения

1. Всеобщность запрета: родство, свойствó и сексуальность. — Для осмысления причин запрета обратимся прежде всего к классическому определению, приведенному Э.Литтре: «Незаконная связь между лицами, состоящими в определённой степени родства или свойства». Во введении мы уже отмечали двусмысленность выражения «незаконная связь»: речь может идти как о браке — официальном союзе, так и о запретной половой связи. Такое различие выражено достаточно эксплицитно, оно характерно для всей сферы запретов на кровосмесительные связи, известной антропологам. Большинство из них изучают законы свойства и родства, соответствующие наименования; другие уделяют также внимание половым связям, сопряженным с понятием инцеста вне всяких официальных рамок.

Утверждения о всеобщности запрета на инцест сопровождались обычно описанием исключений и вариантов, тем самым опровергающих его универсальный характер. Если «исключение подтверждает правило», то следует по крайней мере знать это правило и договориться об определении инцеста. Не входя в технические детали антропологии родства, отметим, что сами термины родства побуждают запрещать и осуждать некоторые союзы, предпочитая и даже навязывая другие. Термины «брат», «сестра», «отец», «мать» не однозначны: бывают «сестры» по клану, символические матери и отцы, а также «кузены»... на британский манер. В том или ином обществе термины родства многообразны, они зависят от структур родства, организующих это общество. Вместе с тем обычно встречается определение, отличающее биологических, а не только культурных родственников. Казалось бы, это всё упрощает: ведь, согласно расхожему мнению о так называемых кровосмесительных союзах, запрет на инцест изначально связан с уклонением от биологического кровосмешения. Но это весьма сомнительно! Так, в европейской культурной среде вплоть до конца XIX века нельзя было вступать в брак с двоюродными братьями и сестрами, хотя при такой степени родства могли быть и исключения из общего правила. Двоюродными считаются дети сестры или брата матери, либо сестры или брата отца... Но в различных системах родства их называют по-разному, и если союз между параллельными кузенами (то есть, между детьми двух братьев или двух сестер) кровосмесителен, запретен, то союз с перекрестными кузенами (то есть, детьми одного брата и одной сестры), напротив, весьма желателен. Биологическое родство здесь совершенно одинаково, символическое — совсем иное.

Многообразие таких наименований и их символических значений порой наводило социологов, антропологов, историков на мысли о кровосмесительных союзах согласно критериям их собственного общества, тогда как. согласно нормам изучаемого общества, они не являлись инцестом — последний резко осуждался, но был представлен другими запретными союзами. Но разве, несмотря на многообразие правил и наименований, связь между матерью и  сыном, отцом и дочерью, биологическими братьями и сестрами не в любом случае считается омерзительным инцестом? Утверждение об универсальности запрета полностью подрывается сведениями о законных союзах между братьями и сестрами, отцом и дочерью. Вопрос этот возник не сегодня. Еще во II веке нашей эры греческий физик писал: «Хотя у египтян браки между братьями и сестрами не приняты, мы не можем утверждать, что браки мужчин со своими сестрами вообще не приняты»10.

Действительно, в Древнем Египте целые династии фараонов практиковали браки между братьями и сестрами. Тому приводилось множество причин, причём обычно отмечалась забота одновременно об уменьшении числа возможных наследников, поддержании чистоты «царственной крови» и подчеркивании, в нарушение общих правил, божественного происхождения правителей. Миф о любви между близнецами Гором и Осирисом, взаимной любви, возникшей еще в материнском чреве, узаконивал божественный характер союза между братом и сестрой. Эти главные критерии легли в основу более поздних народных обычаев заключения браков между братьями и сестрами в Египте первых веков Римской империи. Однако видимые исключения из всеобщности запрета на инцест не являются таковыми в той мере, в какой они свидетельствуют о целостной иерархической системе осуждения кровосмесительных союзов, допускающей возможность некоторых связей, ограничивающей либо предписывающей их.

«Царственный инцест» между братом и сестрой у фараонов мог в других обществах оборачиваться клинически редчайшим, однако наиболее радикальным и запретным кровосмешением между матерью и сыном. Традиции Бантустана, согласно которым кровосмесительные связи всегда порождают бедствия, дают пример инцеста как ужасного и притягательного исключения,  имеющего смертоносное и божественное значение. Ритуальные предписания, связанные с мифами о происхождении соответствующих народностей, обязывали будущего короля вступить в кровосмесительную связь с матерью:«(...) в ходе интронизации королям Луба предписывался ритуальный инцест с матерью и сестрами в хижине без окон и дверей, так называемом доме несчастий (...). В результате такой трансгрессии властитель оказывается в зоне полного одиночества, вне каких-либо культурных установлений»п. Отнюдь не снижая значение запретов, предписанная и оформленная ритуальная трансгрессия учреждает их сакральность, укрепляет их силу.

Запрет на инцест действительно универсален, но формы его повсюду разные. Отвлекаясь от споров и конкретных открытий как историков, так и антропологов, можно утверждать, что всеобщее правило заключается в том, что всегда и везде существуют правила, не только определяющие, кто именно может вступать в брак, но и регулирующие сексуальность как таковую.

2. Различные интерпретации всеобщности запрета. — Сложность теорий родства и их система способны напугать кого угодно. Не уступают им в этом многочисленные теории, исследующие причины запрета на инцест. Эти сложные концепции находятся на стыке биологических, социологических, психологических интерпретаций, сопрягающих различные уровни знания. Вполне обосновано название сборника текстов об инцесте, являющегося пропедевтикой к эпистемологии вопроса: «Инцест, век интерпретации»12. Речь идет действительно об интерпретациях во всем их многообразии, а также об оживленной полемике, чреватой смешением различных уровней и сфер.

В некоторых социологических теориях финалистского типа акцент делается на последствиях запрета, ставится вопрос о его причинах и целях. К ним принадлежит теория основателя социологии Дюркгейма (конец XIX века) или, обращаясь к современности, Леви-Строса. Детерминистские теории сосредоточены на механизмах, вызвавших запрет на инцест. Так, Уэстермек (1891) предполагал, что между живущими вместе близкими родственниками возникает отторжение, отвращение. Сегодня эта мысль прослеживается в исследованиях этологов, усматривающих в запрете на инцест социализированное развитие механизмов уклонения от спаривания у некоторых млекопитающих, состоящих в родстве. Детерминистские и финалистские теории не просто сочетаются. Их понимание связано с преобладанием социологических, психологических либо биологических отсылок у данного исследователя, чреватых риском объявления всякой иной интерпретации мифической. Но разве любое обращение к истокам не является мифическим даже в рамках точного, строго научного знания?

Резкая критика Дюркгеймом теорий XIX века в «Запрете на инцест и его истоках» во многом сохраняет свою актуальность. Показав внутреннюю связь между экзогамией (обязанностью жениться вне своей группы) и запретом на инцесг, он решительно опровергает, в частности, антропологические теории своего времени, принадлежащие Лабоку, Спенсеру, МакЛеннону Последние «объясняли экзогамию некоторыми особенностями, присущими низшим обществам»13: обстоятельства вынуждали искать жену вне своего клана, и это вошло в привычку. При этом особенно резкой критике Дюркгейм подвергает биологизаторские теории, основанные на угверждении о связи экзогамии с риском кровосмешения. Примечательно, что он делает это задолго до того, как современные генетики выяснили: на самом деле применительно к человеческим сообществам ничто не является доказуемым. Старые дискуссии о   «силе гибридов» и результатах тщательной селекции показали, что вредное влияние кровосмешения не носит абсолютного характера. С другой стороны, Дюркгейм здраво отмечал: «Невозможно предположить, что такой ограниченный, сомнительный, мало поддающийся наблюдениям вред мог быть сразу замечен первобытным человеком, а если и был, то не мог породить столь абсолютного, неумолимого запрета»14

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: шпаргалки по уголовному, дипломы рефераты, доклади.



1  2  3  4 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки