Утраты и обретения социологии

В. В. Козловский

Тема, затронутая в названии, содержит нескончаемый реестр успехов и неудач социологии, а соответственно, связанных с ними разных школ, направлений и отдельных исследователей. Баланс едва ли когда-нибудь будет подведен окончательно. Однако в конце века всегда подводятся итоги. В социологии, как в никакой другой области знания, приходится констатировать, что возникшие почти полтора столетия назад чаяния и надежды на исправление с ее помощью общественных нравов, устранение социальных болезней, решение растущих социальных проблем оправдались в слишком малой степени. Эмпирически обоснованное социальное проектирование нередко оказывалось лишь способом приспособления к изменяющейся экономической и политической реальности. Иными словами, даже критически настроенное социологическое сообщество практически содействовало лишь смягчению социальных издержек ускоренного индустриального развития в XIX-XX веках. Пафос справедливости и солидарности стимулировал наряду с социальной критикой и социальный конструктивизм, ставший столь популярным в силу своих проективных обещаний усовершенствовать общество. Ведь любого рода социальный проект зиждется на лучших побуждениях, стремлении поднять жизненный стандарт большинства членов общества, разрешить коллизии и предложить рациональную структуру социального порядка.

1. Конструктивизм, мультипарадигмальность и институционализация: превращение социологии в бюрократическую систему

Социальное конструирование реальности [1], несомненно, относится, прежде всего, к самой социологии. Изначальное стремление служить общему благу и благу человеческой личности сохранилось и поныне. Однако социологи в двадцатом столетии столкнулись с новой рационально сконструированной реальностью, точнее, практическим воплощением научных (часто идеологических) концептов в экономических, политических, социальных структурах, в повседневной культуре и поведении. Не случайно большинство социологов предпочитает ныне занять позицию наблюдателя, и отказывается активно включиться в ход политических и социальных преобразований. Пример тому исследования Никласа Луманна, довольно популярные в современной Германии и за ее пределами системно-теоретические изыскания [2]. Это такие же системные построения, что и у его предшественников, но в меньшей степени претендующие на непосредственное вторжение в социальную реальность.

Дискуссия по поводу разных подходов в социологии идет довольно давно.* Попытки сравнительного анализа резко уменьшились после знаменитого спора о позитивизме в 60-е годы. По всей видимости, это обсуждение постепенно стихло в силу отсутствия практических результатов. Что за резон спорить, если стороны остаются при своем мнении и ситуация по существу не меняется. Нет никаких шансов для появления какой-либо новой продуктивной синтетической теории, поскольку объединить плюсы и отбросить минусы существующих концептов не удавалось до сих никому и, вероятно, в ближайшее время это едва ли произойдет. Несмотря на периодически обостряющийся кризис в социальных науках, есть все условия для взрыва новых идей в сфере междисциплинарных изысканий и возникновения новой парадигмы в социологии.

Между тем, размытость границ теоретического поля в настоящее время обнаруживается в разноречивых следствиях. Во-первых, констатируется мультипарадигмальное состояние и, во-вторых, возрастает роль организационных институциональных форм в социологической науке, благодаря которым обеспечивается достаточно длительное существование сформированных на базе различных парадигм школ и направлений. Парадигму определяют как набор убеждений, ценностей и техник, разделяемых членами данного научного сообщества. Мультипарадигмальность характеризует одновременно равноправность и дополнительность множества социологических концепций. Взаимная критика различных концептов при этом зачастую просто отсутствует в силу различий проблематики или сектора наблюдения, а также из-за противоположности методологических принципов. Научные результаты становятся практически несоизмеримыми. Акцентуация математически выверенного и эмпирически обоснованного знания частично решает задачу получения достоверных сведений. В любом случае остается место для содержательной интерпретации, которая покоится уже на соответствующем теоретическом базисе. Свобода интерпретации обеспечивается как методологическими установками, так и правилами сообщества, к которому принадлежит исследователь.

Мультипарадигмальное состояние социологии отражает общую ситуацию взаимодействия и смены парадигм в науке, описанную Томасом Куном [4]. Конечно, в естественных науках все выглядит, кажется, иначе, чем в социальных науках, но имеется много общего. Познавательный и нормативный смысл парадигм в социологии так же, как и в других отраслях науки, определяет поведение социологов, желающих с их помощью решить текущие задачи. Поэтому, видимо, нынешний период концептуального хаоса действительно предвещает научную революцию в социологии. Радикальный взгляд на проблему совместимости парадигм выражен в работе С. Грофа «За пределами мозга». По его мнению, устоявшиеся парадигмы, являясь поначалу мощным катализатором научного роста, становятся затем помехой изобретению новых идей. Он склоняется к так называемому «шнуровочному» подходу Джеффри Чу [5, с. 74], в котором все теории естественных явлений считаются созданиями человеческого разума. Эти концептуальные схемы представляют собой более или менее адекватные приближения, которые ни в коей мере нельзя смешивать с точными описаниями реальности или с самой реальностью. Парадигмы он предлагает рассматривать как модели, а не как окончательные описания реальности [5, с. 29]. Любая парадигма в ходе своего осуществления варьируется научным сообществом, но вместе с тем закрепляется нормативно и организационно.

Институционализация локального научного сообщества в качестве исследовательской лаборатории, института, учебного учреждения гарантирует возможность исповедовать собственную «философию», методику, придерживаться самостоятельно выработанных критериев научности. Подобное институциональное процветание, безусловно, способствует размыванию критериев внутринаучного контроля, ослаблению публичной критики. На смену стихийно сложившегося научного этоса, на основе которого социологическое сообщество более или менее обеспечивало надежность выработанных критериев эвристичности, обоснованности получаемого знания, приходит замыкание внутри собственной референтной группы единомышленников. На мой взгляд, социологическое сообщество, несмотря на все объединительные декларации и всевозможные встречи, все же расколото не столько институционально, сколько концептуально. Таким образом, накопленная политеоретичность и полисемантичность социологического дискурса превращается на глазах в семантический анархизм, в котором оказываются допустимыми практически все противоречащие утверждения. Концептуальная полнота и многообразие оборачивается размежеванием на «социологические парцеллы».

По-видимому, ситуация методологической неопределенности и слабой продуктивности имеющихся концепций обусловлена, в первую очередь, кризисом внутринаучных критериев социологического и вообще социального знания. Антиномии социологического познания, в частности, контроверза номинализма и реализма, реализма и конструктивизма периодически становятся предметом обостренного внимания. *

Таким образом, при собственной методологической и эвристической неуверенности, социологи продолжают столь же самонадеянно судить о реалиях общественной жизни, о тенденциях социального развития, давать не только кратко -, но и долгосрочные предсказания. Наличие институциональной базы социологических исследований и социологического образования, конечно, защищает от некомпетентного внешнего вмешательства и, вместе с тем, изначально легитимирует попытки социологов вмешаться в отдельные области или в процесс социальной жизни. Нередко при этом представители социологического сообщества присваивают себе право моральной оценки текущей политики, нравов, человеческих поступков. Социолог судит о реальности на основе первородного права профессии и сконструированной для себя предметной области. Более того, для материального обеспечения социологического сообщества изыскиваются немалые финансовые и технические средства, создаются разного рода организационные структуры. Социология во всех своих составляющих превращается в бюрократическую систему.

Богатство пульсирующей социальной мысли трансформировалось в организацию профессионального изучения и проектирования социальной реальности со своим аппаратом, образовательной системой, сферой практики. Фигура обучающего, поучающего, изучающего и практикующего социолога стала фигурой массовой профессии. Появились новые ветви социологической профессии: имиджмейкер, консультант по связям с общественностью, социальный маркетолог, специалист по опросам общественного мнения и т. д. Все они вырастают на массиве разросшихся социологических знаний, исследовательской и манипулятивной техники. Социальный заказ на результаты социологического труда приобрел совершенно новые очертания. Прежние попытки анонимно говорить от имени страждущих социальных групп сохранились, но сформировалась особая практика взаимного обслуживания социологов, общественности, политической и экономической власти. При этом социологи предпочитают свои наблюдения выдавать за научно обоснованные предостережения и советы за или против власть предержащих. Если мы вспомним о социологической публицистике времен перестройки, то всем памятна серия «Перестройка: гласность, демократия, социализм», инициированная видными публицистами, писателями, известными социологами, где они утверждали: «Иного не дано» [7], и требовали перемен: «В человеческом измерении» [8]. В период российских реформ 90-х годов социологи уже ставят вопрос иначе: «Куда идет Россия?» [9,10]. Конечно, суметь привлечь внимание власти и общественности непросто. Но всегда остается вопрос, насколько социологи вправе заставлять себя слушать и тем самым соучаствовать в принятии решений. Не является ли их задачей информирование о происходящем и помощь в коррекции линии поведения участников политического поля?

Служебная функция социолога – быть на виду у общества и власти, чтобы оправдать свое профессиональное назначение. Фигура социолога означает наличие в обществе потребности самопознания. Другое дело, что надобность в подобной службе превращается в желание социологов пророчествовать, учить и поучать. Ясно, что эта интеллектуальная и профессиональная претензия требует достаточных оснований. Иными словами, общественная легитимация любой современной социологической концепции и, соответственно, ее выразителей имеет характер финансовой, материальной и политической поддержки. История легитимации социологии в разных странах чрезвычайно поучительна с точки зрения ее подлинного включения в процесс общественного самопознания и регулирования.

Социальные проекты, рожденные в недрах социологии или инициированные социологами, бесспорно, служат лучшим свидетельством ее сверхпретенциозности. Взять хотя бы известную позитивистскую претензию социологии описать и предписать справедливый социальный порядок и модель прогрессивного общества. Многие социалистические прожекты опирались на социологические выводы. Известно, во что вылилось ожидание от социологической доктрины не только верного с позиции социальных низов понимания общественного устройства, но и задать правильную модель жизни, что характерно не только для марксистской традиции. Не важно, что при этом резко вырастают социальные и индивидуальные издержки, ведь гораздо более значимо предполагаемое процветание в будущем облагодетельствованного человечества. Негативные последствия каждого большого социального эксперимента остаются, как правило, в тени зримых плодов науки и прогресса. Предметная направленность социологических устремлений может быть разной, нацеленной на стабилизацию структур общества, либо на их преобразование и даже разрушение. Именно этот практический пафос оправдывает как возникновение, так и дальнейшее существование социологии и социологов. Здесь же скрыта больная проблема - ответственность социолога за результаты своих исследований и разработок. Поскольку практическая ориентированность нередко превращается в манипуляцию обществом, общественным мнением от имени социальных наук, гражданское общество, видимо, приобретает определенный иммунитет против социального прожектерства. В то же время разные социальные группы, элиты, органы управления, безусловно, нуждаются в более или менее объективном обосновании своего положения и своих действий. Отсюда и проистекает остающийся неудовлетворенным социальный запрос на социологическое изучение и понимание современного общества. Позитивным результатом можно считать сформированный в обществе запрос на социологию, но отрицательная сторона этого феномена состоит в произвольном истолковании социальных ожиданий.

Бюрократизация социологии как науки, социологического образования, целой индустрии социологических и квазисоциологических продуктов позволяет говорить о растущей власти менеджера, чиновника в социологии. Ученый и менеджер уже не в состоянии уравновесить свои сферы влияния. Совмещение разных функций возможно лишь в организации, но организация обрекает творчество на жесткое следование принципам доминирующей парадигмы, институциональным критериям эффективности.

Рутина повседневной, на глазах протекающей истории поглощает прошлые достижения, оставляя нас один на один с новыми локальными и глобальными проблемами, требующими адекватного языка. Социология за краткую свою историю пережила немало состояний восторженного преклонения и унижения. Конечно, наряду с чисто научными целями появилось множество привходящих моментов. Например, социология в качестве самостоятельного социального института стала местом кормления, профессионального и социального продвижения ученых, апеллирующих к необходимости изучения каких-либо общественно важных вопросов ради стабилизации или реформирования общества, или выработки рекомендаций для структур власти. Нельзя сказать, что социология превратилась в служанку, но совершенно очевидно ее утилитарное применение в корыстных групповых интересах. Это одно из структурных следствий институционального развития социологии. Оно компенсируется возможностью мобилизации интеллектуальных, финансовых и материальных средств для решения исследовательских, политических, маркетинговых, инженерных задач. Современное общество вынуждено инвестировать в социологию, чтобы избежать непредвиденных потерь вследствие конфликтов, столкновений. При этом нередко научная объективность приносится в жертву политическим пристрастиям и материальной зависимости представителей социологии. Независимость поддерживается различными фондами, грантодателями, спонсорами, которые в свою очередь обречены на случайный выбор и систему круговой поруки.

Итак, социология в своем зрелом состоянии приобрела надежный статус и общественное признание, облеклась в строгие организационные формы, но утратила при этом творческую наивность в своей способности решать ключевые общественные проблемы и мало-помалу устремилась в игру с разными социологическими дискурсами. На смену утраченному энциклопедизму пришла специализация, или точнее, локализация исследовательских и практических интересов социологов.

2. Понятийно-метафорический цикл социологического дискурса: локальное и глобальное

Автономизация и даже замкнутость социологических представлений в рамках выдвигаемых учеными концепций стала атрибутом нынешней научного мира. Социологический дискурс определяется, казалось бы, замыслом поиска истины, но по существу он зиждется на пафосе поиска образа наблюдаемой реальности. Язык уже наработанных концепций все время оказывается недостаточным, поскольку происходящее постоянно уходит из сферы объяснения наличным понятийным аппаратом. Расплывающаяся социальная действительность приводит в тупик объяснительные и предсказательные процедуры любой известной сегодня теории.

Такая ситуация возникает лишь в условиях кризиса науки, кризиса ее дискурса, который все в меньшей мере способен изобразить новые социальные процессы, многоцветную палитру социальных и культурных взаимодействий. Социология, как уже сказано, неизбежно запаздывает и всегда лишь «догоняет» реальность созданием описательного, а тем самым, конструктивного и проективного словаря социального рельефа, характерного для конкретных обществ. Когда назревает потребность привести имеющийся социологический дискурс под некий общий знаменатель для глобального образа человеческой истории, то столкновение социологических парадигм ведет не к позитивному синтезу, а скорее рождает негативный синтез. Отвергаются неприемлемые постулаты и описания, а принятые положения рассогласуются между собой. Скажем, феноменологическая концептуализация с трудом увязывается с функционалистским объяснением. Иными словами, противоположные дискурсы порождают конфронтацию, но не дополняют друг друга. Понятийный аппарат «своей» концепции выдается за подлинный, а дискурс «чужой» доктрины в рамках соперничества подвергается критике, выставляется как метафорический, маскирующий реальность. Истина и правда социологического дискурса содержится, согласно такому подходу, в какой-либо одной концепции. Признание правомерными всех или основных концепций (и соответственно их дискурса) приводит к накоплению разноречивых выводов по одной и той же проблеме и ослабляет эвристичность каждой из них. Налицо противоречие современного социологического знания, которое не разрешается простым принятием симпатичных концепций, поскольку оно сводится к апологетике отдельного социологического дискурса, т. е. к «парцеллярному» социологическому мышлению.

Равноценность разных стилей социологического дискурса признается сегодня многими. Между тем стилевое разнообразие не совпадает с типами социологического мышления. Социологический тезаурус растет, понятийный же ряд наращивается гораздо медленнее. Напор социологических метафор, многочисленных аналогий в научной литературе и публицистике обусловлен задачей емко и образно выразить реально наблюдаемый предмет (факт). Например, метафоры «социальное тело», «социальное здоровье», «общество риска», «социальное планирование», «общество модерна или постмодерна», «постсоветское общество» и ряд других требуют такого многословного понятийного растолкования, что содержательная сторона данных обозначений заслоняет первоначальный замысел образно определить предмет. Разъяснение метафоры средствами социологического описания создает видимость постановки (и раскрытия) серьезной проблемы и псевдоландшафт социологического поля. Гамма новых образов освежает взгляд на привычные реальности, придает блеск и глубину изобретенным социальными учеными дефинициям. Но эти приобретения скорее вуалируют действительность, чем открывают. Парадокс современного социологического мышления заключается в неискоренимости метафоры в объяснении социальной реальности, ибо всякое наблюдение требует адекватных форм описания, истолкования и понимания. Поэтому подвергая критике этот тип мышления, я отдаю себе отчет в том, что без понятий, полных метафорических гибких содержаний, невозможно вообще обрисовать наблюдаемые явления или вникнуть в суть поставленной проблемы.

Собственно, в этом и состоит предназначение подобного рода понятийно-метафорического ряда: сконструировать, вымыслить, сочинить структуры речи в качестве социокультурных реалий. Появляется новая сфера приложения социологического ума - обращение с вымышленными предметами как с реальными существами. Мир социологического воображения воссоздает и дополняет действительность своими химерами, некоторые из них оказываются чрезвычайно живучими, поскольку прославляют своих создателей и приверженцев. Покоряющая сила социологического обмана зрения заключается в подлинности взятых в чистом виде отдельных признаков какого-либо состояния общества, ситуации и типологического своеобразия современности. Суггестивная способность социологических образов освобождает от необходимости понятийно-концептуальной расшифровки. Кроме того, действует сила моды.

Основанием двойственности (амбивалентности) социологического мышления является изначальное раздвоение предметного содержания на персональное и социальное, а также разделение на два состояния: идеальное и реальное. Идеальное сводимо к создаваемым социологическим понятиям и концепциям, а реальное - к практикуемым образцам и способам социального действия. Смешение идеальных конструктов с реальным поведением служит почвой для постоянных аберраций, т. е. поступки, оценки и мнения людей выдаются за устойчивые социальные факты в духе Э. Дюркгейма. Сами социальные факты концептуализируются и формализуются. Реальная практика достижения конвенции в процессе межиндивидуального взаимодействия происходит на основе совмещения индивидуальных и групповых смыслов. Формальные и смысловые процедуры общения приобретают самостоятельное значение, социальную значимость и, соответственно, характер социальной ценности. Эвристическая сила социологических генерализаций на базе ценностных суждений оказывается большей, чем продуктивность выводов на основе простых констатаций. Между тем, ценностные суждения в социологии всегда подвергались отрицанию в качестве субъективных и ложных. Опыт российской дореволюционной социологии наглядно говорит об остром соперничестве между субъективной школой и объективистским подходом. В целом доминировал так называемый объективистский подход, опиравшийся на сходство социального знания с естественнонаучным. Иными словами, господствовал натурцентризм. Эволюция социологии показала достоинства культурцентризма, социоцентризма и антропоцентризма. В зависимости от основного методологического постулата выстраивается и ядро социологической концепции, которая может быть ориентирована на объяснение так называемых социальных закономерностей в объективистской натур- и социоцентристской парадигме, либо же на феноменологическую интерпретацию субъективных смыслов индивида и общности. Поэтому концептуальное разнообразие имеет собственные мировоззренческие и логические основания. Этот разброс не позволяет объективно оценить силу и слабость социологической теории, но дает возможность измерить охватываемый ею горизонт.

При наличии надежного номотетического метода главной задачей и раньше, и теперь остается определение характера происходящего в разных культурах и обществах, а также формулировка своего отношения к перспективам трансформации и развития собственного общества. Это было свойственно и российской дореволюционной социологии. По существу это - проблема самообоснования применяемой социологической теории. Фундаментальный характер ее состоит в том, что позиция социолога сознательно или бессознательно покоится не только на философско-методологических принципах научного познания, но и на ценностном основании, т. е. вненаучно заданных ценностных суждениях и установках. Амбивалентность социологического видения и социологической концептуализации обнаруживает себя в самых разнообразных формах, о которых следует говорить отдельно. В данном тексте освещается лишь следствие методологической амбивалентности в социологии, которое заключается в релятивизации получаемого так называемого объективного социального знания в зависимости от выбранных методологических принципов.

Методологические предпочтения равно важны и для добывания достоверных интерсубъективных данных, и для ценностного самоопределения, ибо они взаимообусловлены. Методологический ландшафт предваряет ситуацию социологического выбора предмета (тематики) исследования, языка изображения реальности и характер выдвигаемого проекта изменения (модернизации) российского общества. Нельзя заранее сказать, как конкретно сложится академическое поле социологии, но можно вполне достоверно предвидеть методологические следствия и ценностные суждения исповедуемой доктрины. Методологические расхождения принципиально двояки: либо методологический индивидуализм, либо социоцентризм. Иными словами, монадология или холизм, то же самое, по определению П. Б. Струве - сингуляризм или универсализм [11]. Выбор методологии задает предметную концептуализацию, исследовательскую интенцию, инструментарий и контуры будущих результатов.

Методологический индивидуализм направлен на прояснение перспектив общества с точки зрения действия отдельного деятеля (индивида), в то время как холизм (например, структурный функционализм) рассматривает социальную жизнь со стороны институтов (структурирующих общество функций). Эта антиномия в течение многих лет провоцирует противоположные ответы на перспективы развития общества. Ситуация в нынешнем российском обществе в этом смысле мало чем отличается от положения в других индустриальных или постиндустриальных странах. Вопрос открыт: с позиции методологического индивидуализма в России идет нормальный процесс раскрепощения персональной активности и создания для нее соответствующих благоприятных условий. В рамках институционализма (фукционализма) речь идет о поддержании и стабилизации социальной системы. Иными словами, методологический индивидуализм имплицитно включает анализ вытекающих из индивидуальной активности векторов изменения, а структурализм склонен к описанию процессов равновесия и устойчивости общества. Безобидное, казалось бы, расхождение ведет, тем не менее, к серьезным финальным результатам, разделяющим социологов на почти непримиримые, ищущие доминирования в академическом и политическом поле команды.

Современное состояние общего и частного социологического знания вызывает чувство растерянности. Социологический дискурс в ХХ веке претерпел небывалые метаморфозы. Особенно преуспело в этом отношении направление социологии постмодернизма. Социология постмодернизма при всем ее стремлении быть всеохватывающей, всеподавляющей преодолевается новым содержанием пост-постмодернистской социальной теории [12,13]. Двойное отрицание модернизма отнюдь не означает его новейшего утверждения. Скорее речь идет о преодолении, смущающем душу социолога концептуальном отчаянии, означающем утрату теоретического фундамента и замену его конвенцией о правомерности применения любой симпатичной социологу доктрины. Подобная интеллектуальная восприимчивость любых теорий не освобождает, тем не менее, от необходимости оценить исследовательские подходы с позиции соответствия предмету изучаемой реальности. Здесь скрыт камень преткновения. Считать ли любой выдвигаемый концепт, будь то структурный функционализм, структурализм, постструктурализм, постмодернизм, феноменология и т. д., достаточной объяснительной и понимающей конструкцией, или полагать, что они являются лишь локальным изображением (образом), порожденным очередной фантазией интеллектуала от социального знания? Эту дилемму можно запросто отвергнуть из-за ее якобы ложной постановки и бессодержательности. Но тогда приходится признать бесплодность вообще любой попытки строить социологические обобщения, объяснять и тем более понимать что-либо в социокультурном процессе свершающейся человеческой истории на любой территории. На такое может решиться, пожалуй, лишь полный скептик и нигилист. Эта позиция заводит в тупик.

На сегодняшний день выход из создавшегося положения видится в признании правомерности каждой из доктрин в рамках своей предметной области, допустимости присущего ей социологического дискурса при соблюдении права на самостоятельное существование других концептов и других дискурсов [14].

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: век реферат, курсовые, пожары реферат.



1  2  3 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки