Детальное
изучение каждой пары близнецов показывает, что однояйцевые близнецы-преступники
чрезвычайно сходны по характеру преступления. В случае же преступности одного
однояйцевого близнеца и непреступности другого они оказываются несходными либо
из-за травматического заболевания лишь одного из них, либо же
"преступность" виновного имела случайный, легкий, не рецидивный
характер. Цифры и анализ преступлений привели бы к выводу, что название книги, посвященной исследованию близнецов-преступников - "Преступление как
судьба", - действительно оправдано. Но оба однояйцевых близнеца почти
всегда попадают в сходную социальную обстановку, окружение, компанию (что, впрочем, тоже генетически обусловлено), тогда как разнояйцевые - в разные. Это
обстоятельство не позволяет решительно отделить
конституционально-наследственную компоненту преступности от социальной.
Нам, однако, важно здесь не противопоставление социальных факторов наследственности, а то, что преступность в значительной мере порождается отклонением от нормального
генотипа. Склонность к преступлению (а преступление обычно бумерангом
оборачивается против преступника, и здравый смысл ему должен это подсказать)
порождается в значительной мере типологией, нередко наследственной, а
реализация этой тенденции во многом уже зависит от социальных условий.
Однако надо
помнить, что преступность вовсе не во всех случаях порождается дефектами
наследственного аппарата либо социальными факторами. Многие болезни мозга
травматического, воспалительного и сосудистого характера вызывают такие
нарушения личности, особенно в период полового созревания, что, освободившись
от авторитета родителей и семьи, подростки с повреждением мозга легко
используются преступниками. Повреждения лобной доли мозга ведет к уплощению, обеднению
мысли, падению активности. Известны также такие травматические повреждения
лобных долей, при которых, наряду с полным сохранением умственных способностей, неудержимо возникали преступные сексуальные тенденции, жестокость, алкоголизм.
Некоторые повреждения височной доли мозга вызывают душевную холодность, жестокость, растормаживание низменных инстинктов и антисоциальную агрессивность
- и также при отсутствии снижения умственных способностей. Это, разумеется, вовсе не значит, что таким образом нащупывается локализация этических эмоций.
Это значит лишь, что не внешние, а внутренние, в том числе наследственные
поражения структур мозга могут породить так называемую
"бессовестность".
Возникает
вопрос: что общего между профессиональными преступниками-рецидивистами, нередко
просто малообразованными, тупыми, примитивными, с их легко удовлетворяемыми
страстями, и властителями, повелителями народов, завоевателями, партийными
боссами, поднятыми на самую вершину социальной лестницы? Нечто общее есть: это
бессовестность - а разница сводится к масштабам, то есть определяется
возможностями. Если "бытовой" преступник убивает или обворовывает
единицы, десятки, то завоеватель - сотни тысяч или миллионы. Известно, что
французская революция выдвинула немало блестящих полководцев и политических
деятелей, но императором стал самый хищный, а его ближайшими министрами - самые
вероломные: Фуше и Талейран...
Несомненно, что
в основе головокружительного социального успеха личности нередко лежит энергия, целеустремленность, талант. Но решающим фактором, решающим преимуществом
является бессовестность - страшное оружие, которым обладает будущий деспот, -
причем особенно наглядно это проявляется среди идейных людей, в том числе
революционеров...
Описав
предельно схематично происхождение этики как следствие естественного отбора у
человека, необходимо в заключение не только подчеркнуть спорность ряда
положений, но и устранить возможные неясности,
Огражденная
каким-либо образом от гибели группа маленьких детей, оторванных от старших и поселенная
на необитаемом острове, едва ли сама выработала бы существующий минимум
этических норм. Эти нормы обычно передаются от старшего поколения к младшему, и
наследственна меньшая или большая восприимчивость к ним, которая и
поддерживалась отбором. Передача этики - это та связь времен, которая для
Гамлета прервалась убийством его отца.
Что же касается
общепринятого представления, по которому этические нормы всецело определяются
средой и воспитанием, то оно опирается на ошибочное отождествление понятий, порождающее
силлогизм: врожденный - следовательно, наследственный, не врожденный - значит, не наследственный, "благоприобретенный". Однако множество
индивидуальных особенностей, определяющихся генами, реализуется отнюдь не к
моменту рождения, а позже, например, только в старости. Кстати, отбор никогда
не мог идти на проявление этики именно в младенчестве, а также вне социальной
среды. Достижение возраста активности и наличие социальной среды - необходимое
условие для проявления наследственных этических эмоций, закрепленных
естественным отбором.
Может
показаться, что представление о чисто средовом происхождении этических норм, о
всемогуществе их воспитательной передачи от поколения к поколению и
абсолютизация зависимости этики от среды обещают человечеству гораздо более
скорое самосовершенствование, чем эволюционно-генетическая гипотеза
происхождения этики. Но такое представление имеет и оборотную сторону:
опричники и янычары давно продемонстрировали плоды направленно-солдафонского
воспитания, и если признать всемогущество именно "воспитания", то
попытка Гитлера вырастить такую немецкую молодежь, перед которой содрогнется
мир, уже не покажется безумной. Однако в силу вступает своеобразный групповой
отбор: опричнина оказалась прологом к смутному времени, янычаров пришлось
уничтожить как величайшую угрозу собственному государству, а военные успехи
Гитлера обернулись против Германии такими опустошениями, которых она не знала
со времен тридцатилетней войны. Общим знаменателем у совершенно разнородных
процессов является неустойчивость социальной системы с противоестественными
этическими нормативами. Такая социальная система становится самопожирающей, против нее - заговор общечеловеческих чувств внутри страны или вне ее.
Европа прожила
средневековье, черпая этику из непоколебимых религий. Затем эту веру частично
сменила рационализированная и адаптированная религия реформации. XVIII-XIX века
человечество прожило верой в разум и прогресс. Первая мировая война пошатнула
эту веру. Часть человечества обратилась к социализму и коммунизму. Но к
последней трети XX века человечество убедилось в том, что собой представляют
социализм национальный, коммунизм деспотический - в конце концов, античеловеческий.
Место слепой
веры в религиозные запреты и догмы (кстати, во многом соответствующие
требованиям общечеловеческой этики, начиная хотя бы с десяти заповедей) заняли
сначала рационализм, а затем псевдодиалектическое, по существу же -
софистическое отношение к этике. Восторжествовал иезуитский принцип "цель
оправдывает средства", а массовые преступления, порожденные властолюбием, производились под флагом высоких идей справедливости,
Однако, избавившись и от религиозных догм, и от веры в вождей и руководителей, которые
знают все лучше других, все же нелегко жить по смутно ощущаемым законам этики, в условности которых человечество так долго и упорно убеждали со всех сторон и
так наглядно. Слишком долго проповедовались классовость, временность, условность законов этики, их субъективность. Слишком малочисленна прослойка
тех, кто, не веря в религию, освободившись от политических догм, стоически
готов жить по законам этики, следование которым обходится так дорого. Однако
эволюционно-генетический анализ показывает, что человечество с самого начала
своего развития проходило жесточайший естественный отбор на закрепление тех
инстинктов и эмоций, которые мы называем альтруистическими и этическими, что
оно проходило жестокий отбор на становление общечеловеческого чувства
справедливости, что этот естественный отбор связал все человечество единым органом
- совестью. Нельзя это чувство трактовать как следствие дальних пережитков
религиозного воспитания, как результат массового подавления индивидуальных
стремлений к борьбе за свое место в жизни, нельзя это чувство рассматривать как
признак слабости, неполноценности, как защитную психологическую реакцию по
отношению к сильным захватчикам. Наоборот, чувство справедливости, совесть вели
на подвиги, звали к величайшему напряжению сил - правда, не тогда, когда это
напряжение нацеливалось на угнетение других людей.
Это чувство
всегда во все времена стремились извратить, подавить захватчики и тираны. Это
естественное, природное чувство совести можно временно заглушить у части или у
многих. Тот, кто его лишен, легко купит единомышленников. Он может захватить власть
и создать могучую систему массового обмана и дезинформации. Но страна, которая
это допустит, обрекается на деградацию.
Секрет прост. К
бессовестной власти быстро присасываются бессовестные исполнители, и начинается
цепной процесс. Мир не знал империи, армии и флота, более могущественных для
своего времени, чем империя Филиппа II. Полстолетия власти инквизиции сбросили
Испанию в такую пропасть, из которой она не могла выбраться несколько столетий.
Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: отчет о прохождении практики, шпоры по психологии, сочинение 5 класс.