В
предреволюционные годы Белый заявил о себе и как прозаик (романы
"Серебряный голубь" (1909) и "Петербург" (1912). В прозе
его прослеживается тесная связь с традициями творчества В. Соловьева, Достоевского: философичность, мир подсознания, патология чувств.
В
романе "Серебряный голубь" есть и церковь, и земля, и мужик, и
барская усадьба, но они - не реальны. Реальны и убедительны в этом мастерски
написанном оригинальном романе - двуплановость души Дарьяльского, связь детской
печали с бесстыдством "духини Матрены", пьяная революционная
гармоника, годами идущий на Целебеево придорожный куст, "разводы"
кудеяровского лица, невнятица его речи, дороги, дожди, туманы - одним словом, убедительна в нем атмосфера. Все же вписанное в эту атмосферу: церковь, о.
Вукол, дьячок, попадья, девицы Уткины, купец Еропегин, баронесса, Евсеич, кровопиец-староста - все это лишь кустодиевский плакат. Все перечисленные
образы не типы, лишенные также индивидуальных черт, В них очень много краски и
орнаментальных линий, но мало крови и плоти. По замыслу Белого, в образах
баронессы, Европегина, кровопийцы-старосты и других должен был бы чувствоваться
распад старой, дореформенной России, но этого не происходит, потому что в их
душах ничего нет, потому что и сам писатель не носил в себе старую Россию.
Большей
удачей А. Белого в прозе был роман "Петербург", поставивший его рядом
с такими талантливыми "живописцами" града Петра, как Пушкин, Гоголь, Достоевский. Старая петербургская Россия ушла в прошлое. Роман о новом
Петербурге мог написать лишь писатель, обладающий совсем особенным ощущением
космической жизни, ощущением эфемерности бытия, способный разгадать
таинственные и странные лабиринты истории русского града на Неве. Все
повествование строится на присущем автору художественном ощущении космического
распластования, распыления, декристаллизации всех вещей мира, нарушения и
исчезновения всех твердо установившихся границ между предметами. Рушится
твердость, ограниченность, кристаллизованность нашего плотского мира. Один
человек переходит в другого человека, один предмет переходит в другой предмет, физический план - в астральный план, мозговой процесс - в бытийственный
процесс. Происходит смещение и смешение разных плоскостей.
Герой
романа "Петербург", сын важного бюрократа, исповедующий
неокантианскую философию Когена, и революционер, - Николай Апполонович
Аблеухов. Его любимое занятие заключалось в том, что он запирал на ключ свою
рабочую комнату и ему начинало казаться, что и он, и комната, и предметы той
комнаты перевоплощались мгновенно из предметов реального мира в умопостигаемые
символы чисто логических построений. Комнатное пространство смешивалось с его
потерявшим чувствительность телом в общий бытийственный хаос, называемый
вселенной. Сознание Николая Апполоновича, отделяясь от тела, непосредственно
соединилось с электрической лампочкой письменного стола, называемой им
"солнцем сознания". Он чувствовал тело свое пролитым во
"вселенную". Описывается медитация Николая Апполоновича, посредством
которой расщепляется его собственное бытие. В романе изображается также мозговая
игра важного бюрократа-отца, сенатора, главы учреждения и действительного
тайного советника - Апполона Апполоновича Аблеухова. С трудом отделяется от
него сын-революционер, наизнанку вывернутый бюрократ - Николай Апполонович.
Трудно определить, где кончается отец и где начинается сын. Это уже и злая
ирония, когда враги, представляющие начала противоположные - бюрократии и
революции - смешиваются в каком-то некристаллизованном, неоформленном целом. Н.
Бердяев, анализируя роман А. Белого, писал: "В этом сходстве, смешении и
нарушении границ символизируется и то, что наша революция плоть от плоти и
кровь от крови бюрократии и что потому в ней заложено семя разложения и
смерти"15.
Все
переходит во все, все перемешивается и проваливается. Исчезает оседлость бытия.
Для А. Белого, как писателя и художника, особенно характерна теснейшая связь
содержания и формы, которая и проявляет это необычное содержание. В романе
кружатся слова и созвучия, и в этом вихре словосочетаний распыляется бытие, сметаются все грани. Стиль переходит в неистовое круговое движение, как бы
повторяя стихию вихря космического. Космические вихри словно вырвались на
свободу и разрывают, распыляют весь наш осевший, отвердевший, кристаллизованный
мир. А в стиле распыляются кристаллы слов, устоявшиеся формы слова, казавшиеся
вечными. Всем этим А. Белый очень точно характеризует атмосферу, в которой
происходит действие романа. А вот как представляется ему сам город Петербург:
"Петербург! Петербург! Осаждаюсь туманом, и меня ты преследовал праздною
мозговой игрой: ты - мучитель жестокосердный; ты - непокойный призрак; ты, бывало, года на меня нападал; бегал я на твоих ужасных проспектах и с разбега
влетал я на Чугунный тот мост, начинавшийся с края земного, чтобы вести в
бескрайную даль; за Новой, в полусветной, зеленой там дали - повосстали
призраки островов и домов, обольщая тщетной надеждою, что тот край есть
действительность, и что он - не воюющая бескрайность, которая выгоняет на
петербургскую улицу бледный дым облаков"16. Н. Бердяев сравнивает стиль А.
Белого со стилем кубистов в литературе (В. Каменский, братья Бурлюки) и
живописи (Пикассо), когда "срываются цельные покровы мировой плоти к нет
уже цельных органических образов..."17. Но оригинальность Белого в том, что свой кубизм и футуризм он соединяет с символизмом. Так, в
кубистически-футуристическом "Петербурге" повсюду являющееся красное
домино, есть внутренно-рожденный символ надвигающейся революции. В европейской
литературе предшественником творческих приемов А. Белого можно назвать Гофмана, в гениальной фантастике которого также нарушались все грани, перемешивались все
планы, все двоилось и переходило одно в другое. Роман А. Белого несет в себе и
традиции реалистической школы: подобно Гоголю видит он в человеческой жизни
больше уродства и ужаса, чем красоты и подлинного, устойчивого бытия. Где-то он
следует и за "Весами" Достоевского (сцены в трактире, с сыщиком), но
А. Белый более космичен по своему ощущению жизни, Достоевский более
психологичен и антропологичен. Автор "Петербурга" погружает человека
в космическую безмерность, отдает его на растерзание космических вихрей. А.
Белый и любит Россию и отрицает Россию. У него есть такие поэтические строки:
Страна моя, страна моя родная!
Я - твой! Я - твой!
Прими меня, рыдая и не зная
Покрой сырой травой... (с. 370)
|
Стихотворение
заканчивается исповеданием веры, что за русской "ночью" -
"он". Он - Христос, за страшной тьмой и хаосом России.
Поэма
"Христос воскрес" (1918) выходит сразу за сборником стихов
"Урна" и романом "Петербург", выдержанных в резко
пессимистической тональности. Поэма "Христос воскрес" является этим
произведениям эмоциональным противовесом и реализует тему воскресения, преломленную в плане личной судьбы. Переживания прижизненной смерти поэмы
"Мертвец", венчающей сборник "Урна", осмысливаются в поэме "Христос
воскрес", как переживания Голгофы самосознания:
В прежней бездне
Безверия
Мы -
Не понимая,
Что именно в эти дни и часы -
Совершается,
Мировая
Мистерия... (с. 300)
|
В
предисловии к поэме автор разъясняет, что "дни" и "часы"
взяты не только в смысле "дней" и "часов" 1918 года, но
прежде всего в смысле метафорическом: это "дни" и "часы"
встречи переживающего бездны ужасов индивидуального "Я" или
"Я" души народа, человечества сроком, со стражем порога духовного
мира. И этот порог - крест, и - висящий на кресте, а "Я" человеческое
сливается с "Я" божественным. В поэме очень сильно лирическое начало, и индивидуальная мистерия преобладает над мотивами политическими. Уточняя
замысел поэмы, подчеркивая прежде всего ее общечеловеческое начало, опровергая
при этом современных критиков, А. Белый писал: "Поэма была написана
приблизительно в эпоху написания "Двенадцати" Блока; вместе с
"Двенадцатью" она подверглась кривотолкам; автора обвиняли чуть ли не
в присоединении к коммунистической партии. На этот "вздор" автор даже
не мог печатно ответить (по условиям времени), но для него было ясно, что
появись "Нагорная проповедь" в 1918 году, то и она рассматривалась бы
с точки зрения "большевизма" или "антибольшевизма". Что
представитель духовного сознания и антропософ не может так просто
присоединиться к политическим лозунгам... (все влипли в стадные переживания);
между тем: тема поэмы - интимнейшие, индивидуальные переживания, независимые от
страны, партии, астрономического времени. То, о чем я пишу, о том писал апостол
Павел. Современность - лишь внешний покров поэмы. Ее, внутреннее ядро не знает
времени" (с. 350).
И
все-таки "индивидуальные переживания", лирическое начало на
протяжении всей поэмы соотносится и со "страной", и со
"временем" - началом эпическим, хотя и ни в какой степени не
связанным, ни с "партией", ни с "революцией". Россия
побеждает Змия, становясь Богоносицей, Женой, облеченной солнцем. Теургия А.
Белого, являющаяся продолжением теургической философии В. Соловьева, еще резче
подчеркивает масштабность, общечеловеческий характер ее проблематики, обозначая
вечный путь человечества из тьмы к свету: