К вопросу об особенностях французского и русского языкового мышления

(на примере употребления библейских цитат и аллюзий в двух языках)

Соловьева Галина Васильевна, ассистент кафедры французского языка ЯГПУ, аспирантка кафедры иностранных языков и литературы ЯГПУ  

Мы говорим о языковом мышлении постольку, поскольку язык есть, по определению, "практическое действительное сознание".

Любое сравнение предполагает выбор объективной шкалы настолько, насколько это возможно. Таким "зеркалом" языкового поведения наций являются библейские цитаты в "режиме" их употребления в современном языковом контексте.

Мы обращаемся именно к Библии по трем причинам:

Библейские тексты были одним из первых и основных источников возникновения в языках пословиц и поговорок, устойчивых образных выражений, а национально-культурная специфика языка, структуры обыденного житейского сознания отражены во фразеологизмах. В одном изречении находит выражение смысл целого текста, и, следовательно, библейская цитата в современном контексте играет роль прототекста, являясь своеобразной формой рефлексии, понимаемой как осмысление одних представлений о значении через другие.

Поскольку там, где, по словам Бахтина, "начинается сознание, там начинается диалог", то проявляются внутренние формы представлений человека о себе и мире, зафиксированные в значениях-стереотипах, т.е. "культурологическая относительность" (термин В.Ф.Петренко) [1] проявляется в типичных для этноса понятиях, умениях, нормах поведения. Но существует и общее "смысловое поле". Поскольку "мы расчленяем природу в направлении, подсказанном нашим языком..." [2], а тексты Библии переведены практически на большинство языков мира, то общекультурная "модель" мира, с содержательной стороны, предстает, на наш взгляд, в Библии.

Общий библейский контекст для французской и русской культуры, при анализе национальной специфики языкового мышления, позволяет "снять" два уровня: значение и лексический состав библейских фразеологических словосочетаний. А на уровне особенностей употребления бытовое и бытийное использование библейских аллюзий и цитат свидетельствуют о различиях в психологической и социальной обусловленности выбора, обращения именно к "этим", а не к другим библейским сюжетам и притчам. Этот вопрос представляется нам еще более интересным, если вспомнить, что почти сто лет, с 1730 по 1830-40 гг. (по определению Ю.М.Лотмана) [3], фран-цузский язык и французская литература являлись “той культурной средой, в которой воспитывается пушкинское поколение” [4]. Появляется русская литература на французском языке: Тредиаковский, Карамзин, Пушкин, Чаадаев ведут переписку, личные дневники на французском языке, заставляют говорить по-французски своих литературных героев (Элен Безухова и ее "прециозный" салон: Бурмин и Марья Гавриловна; любовное признание Татьяны Онегину и т.д.) Возникает дамский и детский французский язык, пишутся мемуары и литературные статьи на французском языке, священное писание читается по-французски, ибо учителями молодых дворян были аббаты-французы, а к началу XIX века появляются просто образованнейшие люди Франции, эмигрирующие в Россию после французской революции 1789 г. Французский язык, по определению Ю.М.Лотмана, носит ритуальный характер (этикет салона, мемуары, дневники). Но если русский этикоцентризм появляется в результате "литературной трансплантации" (термин Д.С.Лихачева), то тема гражданина созвучна для России с библейской идеей поэта- пророка: "...служитель избранный отца" читаем у Рылеева; самопожертвования и мученичества - "...но час придет- он будет на кресте" у Некрасова; или мотив покаяния и искупления "вины" - "...если кто заслужил смерть, необходимую, может быть, для будущего блага России, - это я..."откровения Рылеева перед смертью. Подвижничество в жизни и искусстве для русских писателей и поэтов - неразрывно. Всегда присутствует нравственный ориентир, зачастую аллюзия на жизнь Христа. Но этот "ориентир" воспринимается не как самоцель, а скорее как неизбежность: тот, кто олицетворяет собой и своим творчеством "глас вопиющего в пустыне", в уста которого вложено Слово истины, должен быть готов к трагической развязке: "...оставляю письмена мои законным наследникам мысли, как пророк оставил свой плащ ученику, заменившему его на берегах Иордана..." [5] Вероятно, идея поэта-пророка "не в своем отечестве" для русских литераторов и прогрессивных мыслителей своей эпохи позволяет понять частое цитирование Библии и обращение к притчам как к метафоре существующей русской действительности XVII-XIX веков. Только в письмах М.С.Лунина, представляющих не только "эпистолярно-публицисти-ческий цикл...но и художественно- тематический цикл" [6], нам встретилось больше "прямых" библейских цитат и аллюзий на библейские сюжеты, чем в "Человеческой комедии" Бальзака и "Мадам Бовари" Флобера. В 1838 г. Герцен напишет Огареву: "...обновления требовал человек, обновления ждал мир. И вот в Назарете рождается сын плотника Христос..." Исконно русская идея, как "парадоксальная приуготовленность к будущему", выраженная В.С.Со-ловьевым: "...та высшая сила, которую русский народ должен провести в человечество, есть сила не от мира сего..." [7] - звучит как библейский сюжет о принятии жребия и Апостольства (Деян. Св. Апостолов 1.15). Ю.М.Лотман отмечает интересный факт: что "слова "просветитель" и "просвещение", будучи кальками европейских "йclaire" и "lumirиes ", одновременно совпадали с церковнославянскими омонимами, имевшими традиционно христианское значение апостольской деятельности по просвещению (крещению) язычников" [9]. В этой связи отметим, что только древнерусская литература имела жанр летописи, а летописцы были, как правило, монахи, которые не могли писать вне христианской традиции. Это всегда был взгляд христианского историка. Французская история литературы средневековья начинается, по мнению исследователей, с религиозной поэзии, описывающей жизнь святых: "Жизнь Святого Алексиса" ("La vie du saint Alexis") или, например, "La passion du Christ" - "Страсть Христа", поэма из 516 стихов, датируемая концом X века.

Независимо от специфики развития каждой из рассматриваемых нами культур можно предположить, что существует общий, единый фактор в их развитии - религиозная мысль, христианская традиция, которая, "если не считать ее божественного происхождения, есть одно из тех учреждений, коими управляется нация" [10].

Исторические процессы в развитии социокультур во многом сходны (различны, вероятно, в относительно-временном аспекте); естественно сложившаяся структура национального языка претерпевает в своем развитии изменения и испытывает на себе влияния со стороны других языков, что позволяет соотносить в большей или меньшей мере (в результате унификации человеческой жизнедеятельности) понятийный пласт различных языков, а религия как "звено действительного мира" (по определению К.Маркса) культурно-исторически обуславливает обобщенный образ человека и его мировосприятия. Таким образом, языковое поведение наций будет иметь как сходства, так и различия. Нас интересует прежде всего, в чем и по каким причинам разнится система ценностей французской и русской культур, какой коэффициент корреляции оценок морально-этических, психических, интеллектуальных качеств человека. Психолингвисты, исследуя коннотативность значения образных выражений, выделяют несколько основных факторов, универсальных для самых различных культур: оценка, сила, значение.

Неудивительно, что во французском и русском языках часто употребляются одинаковые библейские фразеологичные словосочетания: земля обетованная; что посеешь, то и пожнешь; козел отпущения; паршивая овца все стадо портит; свалиться с неба; манна небесная; испить чашу до дна; хранить как зеницу ока и т.д.

"Мудрость народов одного порядка", сказал Морис Рот, а Розанов заметил: "...филология - это семья, потому что всякая семья держится на интонации и на цитате, на кавычках". Может быть, эта русская "интонация" и звучит в таких библейских цитатах, как "призванных много, а избранных мало", "притча во языцех", "свести в гроб", "гол родился, гол и умру" (Иов. 1.21), "кого Бог любит, того и наказывает" (Соломоновы притчи III.12), "истина от земли, а правда с небес" (Псал.22), "на вечное поругание", "отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина", "быть при устах его", "помышления сердца человеческого (зло от юности его)", "кровь завета", "горе тебе (Иерусалим)" и т.д.

Во французском языке, безусловно, существуют аналогичные по смыслу выражения, но как библейская цитата или парафраз в "режиме" употребления нам они не встретились. С другой стороны, следующих французских выражений на основе притч, "крылатых слов" с аллюзией на библейский сюжет, похоже, нет в русском языке:

1. Avez-vous lu Baruch? - читали ли вы Варуха, в значении восхищения произведением неизвестного автора.

2. Renvoyer qn de Caiphe а pilate (renvoyer d'Hйrode а Pilate) - посылать от Понтия к Пилату (или посылать от Ирода к Пилату), в значении гонять без толку от одного к другому (Ев. от Луки 23).

3. "Regretter les oignons d`Egypte" - сожалеть о египетском луке (дословно). Употребляется в значении сокрушаться об утраченном, о былом великолепии, с русским аналогом "что имеем не храним, потерявши плачем" (Кн. Моис.Исход).

4. "Jeter les manteaux de Noй sur qn" - набросить плащ Ноя (дословно) - в значении скрывать, умалчивать, "замазать грешки".

5. "Laisser son manteau" - оставить плащ - в значении поспешно убежать. Притча об Иосифе и жене Потифара (Кн.Моис. Бытие 39. 12)

6. "Garder les manteaux" - стеречь плащи - в значении стоять в стороне, не принимать участия в чем-то. Притча о св. Павле и св.Стефане.

7. "De l`abondance du coeur la bouche parle" - от полноты сердца говорят уста. Эта библейская цитата (Ев. от Мат. XII.34) легла в основу французского выражения "parler d’ abondance" - говорить легко, свободно.

8."Crier(corner; publier; pr cher) sur les toits" - "кричать (сообщать, объявлять) с крыши" - в значении во всеуслышание заявлять что-то, говорить о чем-то (Ев. от Л. XII. 2-3)

9. "Ce fut un tollй" - "это был лишь вопль (крик)" - в значении крик негодования, вопль, возмущения толпы. Аллюзия на сюжет о решении Пилата, который, испугавшись паники толпы, согласился на казнь Христа, а не Варавы. (Ев. от Л. XXIII. 18)

10. "Monter (tre, tomber) au pinacle" - "подняться (быть, упасть) на вершину кровли" - в значении быть в зените славы, на вершине успеха или опуститься (рухнуть - tomber) с небес на землю (Ев. от Мат. IV.5).

Интересным представляется и употребление "крылатых" слов, несущих в основе своей аллюзии на библейские притчи:

1. Русскому выражению "стар как мир" соответствует французские: "vieux comme Adam" - стар как Адам; "vieux comme Hйrode" - стар как Ирод; "vieux comme Mathusalem" - стар как Мафусаил. Последнее в русском языке имеет аналог - "Мафусаилов возраст".

2. Французские фразеологизмы - "bran de Iudas" или "poil de Iudas" дословно по-русски переводятся соответственно "опилки Иуды" и "волос Иуды", а употребляются в контексте в значении соответственно: веснушки и огненно-рыжий; а выражение "point de Iudas" - "точка Иуды" - на арго означает "чертова дюжина".

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки