Интеллектуальный импорт, или О периферийном постмодернизме

Вместе с перестройкой к нам пришли не только импортные товары и услуги, но и импортные идеи. С первыми, в общем, проблем не было и нет - они вошли (и продолжают входить) в нашу жизнь по-рекламному шумно, но органично. Настолько органично, что без некоторых прежде неизвестных и недоступных нам вещей многие уже и не представляют себе жизнь. А вот со вторыми, т.е. с идеями (нормами, ценностями, идеалами), не все так однозначно и благополучно, как кое-кому хотелось бы думать. Реагируют на них по-разному: одни - с восторгом и усердием новообращенных, другие с недоверием, а то и явной враждебностью.

Кое-что объясняется самими идеями: их близостью, узнаваемостью - для одних и, наоборот, непривычностью, непонятностью, даже чуждостью - для других. Но есть в данной ситуации и то, что не лежит на поверхности, скрыто от первого взгляда, что выявляется лишь при тщательном анализе, упорном исследовательском поиске. Об этом и хотелось бы поговорить в настоящей работе, имея в виду, конечно, не все перестроечно-импортные идеи, а лишь одну из них - постмодернизм.

Выбор не случаен. Идея постмодернизма в высшей степени репрезентативна для нашего интеллектуального "перестроя". Ее сразу все заметили; она стала очень популярной, публицистически хлесткой, знаковой, как теперь говорят. Не всегда, впрочем, как идея - чаще в виде термина пли слова, простого и загадочного одновременно, Именно как слово она кочует по страницам газет и журналов, звучит с телевизионных экранов, "торчит" в выступлениях министров и политических лидеров.

Велик и профессиональный интерес к постмодернизму. Но уже действительно как к идее, концепции, теории. Профессиональная (а это эксперты, университетские преподаватели, ученые) реакция на постмодернизм, пожалуй, "самая адекватная. По ней-то и можно судить о ситуации с постмодернизмом в нашей стране.

Последние публикации, в том числе и в "Общественных науках и современности". свидетельствуют о том, что наше отношение к постмодернизму становится все более жестким и негативным. Заключения-оценки самые мрачные: "распад сознания", "вырождение социологии", "научный миф", "химера", "повседневный апокалипсис", "гипер-модернистская агрессия", "фантасциентема", "прогресс к смерти" и прочее в том же духе. Постараемся, однако, разобраться, что конкретно стоит за этими оценками: то ли изначальная порочность самого постмодернизма, то ли его столь же изначальная инородность нашему культурному сознанию.

Начнем с того, что мы не можем даже перевести этот термин на русский язык - так и обходимся калькой: постмодернизм, постмодерн, постмодернити. И дело не в "великом и могучем", а в том, что у "постмодернизма" нет реального (не просто лингвистического) референта в самой нашей жизни. Перевести, впрочем, можно - постсовременность. Но это опять же буквалистский, калькирующий, а не культурный (как явление именно нашей культуры) перевод. К тому же тут сразу и в полный рост встают вопросы. Нет не о "пост", а о "современности" — с нее ведь начинается семантика этого слова. Что значит современность? И современны ли мы?

Поскольку вопросы эти далеко не только лингвосемантические, но и предметно-содержательные (во всяком случае в рамках нашей темы), на них стоит остановиться подробнее.

Важно в данной связи различать календарно-астрономическое и социально-историческое время. Первое однообразно, линейно, необратимо - вперед и только вперед. Второе характеризуется многообразием, альтернативностью или веерностью, в нем много самых разных ниш, позиций, траекторий, режимов и темпов продвижения вперед. Безусловно прав Э. Блох: "Не все люди существуют в одном и том же Теперь (Now). В одном Теперь они объединены лишь внешним образом, благодаря тому обстоятельству, что их всех можно видеть сегодня (today). Но это не значит, что они живут в одно и то же время с другими" [I]. Люди действительно живут в разных временах; кто-то в прошлом, кто-то в настоящем, а кто-то уже и в будущем. Указанная временная асинхрония, надо полагать, действительна не только для отдельных индивидов, но и отдельных обществ (народов, наций, цивилизаций).

Не будет преувеличением сказать, что любой этап и развитии того или иного общества темпорально многослоен или разномерен. Темпоральная структура общества вбирает в себя временную размерность бытия всех его индивидуальных представителей. Но его историческое лицо определяется преобладанием или доминированием той или иной темпоральной массы. Иными словами, современность общества не означает автоматически и современность каждого отдельного человека, в нем живущего. Люди, или индивиды, живут в разных временах и в современном обществе Просто в этом обществе есть некая критическая масса "современников", от которых зависит, какая нынче эпоха на дворе. Вообще же, тут очень непростая диалектика: человек выбирает время, но и время выбирает человека.

Временная многослойность истории не имеет, разумеется, ничего общего с рас хожей моральной дихотомией добра и зла, хорошего и плохого, с другими социальными противопоставлениями и разведениями. Жить можно (и живут же!) в любое (какое угодно) время. Не в этом, не в самом по себе времени, как говорится, счастье В принципе можно быть счастливым в любое историческое время. Важно определиться с ресурсами и возможностями именно своего времени, встретить родственньк души, найти человеческое тепло, любовь, взаимопонимание.

Нынешняя история мира представляет собой развернутую в пространстве (на по верхности земного шара) чуть ли не всю историю человечества: от первобытнообщинного строя (австралийские аборигены, например) до постиндустриальной цивилизации (развитые страны Запада и Востока).

Опираясь на расчеты О. Тоффлера [2], можно представить себе такую картинх 70% населения Земли живет в прошлом (разном прошлом), 25% - в настоящем (в современности), 3% - в будущем, а остальные просто маргиналы - они выпадают из всякого времени. Так что ситуация наша - не классическое "порвалась связь времен". скопление, нагромождение разных времен и очень сложная диалектика их взаимс связи. На узко профессиональном языке это звучит как симультантность, или одновременность разновременного. Конечно, чистых в своей самостоятельности времен уж давно нет. Тем более их нет в наше (впрочем, для кого оно - наше?) время, когда ми становится поистине глобальным, взаимозависимым, единым. В этот процесс так или иначе втянуты все страны и народы, а значит и все социально-исторические времена.

В какое же время существует постмодернизм? Однозначно ответить здесь нельзя так как сам вопрос при ближайшем его рассмотрении разворачивается в разноплановое, многомерное вопрошание. Если судить о времени по собственной, а вернее было бы сказать, по мировоззренческо-методологической размерности постмодернизма, то это, несомненно, презентизм - абсолютизация настоящего, здесь-и-теперь бытия. К настоящему в постмодернизме притягиваются или стягиваются все времена: прошлое - но только как прошлое настоящего; будущее - но опять же как будущее настоящего. И даже презентизм не совсем точно передает темпоральный гедонизм постмодернизма. Он ситуативен до мига, мгновения, хотя последнее, вообще-то, может быть из любого времени. Нет, это не классическое "остановись, мгновение..." и не экзистенциалистское "временение". Тут все дело в переходе от одного мгновения к другому, в самом процессе перебора, "переключения" мгновений. Классика, модерн стремились, остановив мгновение, перевести его в вечность. Постмодерн вечности просто не знает; он постоянен и в этом смысле вечен только в одном - в непрестанном движении, переходе от одного мгновения-времени к другому. Тут в полной мере переживается сама мгновенность. Строго говоря, презентизм атемпорален, он, по сути, убивает, (пост)структурно препарирует время.

Если же ставить вопрос о времени в плане указанного В1>пне нагромождения времен, то постмодернизм следует располагать в будущем, а также на переходе от настоящего к будущему. Переход здесь даже предпочтителен, поскольку это отвечает некоей общей установке постмодернизма - на переломы, просветы, вырезы, края, трещины, обрывы. Постмодернизм в высшей степени современен. В высшей -потому что намеренно забегает вперед, опережает время, потому что высота, пик его в будущем. И потому, наконец, что время постмодернизма (точнее было бы сказать постмодерна) течет из грядущего. Опять же перед нами не просто проективная (телеономическая) определенность человеческого бытия, а тот случаи, когда само бытие, сама жизнь (индивидуальная) оказывается не более, чем интересным проектом, красивой, но и только, гипотезой. Постмодернизм призывает заменить модели реальности на модели как реальность.

Но если, продолжая временные разграничения, сконцентрировать внимание на "пост" (а это - "после", "конец", "смерть"), то постмодернизм выступит в качестве темпоральной фронды, опровержения, критики какого-то "современного" времени. Может быть, нашего, теперешнего? Нет, теперешнее время принадлежит постмодерну - естественно, там, где он появился, где его родина, где он "у себя дома". Та современность, с которой спорит постмодернизм, называется Новым (modern) временем. В этом смысле современность, как ее обычно понимают, и "модерность" (модерн, модернити) не одно и то же. Можно, по-видимому, сказать так: постмодернизм борется с современностью, созданной (заложенной, основанной) Новым временем, но важно добавить - западной цивилизацией. Речь идет, разумеется, не о хронологии, а о том, чем она, эта хронология, конкретно наполнена - о социокультурном содержании Нового времени. Для него, этого содержания, особенно характерны Разум, Прогресс и Эмансипация (свобода, даруемая научным знанием). Главное в этом триединстве -Разум, от него зависят и Прогресс, и Эмансипация (и, разумеется, многое другое). За что эту троицу можно критиковать, поговорим позже, а сейчас займемся исторической привязкой постмодернизма к модерну в смысле Нового времени.

Привязка эта есть связь не преемства, а разрыва, отрицания, иронии и насмешки. Впрочем, разрыв есть тоже преемственность, но только отрицательная. Отрицательной преемственностью его делает та органическая последовательность, которая по-другому называется естественноисторической логикой общественного развития. Что-то, значит, естественно возникает и так же естественно, пройдя свой путь, исчерпав свой потенциал, уходит, сменяется, исчезает. Ограниченность отрицаемой позиции в таком случае рассматривается прежде всего как открывающаяся возможность расширения, модификации, совершенствования.

Применительно к предмету нашего исследования это означает, что постмодернизм органичен и естествен1 там, где ему предшествует, где его исторически подпирает модернизм. Только там, где люди прошли солидную школу разума, прогресса и эмансипации, постмодернизм становится понятным и в нем можно с успехом ориентироваться. Это как в живописи: только тот, кто прошел школу рисования, кто был и есть (могу, но не хочу) хороший рисовальщик, - только тот может эффективно и высокохудожественно экспериментировать с формой, "искажать", к примеру, лицо. фигуру, другие фрагменты изображаемого человека. В отсутствии такой последовательности получается нс художественное творение, а примитивная поделка, худосочная претензия на гиперновизну, "современный стиль", "последнее слово" и т.п.

Западный человек в полной мере вкусил плоды модерна, или индустриальной цивилизации, пресытился разумом, прогрессом, эмансипацией и потому (именно потому, а не просто из прихоти) возжелал чего-то большего. Он внутренне готов и не страшится заглянуть за горизонт наработанного, достигнутого, свершившегося, его к этому толкает сама жизнь, логика ее последовательного продвижения вперед, развития. Выход на такую перспективу, по сути новый уровень, есть не только его waul ("просто хочу"), но и need ("я обязан", "мне необходимо").

При последовательной смене (пусть и отрицательной) одного явления другим работает очень естественная логика или диалектика процесса и результата. Результат воспринимается и принимается с большим пониманием, органичнее, полнее, когда он берется вместе, в единстве с предшествующим ему процессом, когда тот. кто присваивает или усваивает результат, сам прошел через ведущий к нему процесс. Иначе прав Гегель: "Голый результат есть труп, оставивший позади себя тенденцию" [4].

Результат здесь - постмодернизм, процесс - модернизм (хотя непосредственно, ближайшим образом - сама трансформация, ломка модернизма в постмодернизм). У западного человека есть и то и другое: и несомненный результат, и убедительное. долгое и упорное историческое движение к нему. Сказанное заставляет вспомнить знаменитое "Конечная цель ничто, движение - все". Э. Бернштейн (а приведенный лозунг - его) определенно не прав: цель (результат) не может быть "ничто", поскольку именно в ней успокаиваются "все" движения (процесс).

Что касается нас, россиян, то-постмодернизм для нас, скорее всего, чужд и неорганичен. Наше общество несовременно (это- ответ на поставленный выше вопрос». Оно глубоко и в целом патриархально, общинно, традиционно. Хотя люди. его представляющие, живут, как и везде, в разных временах. Дело, однако, в конечном балансе сил, в ведущей определенности. А в этом плане все действительно и непоколебимо пронизано прошлым, подчинено давно и победно отгремевшему.

Модерн - модернизация... Тире здесь не только семантический, но и исторически онтологический, бытийный мостик. Он связывает два родственных, а вернее, параллельных явления. Исторически модерн и модернизация шли, что называется, рука об руку, стимулируя и направляя друг друга. Под модернизацией здесь понимается нечто комплексное - не только экономика (индустриализация), но и политика (предоставление права голоса широким слоям населения), социальная сфера ("открытый класс". социальная мобильность), культура (просвещение народа, общая демократизация жизни). Все должно модернизироваться, т.е. перестраиваться: с традиции - на инновацию, с веры - на разум, с личной зависимости и преданности - на инициативу, самостоятельность, личностное самоутверждение. Тут можно говорить даже о первичности материи, т.е. индустриальной экономики, и главенстве духа - консенсуса относительно принципиальных, системоутверждающих ценностей, трудовой этики и т.д.

Как убедительно показал М. Вебер, капитализм (можно читать: Новое время. индустриализация-модернизация) начинался не с первоначального накопления капитала, а с духа капитализма, безошибочный индикатор которого - частная собственность как положительная социальная ценность, благо материальное и моральное одновременно. Экономическая модернизация — модернизация как бы внешняя, поверхностная. Внутренняя, и самая глубокая, вершится в душе человека, проходит через его сознание, ментальность. Самое важное, но и самое трудное - это как раз перестроить менталитет с традиционного на современный, модерный. Без этого модернизация не пойдет дальше косметического ремонта фасада общества, внешней атрибутики бытия.

Мы не современны, потому что не "модернизированы". Модернизация стала вызовом времени для нашей страны где-то в конце XIX века. Молодая и мыслящая Россия увидела, нет - почувствовала эту перспективу, пройдя победным маршем через нею Европу в 1Х13/14 году. Восстание декабристов было первым серьезным напоминанием исторической необходимости этой модернизации. Но ни выступление декабристов, ни последующие исторические события (великие реформы Александра II, две русские революции) с задачей модернизации России не справились. Вот и очередная и данном ряду попытка - нынешняя перестройка, - кажется, тоже обречена на неуспех. Хотя нет, последняя надежда еще не умерла.

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки