Сексуальная эмансипация женщин и проблема другого

С. И. Голод

Придет к нам, верно, из Лесбоса

Решение женского вопроса

Вл. Соловьев

Подходит к концу двадцатый век. Интеллектуальные и деятельные женщины в течение столетия надеялись реализовать свои дерзкие мечты - перестать быть Другим, объектом. Фактическая картина далека от ожидавшейся. Ее в общих чертах в конце 40-х гг. обозначила Симона де Бовуар: "Быть женщиной - значит сегодня для автономного человеческого существа сталкиваться с особыми проблемами" [2, c. 761]. Право же, мысль не назовешь прозрачной, но одно очевидно: завоевание женщиной собственной инаковости - процесс протяженный и далеко не бесконфликтный. Недаром спустя три десятилетия другая феминистка - К. Миллетт - констатирует: "За женщиной по-прежнему отрицается право на сексуальную свободу и биологический контроль за собственным телом - посредством культа девственности, двойного стандарта, запрета на аборт" [3, c. 169]. Не правда ли, вырисовывается мрачноватый патриархатно окрашенный миропорядок? Оценка ситуации частично объяснима, однако разделить ее целиком было бы неверно.

Не требует детальных доказательств, что все перечисленные (как, впрочем, и ряд других) традиции переосмыслены в результате сексуальной революции 1960-х гг. Она, как хорошо известно, провозгласила полное раскрепощение эроса, представив сексуальность как автономную (от брака и прокреации) сферу неограниченного поиска. Революция, специально подчеркну, в значительной мере преобразила судьбу женщин. Экономически самостоятельная, социально независимая женщина свободнее определяет свою сексуальную идентичность, стиль жизни и эротические предпочтения. На этот счет на Западе имеется широкая гамма публикаций: от А. Кинзи до У. Мастерса, от П. Сорокина до Э. Гидденса [4―7]. Автономизация сексуальности и ее последствия не обошли стороной и Россию. Отечественная литература по обсуждаемой проблеме, мягко выражаясь, не столь богата [8], и уж совсем незначителен добротный полевой материал. Исходя из последнего обстоятельства, пунктирно намечу некоторые эмпирические закономерности, созвучные в целом мировым процессам.

В середине 1960-х гг. мною были выявлены в молодежной среде признаки отхода от единообразия в сексуальной морали. Предполагалась и дальнейшая ее либерализация [9―10]. Более поздние изыскания оправдали эти экспектации. В самом деле, в интервале между 1960-ми и 1990-ми гг. среди юношей и девушек увеличилось число лиц, оправдывающих возможность вступления в сексуальные связи, не ассоциируемые с браком и, напротив, уменьшилось - осуждающих2. Конкретно, среди первых позитивная оценка выросла с 53 до 72%, тогда как негативная снизилась с 17 до 4%; динамика показателей у вторых такова: 38 против 80% и 30 против 3%. Под влиянием приведенных индексов складывается впечатление о торжестве единого стандарта. Такое умозаключение надо признать поспешным: оно не согласуется с целым рядом конкретных фактов, имеющихся в моем распоряжении. Внесу ясность. Мужчины из выборки 1995 г. оправдывали "для себя" добрачную практику в 70 случаях из 100 и лишь 4% ее осуждали, в то время как "для женщин" соответственно 60 и 10 случаев на каждую сотню. В свою очередь, 80% женщин оправдывали указанные связи "для себя" при минимальном - 3% осуждении, а "для мужчин" соответственно 89 и 2%. Зададимся вопросом: не противоречат ли друг другу представленные ряды? В принципе, нет. Одно дело артикулировать нравственные установки своего пола абстрактно, иное - соотнести себя как представителя определенного пола с противоположным и тем самым столкнуться с иерархической дилеммой.

Для полноты картины эротических преобразований приведу (по тем же опросам) основные показатели актуального поведения мужчин и женщин. Число юношей, вступавших в сексуальные контакты, не связанные с брачным союзом, на протяжении тридцати лет было достаточно выразительно и стабильно (от 79 до 89%). Что, по-видимому, содействовало закреплению иллюзии отсутствия проблемы. В отличие от этого у девушек охват вовлекаемых непрерывно расширялся и особенно интенсивно с конца 80-х годов. Среди лиц обоего пола отмечено увеличение доли вступающих в связи на ранних этапах психофизиологического цикла (до 16 лет) и, наоборот, снижение на зрелых (после 21 года).

Вместе с тем анализ, осуществленный раздельно по полу, разнообразит пейзаж. У мужчин, не достигших шестнадцатилетия, в интервале между 1965 и 1995 гг. фиксируется рост вступивших в сексуальные связи почти вдвое (с 8 до 15%), у женщин того же возраста - в восемь раз (от 0 до 8%). Внушительные количественные подвижки выявлены у 16-18-летних: у мужчин с 45 до 52%, у женщин - с 11 до 54%. Важно и следующее: по результатам двух первых опросов установлено - наибольший удельный вес женщин, вступавших в контакты, пришелся на временной отрезок между 19 и 21 годом, согласно третьему - 16-18 годами. Проще, доминантный возраст первого сексуального опыта для обоих полов к 1990-м гг. стал предшествовать законодательно закрепленному брачному порогу.

Не умолчу еще об одном существенном сюжете - о трансформации внебрачной сексуальности. Так, с конца 1960-х до конца 1980-х гг. доля мужчин, состоящих (или состоявших) в эротических отношениях, помимо легитимного партнера, возросла с 47 до 76%, среди женщин таких оказалось в первом случае 30%, во втором - 483. Показатели, как видим, различны, но динамика прироста их показателей близка. Любопытный нюанс: женщины к началу 1990-х гг. преодолели "планку" мужского адюльтера двадцатилетней давности. Предсказать дальнейшие темпы сближения внебрачной активности было бы, с моей стороны, рискованно (хотя бы в силу малых выборок), но поразмыслить исследователю есть над чем 4.

Формирование сексуальной биографии женщины (в отличие от мужской) в решающей степени, полагают некоторые специалисты, сопряжено не со временем начала эротической жизни, а с тем, кто был ее первым партнером и какая мотивация лежала в основе сближения. Польский социолог Х. Малевская утверждала: если женщина любила своего первого партнера (даже в случае непродолжительности их связи), то в дальнейшей ее судьбе велика вероятность эмоционального благополучия [7]. Солидаризируясь с высказанной версией, проиллюстрирую ее некоторыми результатами опросов студенчества.

Что касается объекта первой сексуальной близости, то у мужчин доминирует с прирастающим объемом "подруга, близкая по возрасту, образованию и интересам" (girl-friend) 5, также устойчиво на втором месте, правда, с убывающей долей, расположилась - "женщина значительно старше по возрасту и, как правило, с иными интересами". У женщин шкалы не столь монотонны: в 1965 г. "жених" и "друг" (boy-friend) представлены симметрично (по 27%) и близок к ним по представительству "муж" (23%); ощутимые сдвиги фиксируются через семь лет: на первом месте единолично закрепился "друг" (40%), вслед за ним - "жених" (31%), а "муж" сместился на периферию (13%). Откровенно говоря, наиболее радикальные преобразования отмечаются в выборке 1995 г.: во главе по-прежнему - "друг" (44%), далее высветилась новая фигура - "мужчина значительно старше по возрасту и с иными интересами" (33%), "жених" же разделил судьбу "мужа" - он оказался вытесненным на задворки (12%).

Обогащая версию - обсудим мотивы. Обыденное сознание услужливо подсказывает: в силу того, что у мужчин рано пробуждается сексуальное влечение, то они, по-видимому, в своем большинстве реализуют эту потребность в подростковом возрасте. Эмпирические данные в определенной мере подтвердили бытующий стереотип. В выборках 1965 и 1972 гг. мотив "сексуальное влечение" действительно занимает верхнюю позицию шкалы и соответственно равен - 34 и 40%. На следующей ступени закрепился мотив "любопытство", который, кстати, в равной мере свидетельствует "про" и "контра" юношеской гиперсексуальности. Иная ситуация сложилась к 1995 г.

Вопреки шаблонному представлению, на пике побудительных причин, вытеснив (хотя и не со значительным перевесом) "сексуальное влечение" - проявилась "любовь". Так, если на "любовь" в 1965 г. указывали 16% юношей, то в 1995 г. - 34%; в то же время в первой совокупности "сексуальности" отдали предпочтение 34% респондентов, во второй - 31%. Параллельно с этой пертурбацией снизился и удельный вес "любопытствующих" с 28 до 11%. С большой долей вероятности можно предполагать, что любопытство у юношей сопровождает формирующуюся психоэмоциональную потребность 6, любовное же чувство сопряжено у них со зрелой сексуальностью.

В женском мотивационном ряду изменения не столь впечатляющи. Во всех выборках (в чем вряд ли кто заранее мог усомниться) превалирует "любовь". Удивляет другое - доля этого побуждения (в противовес мужскому) имеет тенденцию к снижению: в 1965 г. на "любовь" указало 67% респонденток, в 1972 г. - 54%, и в 1995 г. - 47%. Последующие в иерархии побуждающие причины - "любопытство" и "сексуальное влечение" - не испытывают на протяжении всего периода сколько-нибудь значимых количественных колебаний (первый вокруг 20% , второй - 10%). К концу срока возрастает набор мотивов, которые, однако, не оказывают существенного влияния на специфику женского поведения - "желание стать взрослой" (5%), "боязнь потерять любимого" (3%), "алкогольное опьянение" (2%). Отмечу попутно, в сознании значительного числа девушек середины 1990-х гг. эротизм не отождествляется с любовью.

Сдвиги, зафиксированные в мотивах, не только коррелируют с избирательностью партнера, но и содействуют снижению как границы начала сексуальных практик, так и возраста максимального вовлечения в них мужчин и женщин.

Коротко обобщая зарубежные литературные источники и собственные эмпирические данные, без всякого колебания скажу: не все так просто в приватном статусе женщины, как заявлено у К. Миллетт. Женщина, бесспорно, стала свободнее, раскрепощеннее сравнительно с недавним прошлым, но это лишь первые шаги: приобретение искомого лика - путь сложный, противоречивый и, больше того, не до конца проясненный. Показательна в этом отношении, к примеру, устойчивая дифференциация сексуальных стереотипов: приписывание мужчине - экстенсивности, женщине - интенсивности. Что скрывается за обозначенными понятиями? "Мужчины имеют, - пишет И. С. Кон, - значительно больше сексуальных партнеров, чаще меняют их, легче вступают в сексуальные связи и т. д. Это имеет под собой не только социальные (господствующее положение мужчин), но и биологические основания (биологическая функция самца - оплодотворить как можно больше самок, остальное его зачастую не касается)" [9, c. 368]. Я и сам был безоговорочным сторонником сформулированной позиции [10, c. 75], сегодня же меня посещают многочисленные сомнения. Укажу лишь на один, пребывающий на виду, поведенческий пласт. Спросим себя: все ли так очевидно при сопоставлении частоты сменяемости партнеров у мужчин и женщин? По данным выборки 1995 г., 70% студентов обоего пола к моменту опроса обновили до трех партнеров, а от пяти до десяти - 22% девушек и 24% юношей. Различия существенными не назовешь. Приведу свидетельства Э. Хаавио-Маннила по Финляндии. В 1971 г. до трех партнеров имели 81% женщин и 39% мужчин против соответственно 48 и 31% в 1992 г. От шести до девяти, по годам опроса, имели 4 к 14% женщин и 13 к 9% мужчин. Вот вам и женщины! Вместе с тем не станем заблуждаться: "слабый пол" по количеству партнеров в среднем не обошел "сильный", последний - стал превалировать в более весомых частотах. Так, от десяти до восемнадцати партнеров (соответственно годам опроса) сменили 16 к 21% мужчин против 3 к 12% женщин [11, p. 89]. Как бы ни интерпретировался предъявленный сюжет - тенденция говорит сама за себя. Во всяком случае, психофизиологическая детерминация половых различий стабильна, тогда как социокультурная - лабильна и разнонаправлена.

Сексуальная эмансипация женщин, будучи явлением многогранным, раскрепостила ее биологическую потенцию, способствовала эротической открытости, раскованности, в то же время оказалась не в состоянии разрешить экзистенциальную проблему любви, сферы, где наиболее пронзительно высвечивается гендерное своеобразие. Женщина остается для мужчины Другой - угрозой, воплощением крайней опасности, с ней по сути, можно объединиться только на мгновение. Любящий мужчина жаждет общаться с женщиной, обладать ею (или отдаться ей), но не отождествляет себя с нею, не мечтает стать такой как она, усвоить ее личные смыслы. В свою очередь, "женщины, хотя и борются за свое человеческое достоинство, воспринимают эротическую жизнь как рабство. Именно поэтому им кажется унизительным лежать под мужчиной, ощущать в себе его член, от этого они становятся фригидными" [12, 804]. Неужели тупик? Отнюдь. В общем плане понятно, что разорвать замкнутый круг, преодолеть отчуждение станет возможным тогда, когда индивид осознает Другого как свою собственную инаковость и когда на основе этого он попытается слиться с ним в единое целое. Решающее слово здесь за женщиной, которой предстоит поиск своей эротической идентичности. Каково же пространство для ее потенциального конструирования?

Крайнюю зависимость женщины от мужчины демонстрирует проституция. Здесь нет ничего тайного, не просматриваемого. Мужчина, пользующий проституток, старается освободить секс от морали, страсти и прокреативной цели. Он воспринимает женщину исключительно как объект и посему отдается релаксации, как правило, щедро и вызывающе. Мужчина наслаждается униженностью проститутки. Как отмечал в свое время де Сад: извращенца возбуждает не столько страдание жертвы, сколько сознание власти над ней.

Женщина в этих отношениях ярчайшим образом раскрывает свою амбивалентность. С одной стороны, проститутка не может отказаться удовлетворить самую изощренную прихоть любого клиента - худого или толстого, молодого или старого, садиста или мазохиста, сатириаста или импотента, с другой - индифферентность к объекту открывает перед ней возможность ускользать из-под его власти. Независимость достигается вопреки зависимости. Понятно, где отсутствует элементарная экспрессия, нужда в Другом - там господствует цинизм. "Почему никто никогда не раскаивался в развратных действиях?" - спрашивает героиня известного французского маркиза. И отвечает: "Потому что разврат очень быстро становится привычкой" [13, c. 21]. Добавлю от себя, тем самым как бы изолируется, хотя и тонким слоем, "свой мир". Отсюда высвечивается непродуктивность попыток интеллектуалов, жаждавших индивидуальными усилиями спасти "заблудших", женившись на них. Результат всегда один - разочарование, психологический дискомфорт 7. Фигурально выражаясь, для того, кто побывал в аду, путь в рай закрыт.

Нелегко усвоить, что суть проституционных отношений вовсе не сводится к "купле-продаже", как нередко провозглашается специалистами, глубинное - это атмосфера непреодолимой личностной отчужденности. Ведь оплата сексуальной связи, не боюсь показаться оригиналом, в различных ипостасях играет для женщины по преимуществу компенсаторную роль, снимает комплекс неполноценности. Обосновывая свою гипотезу, обращусь к рассказу известной шотландской феминистки Лины Брайан. Щедро воспользуюсь текстом, так как он сам по себе доставляет истинное удовольствие. Повествование, замечу, ведется от имени потрясенного мужчины. Итак:

Впервые он встретил эту женщину на службе - в библиотеке.

"- Извините, - произнес голос, - я очень спешу. Не могли бы вы принять у меня книги...

- Я не работаю в абонементе. Сейчас позову мисс Педи...

И тут я увидел Эмили. Мой взгляд скользнул от ее девичьих грудей к лицу с холодными глазами и коротко подстриженными жирными волосами. Сердце сделало сальто-мортале, а то, что ниже пояса, затвердело...

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: доклад по обж, сочинение капитанская, bestreferat.



1  2  3  4 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки